• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Первая неудачная попытка стыковки с «Салютом-6» практически не повлияла на программу полета этой станции, а лишь задержала начало ее выполнения. По программе планировалось осуществить три длительные экспедиции. В.П.Глушко в то время считал, что одной из главных задач пилотируемых полетов является планомерное увеличение продолжительности работы экипажа на орбите и предлагал интенсивно продвигаться в этом направлении. По его замыслу первая длительная экспедиция должна была находиться на орбите не менее трех месяцев, вторая - не менее четырех с половиной, третья - не менее полугода. Многим такие большие сроки пребывания в невесомости представлялись нереальными. Казалось, с Глушко спорили все - врачи, инженеры, военные, но он был непреклонен.

Я тоже не верил в реальность выполнения этой задачи, считая, что космонавты таких нагрузок не выдержат. Однажды, пытаясь уговорить Глушко отказаться от его идеи, я затеял разговор на эту тему. Вначале он рассердился, потом взял себя в руки и начал переубеждать меня:

– Вы поймите, если мы хотим по-настоящему осваивать космос, то должны научиться там жить и работать долго. Посмотрите, как трудятся наши метеорологи за полярным кругом: вдвоем, вокруг никого и ничего, почта приходит очень редко, и живут они там годами.

– Да, но там Земля; условия, к которым организм приспособлен, и нет такого риска загубить свое здоровье.

– В том-то и дело, что необходимо создать в космосе такие условия, которые не будут опасны для здоровья. А если мы не станем выполнять длительных полетов, то научиться этому не сможем. Люди не будут интенсивно работать в этом направлении, пока мы их не заставим, пока они не увидят, что решение принято и у них другого выхода нет.

Я слушал Глушко и испытывал к нему чувство глубокой симпатии. Этот человек жил во имя осуществления больших идей, творцом и добровольным рабом которых он был.

Валентин Петрович Глушко - третий (после Королева и Мишина) и последний руководитель нашей организации, с которым мне довелось работать. Всех троих, несмотря на несхожесть характеров, объединяли страсть к освоению нового, неукротимое стремление к прогрессу. Идеи этих ученых опережали время, но их необыкновенный организаторский талант позволил претворить гениальные замыслы в жизнь.

Сергей Павлович Королев с молодых лет мечтал о создании ракет. Он твердо верил, что они как принципиально новое средство передвижения будут совершенно необходимы для развития науки и техники. При его непосредственном участии и под его руководством ракеты проектировались, изготавливались и проходили летные испытания, причем темп работ был невероятно высоким. Над новыми проектами начинали работать прежде, чем первые образцы предыдущей модели выходили из стен завода. А когда удалось достичь первой космической скорости, фантазия Королева, кажется, стала безграничной. Он генерировал одно предложение за другим. И самое поразительное, что ему удавалось реализовать фантастически много своих идей.

Василий Павлович Мишин вначале работал под руководством Королева. Он тоже был фанатически увлеченным человеком и стал автором многих уникальных проектных решений. Ракеты, в которых реализованы его идеи, вот уже более тридцати шести лет выводят на орбиты пилотируемые космические корабли. Сменив Королева, он руководил созданием совершенно необычной сверхмощной ракеты и двух типов пилотируемых кораблей для полетов к Луне. К сожалению, по решению «сверху» на завершающей стадии работы закрылись, и программу реализовать не удалось.

Глушко - по призванию двигателист. За свою жизнь он руководил разработкой около сотни ракетных двигателей, работающих на разных топливах. Каждое его новое детище обязательно имело рекордные характеристики. Став руководителем всей программы пилотируемых космических полетов, он предложил новое направление развития ракет с последовательным наращиванием мощности и одновременно нацелил работу организаций, участвующих в создании кораблей и станций, на совершенствование средств обеспечения длительных экспедиций.

Конечно, эти люди не могли охватить все проблемы. С ними вместе работали такие же увлеченные руководители. Разработку систем управления возглавляли Н. А. Пилюгин и В. И. Кузнецов; радиосистемы создавались под руководством М. С. Рязанского; двигателями (помимо Глушко) занимался А. М. Исаев; разработкой стартовых комплексов руководил В. П. Бармин. Это все были люди большого масштаба. Мне так и хочется назвать их великими главными конструкторами.

Сейчас уже таких нет. Их эпоха прошла, как когда-то закончилась эпоха людей, сделавших великие географические открытия. Видно, всему в истории отведено свое время. Новая смена, в основном, состоит из технически грамотных организаторов, среди которых, несомненно, немало одаренных и преданных делу людей. Но, как правило, сегодняшние руководители не становятся авторами принципиально новых идей и именно этим в корне отличаются от своих предшественников. С уходом со сцены первого поколения главных конструкторов изменилась сама роль руководителя.

Но вернемся к станции «Салют-6». Помимо длительных экспедиций, в которых участвовали только советские космонавты, на этой станции предстояло выполнить широкую программу международных полетов.

Практически сразу после советско-американского полета руководство страны приняло решение предложить социалистическим странам направлять своих граждан для участия в полетах на наших станциях. Решение имело в первую очередь политическое значение. Совместный полет кораблей «Союз» и «Аполлон» показал, что Советский Союз готов к сотрудничеству со своим главным политическим противником, и произвел перелом в общественном сознании. Теперь стояла задача пояснить миру, что сотрудничество с США не означает смену политической ориентации. Широкая программа полетов с участием космонавтов из стран содружества должна была подчеркнуть единство социалистического лагеря - главной силы, которая противостояла капиталистическому миру. Договоренность с руководителями стран по этому вопросу была достигнута быстро. От нашей организации потребовались соответствующие предложения.

Станция «Салют-6» была очень удобна для выполнения международной программы. Длительные экспедиции требовали замены транспортных кораблей в ходе полета в связи с тем, что технический ресурс кораблей был меньше, чем запланированная продолжительность пребывания экспедиций на орбите. И наши проектанты решили совместить процедуру смены кораблей с полетами международных экипажей. Каждый такой экипаж должен был проработать на станции вместе с длительной экспедицией неделю и после этого оставить свой корабль пристыкованным к станции, а на корабле, ресурс которого подходил к концу, вернуться на Землю.

После того как схема полета была разработана, в социалистических странах приступили к подготовке программ научных исследований и к отбору кандидатов для полетов. Советские медики и специалисты Академии наук посетили каждую из этих стран и провели совместное медицинское освидетельствование и оценку профессионального соответствия кандидатов. В это же время в Москве собирались представители стран-участниц для обсуждения организационных вопросов.

Наиболее деликатным был вопрос об очередности полетов. Советское политическое руководство намеревалось соблюсти определенные приоритеты, но хотело бы сделать это руками специалистов при видимости демократии. Подоплека была очевидна. Не так давно в отношениях Советского Союза с Чехословакией и Польшей наметилось некоторое охлаждение. Когда в этих странах нависала угроза социалистическому строю, находившиеся там советские войска взяли ситуацию «под свой контроль», тем самым продемонстрировав, что страны фактически не являются независимыми. Теперь наши руководители решили использовать программу сотрудничества в космосе для того, чтобы исправить положение. Поэтому, вне всякого сомнения, космонавты из Чехословакии и Польши должны были лететь первыми. Третье место в этом рейтинге занимала Германская Демократическая Республика - тоже по понятным причинам. Республика соседствовала с процветающей Западной Германией, и надо было создавать впечатление, что дела в ней тоже идут хорошо. Не берусь гадать, какие соображения были по поводу очередности других стран.

Очевидно, что подвести участников совещания к решению, принятому советским руководством, без всякой предварительной подготовки было невозможно. Когда вопрос об очередности полетов первый раз поставили на обсуждение, он был отклонен. Все понимали, что это вопрос политический. Пришлось нашим партийным работникам связываться со своими зарубежными коллегами и конфиденциально договариваться о том, какие рекомендации необходимо дать участникам совещания. После этого все пошло как по маслу. Вносились запланированные предложения, которые единодушно поддерживались.

Остальные вопросы не имели политического подтекста и поэтому обсуждались проще. Участники договаривались о том, когда должна быть готова научная аппаратура и каким требованиям она должна отвечать, когда следует прибыть космонавтам в Звездный городок для подготовки, как организовать поддержку выполнения экспериментов с Земли во время полета и так далее.

В целом программа получилась сложной и, надо признаться, рискованной. Советская сторона, по существу, взяла на себя ответственность за безаварийное выполнение большой серии полетов. Иногда меня охватывал ужас при мысли о том, какой будет нанесен моральный и политический удар по престижу Советского Союза, если хотя бы один из них закончится трагически. Я старался каждый раз гнать эти мысли из головы. Решение принято, программа составлена, теперь надо сделать все от нас зависящее, чтобы ее выполнить.

Анализ телеметрической информации, записанной при полете Коваленка и Рюмина, показал, что все системы станции работали абсолютно нормально. Наиболее вероятной причиной невыполнения стыковки было то, что космонавты неправильно оценили положение станции. В космосе условия освещения отличаются от тех, которые моделируются на тренажере, и это могло сбить их с толку. Для того чтобы исключить в дальнейшем срывы полета по подобным причинам, было принято решение впредь осуществлять стыковки в полностью автоматическом режиме и разрешать экипажам переходить на ручное управление только при очевидных отказах автоматики. Многие космонавты отнеслись к решению негативно, поскольку усмотрели в нем проявление недоверия к себе, а кроме того, потому что при ручном управлении они чувствовали себя более уверенно. Но к тому времени автоматический режим причаливания работал безотказно, а экипажи ошибались уже дважды. Подвергать выполнение программы новому риску не имело смысла.

Неудача полета первой длительной экспедиции обусловила внесение и других изменений. Телеметрическая информация подтверждала, что стыковочный узел корабля соударялся со станцией. Но точных сведений о том, в каком месте происходили соударения, не было. Специалисты опасались, что мог быть поврежден стыковочный узел станции, находящийся в носовой части. Поэтому решили следующее причаливание осуществить к другому стыковочному узлу, установленному на корме, а для проверки фактического состояния пострадавшего узла и его ремонта запланировали выход космонавтов из станции с набором специально созданных контрольных и ремонтных приспособлений.

И вот через два месяца после первой попытки стыковки в полет к станции отправились Юрий Романенко и Георгий Гречко. Программа та же - девяносто шесть суток исследовательских и испытательных работ. Мы понимали, что больше срыва допустить нельзя. Провели дополнительные тренировки в Центре управления, усилили смены, задействовали все наземные и плавучие станции слежения. Договорились, что будем следить за сближением непрерывно по телеметрии и по телевизионному изображению станции, передаваемому бортовой камерой, и помогать экипажу в случае необходимости.

Конечно, не все получилось так, как было запланировано. Буквально за виток до начала сближения с корабля «Космонавт Юрий Гагарин», находящегося в Атлантическом океане, передали, что в их районе начался сильный шторм, ветер сорок метров в секунду, все привязаны к креслам, антенны зафиксированы и снять их с фиксаторов нельзя, поскольку может сорвать. А этот корабль должен был выдавать команды и транслировать нам телеметрию. И снова злополучный вопрос: что делать? Переносить стыковку или проводить ее с неполной готовностью наземных средств? Переносить можно только на завтра, а где гарантия, что завтра погода будет лучше?

Размышляя над тем, чем мы рискуем, перенося стыковку, я вдруг услышал сзади чей-то голос: «А Вы представляете себе, каково им сейчас там?» Обернувшись, увидел Игоря Александровича Гнатенко, который в этой смене руководил работой командно-измерительного комплекса. Я понял, что он говорит о тех, кто в океане, - о наших коллегах. Вот уж поистине мужественные и беззаветно преданные делу люди. Большую часть жизни они проводят в плавании вдали от семьи. Не раз попадали в сильные штормы, не раз приходилось экономить питьевую воду и продукты, потому что не было времени пополнить запасы. И никогда они не ропщут.

Сегодня опять шторм. Ходить по кораблю невозможно, крен достигает сорока пяти градусов, а они привязались около пультов и ждут наших указаний. И я уверен, сделают все, что в их силах.

Решили стыковку не откладывать и попросили группу управления, находящуюся на корабле, максимально поднять мощность передатчиков, поскольку антенны наводить было невозможно, и выдать радиокоманды точно в назначенное время. Надеялись, что высокой мощности даже бокового излучения будет достаточно для принятия сигнала в космосе. И все сработало! Команды были приняты и исполнены. Система автоматического управления сближением подвела корабль к станции, и стыковка состоялась. На станцию прибыл первый экипаж.

Начался длительный пилотируемый полет. Первые несколько дней были похожи на переезд в новую квартиру. Космонавты осматривали станцию, включали системы жизнеобеспечения, готовили рабочие места и спальные принадлежности, распаковывали груз, переносили кое-что в станцию из корабля, готовили корабль к пассивному полету.

Потом началась научная программа. Она предусматривала выполнение большой серии всевозможных экспериментов и наблюдений по заранее составленным методикам. В Центре управления находились ученые, подготовившие эксперименты; космонавты консультировались ними по всем возникающим вопросам и рассказывали о результатах, и нашу задачу входила разработка процедуры управления станцией и получение с борта данных, регистрируемых научной аппаратурой. Анализ должны были проводить ученые. Конечно, нам тоже было интересно узнавать, что же нового приносят эксперименты. Но далеко не всегда любопытство удавалось удовлетворить. Очень часто специалисты говорили, что на изучение записей потребуются месяцы.

Научная работа занимала не все время полета. Станция требовала регулярного технического обслуживания. Кроме того, нужно было провести работы по проверке ее функциональных возможностей и прежде всего инспекцию стыковочного узла, участвовавшего в неудачной стыковке. На этом агрегате имелось довольно большое количество элементов (электрические и гидравлические разъемы, механические замки, герметизирующие прокладки, направляющие приспособления), от исправности которых во многом зависел успех последующих стыковок. Выход в открытый космос для проведения инспекции был запланирован через люк стыковочного устройства. При проектировании станции такой выход не предусматривался. Перед полетом космонавты провели тренировки в гидробассейне, где имитируется невесомость, а вот теперь им нужно было выполнить его в космосе.

Это был первый выход, которым мне предстояло руководить с Земли. Естественно, я волновался. И не только я. Переживали все участники этой операции. Мы создали специальную группу поддержки, в которую вошли врачи, специалисты по скафандрам, по системе шлюзования, по стыковочному узлу и даже по процедурам, связанным с досрочным возвращением космонавтов на Землю. Все понимали, что выход в космос связан с повышенным риском, и хотели свести его к минимуму. Группа готовила документы, позволяющие быстро выбирать наиболее безопасный план действий при любом осложнении. Мы заранее договаривались о том, что будем делать, если у кого-то из космонавтов порвется скафандр, откажет система вентиляции, начнет вытекать кислород из баллонов, или один из них по какой-то причине потеряет сознание, или, возвращаясь на станцию, не сможет закрыть за собой люк и так далее. На каждый такой вариант писали инструкцию, а потом решали, за какими пультами будем находиться в процессе выхода космонавтов, какие параметры контролировать и какими сообщениями обмениваться, чтобы правильно понимать друг друга. Я постоянно думал о том, не упускаем ли мы чего-то важного, старался согласовать каждую мелочь.

После такой подготовки на наших пультах появились груды бумаг с разными вариантами аварийных ситуаций - мы были готовы к любому развитию событий. Но выход начался, и все пошло без осложнений. Экипаж успешно выполнял операцию за операцией, а мы, в такт с ним, откладывали в сторону один аварийный вариант за другим, как ненужные. Постепенно спадала напряженность и усиливалась вера в то, что все пройдет нормально. Мы все более и более спокойно следили за работой космонавтов, которые, казалось, и не ожидали никаких неприятностей. Георгий без особых затруднений вышел из люка, осмотрел стыковочный узел, показал его нам по телевидению, доложил, что никаких повреждений нет, проверил состояние разъемов. Юра ему помогал, страховал, передавал инструменты. Потом они закрыли люк, заполнили отсек воздухом и сняли скафандры. Выход завершился. Новым стыковкам был дан зеленый свет. Космонавты снова приступили к выполнению программы экспериментов.

Однако спокойный полет продолжался недолго. Через несколько дней в системе, поддерживающей комфортный тепловой режим на станции, отказал один из насосов. Космонавты этого не почувствовали, поскольку тут же включился резервный насос и взял на себя функции неисправного. Отказ был обнаружен нашими специалистами по телеметрической информации. После того как это произошло, мы оказались в ситуации, когда жизненно важная система осталась без резерва. Теперь, если откажет второй насос, полет придется прекращать. Над выполнением программы опять нависла угроза.

Бортовая система обеспечения теплового режима чем-то напоминает систему центрального отопления в городских домах. Она тоже состоит в основном из трубопроводов и радиаторов, заполнена жидкостью, и эта жидкость прокачивается насосами. Но на Земле и в космосе совершенно разные условия для ремонта. Когда в городской системе отказывает насос, то из системы сливают воду, отсоединяют неисправный насос и вместо него устанавливают новый. В условиях же невесомости удалить жидкость из системы очень сложно, поэтому сразу при ее изготовлении устанавливают запасной насос, а также автоматику, которая должна контролировать работу основного насоса и включать резервный в случае аварии. Замена насосов в полете не предусматривалась, и оба были наглухо приварены к трубопроводам, чтобы гарантированно обеспечить герметичность: сварка надежнее, чем резьбовое соединение.

Вообще говоря, насосы, устанавливаемые на космических аппаратах, обладают очень высокой надежностью. Они, как правило, непрерывно работают годами, и случаев их отказов не было. Но, если отказал один, кто может дать гарантию, что не откажет и второй? А если жидкость в контуре остановится, то тепловой режим может выйти за допустимые пределы в течение нескольких часов. На этот раз мы организовали особо строгий контроль за работой насоса и на всякий случай подготовили план досрочного прекращения полета. Но кто в такой ситуации решится на запуск следующей экспедиции? Совершенно очевидно, что систему необходимо ремонтировать. Вопрос - как? Распиливать трубопровод нельзя. Опилки и жидкость могут попасть в атмосферу жилого отсека и оттуда - в легкие космонавтов. Кроме того, в трубопроводы может попасть воздух, а тогда насосы прекратят работу вообще. И приварить новые насосы к трубопроводам в космосе тоже не удастся. Как быть? Специалисты не находили решения.

О возникшей проблеме немедленно доложили министру Афанасьеву. Поскольку речь шла о судьбе крупной программы, министр решил рассмотреть вопрос сам. Отложив все дела, он срочно собрал в зале заседания коллегии всех руководителей, от которых могло зависеть решение. Вначале Афанасьев попросил Овчинникова - ответственного за создание системы теплового регулирования - доложить о том, что произошло. Это было сделано, в основном, для формы, потому что и сам Афанасьев, и присутствующие уже знали о случившемся в мельчайших подробностях. Овчинников доложил. Потом между ним и Афанасьевым состоялся примерно такой диалог.

Афанасьев. Ваши предложения.

Овчинников. Сергей Александрович, систему мы отремонтировать не сможем.

Афанасьев. Вот этого я не понял. Повторите, пожалуйста, что Вы сейчас сказали.

Овчинников. Сергей Александрович, насосы вварены в трубопроводы. Космонавты не смогут их вырезать и не смогут вварить на их место новые.

Афанасьев. Вы зачем мне рассказываете, чего космонавты не смогут сделать? Я спрашиваю, как Вы предлагаете восстановить систему.

Овчинников. Сергей Александрович, мы не видим возможности восстановить систему.

Афанасьев. Вы начали повторяться. Я чувствую, Вы не готовы к серьезному разговору. Имейте в виду, за исправность системы отвечаете лично Вы. Давайте мы сейчас разойдемся, а завтра в десять утра Вы доложите нам, как будет производиться ремонт. Если от меня потребуется какая-то помощь, скажите. До завтра.

Все разошлись. Овчинников был зол. Он сетовал на то, что его не захотели слушать, не захотели понять, что в таких условиях работать очень трудно. Но вернувшись к себе на работу, сразу собрал своих главных специалистов и сказал, что до завтрашнего утра они вместе обязаны найти решение. После встречи с министром что-то произошло в его сознании. Он изменил сам подход к поиску решения. Если раньше он считал, что распиливать трубопровод нельзя, поскольку опилки и жидкость могут оказаться в воздухе, то теперь исходил из того, что распиливать надо, но так, чтобы ни опилки, ни жидкость в воздух не попали. Он просил всех подумать над этим. Потом все вместе размышляли над тем, как избежать попадания воздуха в трубопровод. Затем - как установить новый насос, не прибегая к сварке. Ночь напряженной работы, и к утру решения были найдены.

На второе совещание у министра Овчинников и его специалисты пришли усталые с воспаленными глазами, но теперь они принесли схемы детального плана всех подготовительных работ. Совещание опять было очень коротким. Министр заслушал предложение, похвалил его авторов, поблагодарил и попросил приступать к подготовке немедленно.

Ох, и хватка была у Афанасьева! Я не знаю, верил ли он сам в то, что решение будет найдено, но он умел добиваться того, чтобы все возможное было сделано.

Ремонт системы решили поручить первой краткосрочной экспедиции, к которой готовились Олег Макаров и Владимир Джанибеков. Для Олега это был третий старт в космос. Второй закончился неудачей, которая едва не стоила ему жизни. Я хорошо помню эту трагедию. Вместе с Василием Лазаревым он готовился к полету на станции «Салют-4». Подготовку завершили успешно, оба были в прекрасной форме. С хорошим настроением и большими планами прибыли на старт. Сели в корабль. Ракета стартовала и скрылась в небе. А через несколько минут на Землю пришел сигнал аварии. Что-то случилось с ракетой, и корабль отделился от нее задолго до выведения на орбиту. Почти тут же мы услышали возбужденные голоса космонавтов, которые поняли, что случилась беда. Потом в эфире наступило молчание и долго никаких сведений о них не было. На место возможного приземления полетели вертолеты, но и экипажи вертолетов долго ничего не могли обнаружить. Многие часы мы просидели как на иголках, вглядываясь в карту района поиска, - сплошные горы, непригодное для посадки место. Потом их нашли - в снегу, на крутом склоне горы, покрытой высокими деревьями. Большой камень защитил спускаемый аппарат от скатывания вниз. Космонавтов с трудом смогли эвакуировать вертолетом. Через пару дней привезли и аппарат, в котором они приземлились. Ребятам досталось. Аппарат входил в плотные слои атмосферы круто и с большой скоростью. Был момент, когда перегрузка достигла восемнадцати единиц, пропадало зрение. Вид из иллюминатора на место приземления оставлял мало надежд на благополучный исход.

И после такого стресса этот мужественный человек снова готовился к полету. Я знаю Олега давно. Мы учились вместе в институте, на одном факультете и на одном курсе. Потом работали в соседних отделах. И никогда раньше, общаясь с ним, я не подозревал, что в нем таится такая сила воли. В молодые годы я почему-то считал, что отважного человека можно определить по внешним признакам, по его поведению в обычной жизни. Иногда нам кажутся смелыми люди, которые отличаются бравадой, свободными манерами, привычкой громко и уверенно говорить. А повидав много действительно мужественных людей, я обратил внимание на то, что чаще всего бывает как раз наоборот. Человек склонен бахвалиться тем, чего у него не достает, и не обращает особого внимания на то, что является его натурой. Олег готовился к полету потому, что хотел летать. Может быть, умение управлять собой - это и есть мужество?

Планируемый полет Олега с Володей имел сугубо испытательные цели. Им предстояло впервые выполнить стыковку пилотируемого корабля с пилотируемой станцией, опробовать в работе стыковочный узел, подвергшийся нерасчетным нагрузкам, отработать процедуры смены кораблей в ходе полета. Теперь к этой программе добавился еще и ремонт системы теплового регулирования. Завод за несколько дней изготовил новый насосный агрегат, инструменты и приспособления для его установки, а разработчики обучили космонавтов процедуре ремонта. Работа требовала предельной аккуратности. Полет этого экипажа прошел гладко. Все, что было запланировано, включая уникальный ремонт, сделано безукоризненно. Станция снова полностью готова к выполнению программы. Олег и Володя покинули ее в корабле, на котором туда прилетела длительная экспедиция, а свой корабль оставили в ее распоряжении.

После возвращения на Землю друзей длительная экспедиция продолжала свою работу на орбите. Опять потянулись дни, интересные для ученых и однообразные для нас.

Условия полета на станции «Салют-6» во многих отношениях были лучше, чем на ее предшественницах. Удобнее стали рабочие места и места отдыха, увеличился набор тренировочных средств, расширился ассортимент блюд. В этом полете космонавты, пожалуй, впервые не жаловались на качество питания. На борту имелись видеомагнитофон, система для приема телевизионных передач с Земли и даже душевая кабина, в которой можно было согреть воду и принять горячий душ. Интересно, что когда космонавты впервые ею воспользовались, то столкнулись с совершенно неожиданной проблемой. Вода из душа обильно прилипала к телу и удерживалась на нем в виде прозрачной оболочки, примерно в палец толщиной. Создатели кабины предполагали, что поток воздуха от внутреннего вентилятора будет сдувать воду в сторону пола. Но вязкость воды оказалась больше, чем ожидали. После душа космонавтам приходилось руками снимать с себя водяной покров, а затем вытираться полотенцами. При этом полотенец расходовалось много, нормы поставки их на станцию пришлось увеличить. Водяная оболочка обволакивала глаза и мешала смотреть. Чтобы защититься от нее, космонавты попросили выслать им очки для плавания. Такого рода проблем в ходе полета возникало немало, но они относились, скорее, к обживанию станции, чем к ее устройству.

Программа полета на этот раз тоже была построена лучше. Впервые экипаж работал и отдыхал в нормальном земном ритме. Космонавты спали, когда в Москве была ночь, и работали днем. Продолжительность рабочего дня не превышала восьми часов, воскресенье - выходной. Конечно, когда выполнялись особо ответственные операции, например стыковка, расстыковка или выход из станции, от привычного распорядка приходилось отступать. Чтобы обеспечить надежный контроль с Земли, мы выбирали для этих операций такое время суток, когда станция дольше всего находилась в поле зрения наземных станций слежения. Это могло быть утром, вечером или даже ночью. Но если график работы сдвигался значительно, экипажу давали дополнительный отдых, чтобы легче было вернуться к прежнему режиму.

На вопрос о том, достаточно ли всех этих мер для того, чтобы космонавты благополучно перенесли полет, по-моему, заранее никто уверенно ответить не мог. Врачи решили ежедневно, в течение всего полета, контролировать медицинские показатели и по ним определять, можно ли продолжать полет. Но их заключение строилось лишь на измеряемых параметрах. А как быть с контролем психологического состояния? Здесь никаких надежных методик не существовало. Я вспоминаю полет Волынова и Жолобова на станции «Салют-5». Эта станция была создана не в нашей организации, и мы не управляли ее полетом, а отвечали лишь за работу транспортного корабля. Управление осуществлялось из Крыма. После стыковки корабля со станцией, мы вернулись в Москву и находились здесь в дежурном режиме, ожидая даты спуска с орбиты. И вот недели за две до запланированного окончания полета получаем экстренный вызов в Центр управления для досрочного возвращения экипажа. Волынов как командир корабля потребовал немедленного спуска в связи с тем, что у Жолобова резко ухудшилось состояние здоровья. По его словам, Жолобов был бледен, слаб, выглядел как тяжело больной человек, и состояние его быстро ухудшалось. Жолобов подтверждал свое плохое самочувствие и необходимость срочной посадки. Тревожное сообщение с борта выбило всех из колеи. Медицинские параметры обоих космонавтов находились в норме, и у врачей не было формальных оснований для беспокойства. С Борисом Волыновым решил доверительно переговорить Герман Титов - второй космонавт планеты. Германа все, безусловно, уважали, и мы надеялись, что ему удастся узнать какие-то детали. Но зря. Борис лишь добавил, что у него тоже сильно болит голова, и повторил, что состояние Жолобова совсем плохое. Полет был прекращен. К удивлению группы встречающих, оба космонавта сразу после посадки выглядели вполне здоровыми. После возвращения в Москву специалисты попросили их объяснить, что же произошло. Оба сказали, что в станции появился сильный запах азотной кислоты и находиться там стало невозможно. Очень странное заявление. Азотная кислота на станции действительно была - она использовалась в качестве окислителя в двигательной установке, но попасть в жилой отсек не могла. Баки с топливом находились в вакууме, снаружи герметичного корпуса станции. Поскольку оба космонавта настаивали на наличии запаха кислоты, следующая экспедиция полетела на станцию с противогазами и большим набором реагентов, позволяющим провести объективный анализ химического состава атмосферы жилого отсека. При анализе отклонений от нормы обнаружено не было. Космонавты, проводившие этот анализ, после снятия противогазов посторонних запахов не почувствовали. Спрашивается, что же случилось в предыдущем полете? Никакая гипотеза, кроме психологического расстройства, объяснения происшедшему не давала.

После истории с экипажем на «Салюте-5» я, естественно, опасался, как бы на нашей станции не произошло нечто похожее. Ведь запланированы еще более длительные полеты, значит, нагрузка на психику будет еще более мощной. Незадолго до запуска «Салюта-6» я встретился с опытным командиром подводной лодки и попросил его рассказать о том, как ему удается сохранять нормальный психологический настрой экипажа в многомесячных плаваниях. Беседа оказалась очень интересной. Я узнал, что командир следит за этим в течение всего плавания. Главное - это отвлечь моряков от мысли, что они изолированы от внешнего мира. Время от времени он собирает их в кают-компании и организует для них что-нибудь неожиданное и приятное. Иногда предлагает вкусный ужин в дружеской обстановке, иногда включает магнитофон с записью пения птиц и затевает разговор об утренней рыбалке или сборе грибов, а иногда устраивает вечер анекдотов. И заряда, полученного при таком общении, хватает до следующей встречи. Конечно, даже при такой поддержке, выдерживают нагрузку не все, и из-за этого со многими ребятами ему пришлось расстаться.

Мы не могли собирать космонавтов в кают-компании и старались действовать доступными нам средствами. В нашем распоряжении были радио и телевидение, и мы стремились с их помощью предоставлять экипажам максимальные возможности общения с Землей. На этот раз оборудование станции позволяло нам организовать двухстороннюю телевизионную связь. Мы воспользовались этим и устраивали встречи космонавтов с интересными людьми. Первыми участниками этих встреч стали популярные актеры - Ростислав Плятт, Юрий Никулин, Алла Пугачева. Центральное телевидение отводило для этого студию. Все проходило без рекламы, сугубо добровольно и бескорыстно. В то время люди гордились успехами в космосе, переживали за тех, кто на орбите, и с удовольствием принимали участие в поддержке программ. На космонавтов эти встречи производили очень сильное впечатление. Они вспоминали о каждой из них в течение всего полета и, я думаю, вспоминают и сейчас. Несколько позже нам удалось добиться разрешения руководства на воскресные общения космонавтов с семьями. Милицин выделил хорошую комнату и создал все условия для того, чтобы встречи проходили в семейной атмосфере. Обстановка была почти домашняя, никто из посторонних во время сеансов связи не входил. Конечно, мы просили членов семей не сообщать космонавтам неприятные новости. За месяцы отсутствия дома многое может произойти, в том числе и нерадостное. Но от того, что об этом узнают на борту, ситуация на Земле не улучшится. Если семье нужна была помощь, ее всегда оказывали.

Самый тяжелый случай на моей памяти произошел в семье Гречко. Когда Георгий летал, у него умер отец. Конечно, по этическим нормам сын должен попрощаться с отцом. И, рассуждая абстрактно, можно было бы прервать полет и сделать так, чтобы Георгий успел на похороны. Но очевидно, что идти на такой шаг было неразумно. Говорить Георгию о смерти отца и портить ему настроение на всю оставшуюся часть полета тоже нельзя. И мы хранили это горе втайне от него и просили семью делать то же самое. Семье было намного труднее, но она выдержала... Для поддержания у космонавтов хорошего настроения делалось многое. Служебные переговоры чередовались с неформальными дружескими беседами; на борт регулярно передавались интересные новости из жизни в стране и за рубежом; наши ведущие газеты готовили для отправки с грузовыми кораблями свои специальные выпуски, посвященные полету, - подборки интересных статей о выполняемом полете и о самих космонавтах, письма от знакомых, фотографии родных, дружеские шаржи, и никакой политики. Выпуски делались на хорошей бумаге с цветной печатью. Мы сами с увлечением их читали и разбирали резервные экземпляры на память в качестве сувениров.

Я не знал, что и в какой мере помогало космонавтам выдерживать нагрузку, но видел результат - вели они себя ровно, практически так же, как на Земле, и тревога по поводу их психологической выносливости постепенно исчезала. Между тем полет продолжался и программа, как набравший скорость поезд, переключала нас с одного события на другое. Прошло совсем немного времени после полета Джанибекова и Макарова, а в космос уже стартовал первый грузовой корабль «Прогресс». Опять стыковка, на этот раз необычная - в станции люди, а в приближающемся корабле никого нет. Вмешаться в работу корабля можно только с Земли. Если возникнет неисправность, нам надо обеспечивать безопасность экипажа. Снова вся смена напряжена, как взведенная пружина. Опять ведущие разработчики системы сближения сидят в Центре у экранов. Наверняка пульс у каждого выше, чем у космонавтов. Как обычно, заранее договорились о том, кто и как будет докладывать, если заметит аномалию, и кто какие команды выдавать. Все взоры устремились на экраны, в наушниках звучат короткие доклады экипажа. Чувство такое, будто мысленно сам летишь в этом грузовом корабле и готов затормозить или уйти в сторону, если возникнет опасность. И так проходят секунда за секундой, пока не поступает сообщение с борта: «Есть механический захват!». Это значит - корабль пристыковался.

Очередной этап пройден. Следующий - заправка, впервые в истории космонавтики. Я помню, какой сенсацией стала первая заправка самолета топливом во время полета. А сейчас будет заправляться космическая станция. И не одним топливным компонентом, а двумя: горючим и окислителем. Процесс сложный и продолжительный. К нам в Центр управления на смену специалистам по сближению пришли создатели системы заправки. Теперь их очередь волноваться. Герметично ли состыковались топливные разъемы? Сработает ли вся автоматика? Удастся ли очистить от компонентов топлива заправочные магистрали, чтобы избежать загорания или повреждения конструкции? Конечно, все это сотни раз проверялось на стендах. Но там были исследования, а здесь - реальная работа, от которой зависела судьба всего полета. Программу составили так, чтобы после каждой операции имелось время для анализа. Операций было много. Поочередно готовили баки станции к приему топлива; закрывая и открывая многочисленные клапаны, отключали эти баки от двигателей и соединяли их с соответствующими баками «Прогресса». Потом передавливали топливо из «Прогресса» и снова перекрывали магистрали между грузовым кораблем и станцией. После перелива топлива прочищали газом заправочные магистрали, соединяли баки станции с двигателями и приводили в рабочее состояние систему подачи топлива из баков к двигателям. Все эти операции выполняли сначала с одним компонентом, потом с другим. Центр управления работал вместе с космонавтами. Ни мы, ни космонавты заранее точно не знали, как должны были меняться параметры, поскольку количество остатков топлива в баках станции было известно лишь приблизительно. Приборов для точного измерения запасов топлива в условиях невесомости в то время не было и, насколько я знаю, не существует и сейчас. Поэтому после каждой операции мы строили графики, проводили расчеты и на их основе делали выводы. Работа длилась несколько дней. Ее «дирижерами» были специалисты по системе заправки. Они сумели выбрать безошибочную последовательность операций и провести заправку без каких-либо осложнений. Был завершен еще один принципиально важный этап.

Космонавты перенесли из «Прогресса» в станцию посланную им с Земли аппаратуру, почту, подарки и следующий месяц занимались экспериментами. Это был месяц относительно спокойной работы. Дни стали похожи один на другой и отличались лишь содержанием экспериментов.

С полетом станции «Салют-6» в Центре управления началась совершенно новая жизнь. Программа полета была рассчитана на несколько лет, на смену ей готовилась следующая программа, не менее продолжительная. В цехах уже собиралась новая станция. Было очевидно, что управление полетами теперь будет осуществляться непрерывно и для этого нужна профессиональная служба. Больше невозможно было чередовать управление с проектной, конструкторской или какой-нибудь другой работой на предприятии. Многим из нас предстояло сделать нелегкий выбор. Наш коллектив стал первым, который сделал управление космическими полетами своей профессией.

Перед началом полета мы попытались найти такую организационную схему работы, при которой можно было бы без потерь передавать информацию о полете от одной смены к другой и при этом соблюдать для всех нормальный режим труда. На первых порах мы надеялись воспользоваться уже имеющимся опытом существующих непрерывных производств, медицинских учреждений, военных подразделений, но из этого ничего не получилось. Нигде не надо было держать в памяти операторов такой огромный объем информации.

Внешне работа тех, кто управляет космическими полетами, больше всего похожа на работу авиационных диспетчеров. И те и другие непрерывно следят за летательными аппаратами, постоянно ведут переговоры с экипажами. Но это сходство только внешнее. Содержание работы у авиационных и космических служб абсолютно разное. Авиационные диспетчеры следят, в основном, за траекториями полетов самолетов; они не контролируют работу бортовой аппаратуры и не участвуют в ее управлении. А у космической службы, наоборот, контролю и управлению бортовой аппаратурой уделяется основное внимание. И именно эти функции являются наиболее сложными и ответственными. Количество приборов, за работой которых приходится следить, исчисляется сотнями; количество параметров, характеризующих поведение этих приборов. - тысячами. Приборы постоянно взаимодействуют между собой, информация об их состоянии непрерывно меняется. Чтобы в этом насыщенном потоке переменной информации уметь безошибочно отличать нормальную работу приборов от ненормальной, нужна совершенно особая квалификация. И есть еще одно принципиальное отличие. Авиационные полеты сравнительно быстротечны. Диспетчер работает с каждым самолетом относительно недолго. Закончился полет, и информация о нем может быть забыта. А космические полеты в то время становились уже многолетними. Для грамотного управления ими надо было знать многое из того, что происходило на борту в течение всего времени полета с момента старта. Конечно, человеку помнить все невозможно, детальная информация записывается в память вычислительных комплексов. Но специалисты должны знать о том, какие особенности были выявлены в системах и какие в них возникали аномалии. Такая информация должна была очень аккуратно передаваться от одной смены управленцев к другой. Поэтому процедура передачи смен у космических служб оказывалась значительно сложнее, чем у авиационных.

В общем, ничего похожего на нашу работу мы нигде не нашли, и пришлось при организации управления руководствоваться только собственной логикой. Конечно, нам хотелось бы работать, как все нормальные люди, - только днем, по восемь часов, а ночью спать. Но это было нереально. Полет на ночь не прерывался. Активная работа на станции продолжалась значительно дольше, чем восемь часов в сутки, а передавать смену, когда на борту включено много аппаратуры и поступающая информация быстро меняется, мы не решились. Поэтому договорились работать сутками с передачей смены под утро, пока у космонавтов еще не наступил рабочий день.

Режим тяжелый - двадцать четыре часа на рабочем месте и еще около двух часов на передачу смен. И при такой нагрузке нельзя ошибаться. Оставалось надеяться, что опыт и постоянное чувство ответственности помогут преодолевать усталость. Квалификация людей особого беспокойства не вызывала. Все основные специалисты уже неоднократно участвовали в управлении полетами и хорошо знали свое дело. Поэтому днем, пока еще не накатывалась усталость, а на станции шла самая активная работа, можно было чувствовать себя уверенно. Я почему-то больше опасался ночей. К этому времени активность на станции падала, космонавты укладывались спать, а за плечами каждого нашего специалиста был тяжелый и длинный рабочий день. Ночью параметры менялись медленно, и это притупляло чувство настороженности.

Иногда я приезжал в Центр управления ночью без предупреждения и видел, что между сеансами связи люди за пультами спят. Даже популярная эстрадная музыка, которую включали во время пауз, и постоянно работающие буфеты не прибавляли им бодрости. С одной стороны, меня это радовало. Я по своему опыту знал, что даже короткий отдых существенно восстанавливает силы и способность думать. А с другой стороны, я побаивался, что такая спокойная обстановка, когда поступающая информация меняется очень медленно, может притупить внимание. Человек устроен своеобразно. Он склонен ошибаться там, где для него все слишком просто.

Помню, как-то мне пришлось побывать в Центре контроля за полетами спутников связи «Молния». Это было в начальный период их практического использования. Контроль осуществляли солдаты - безропотные дисциплинированные молодые люди. Каждому надо было следить за поведением пары десятков параметров и, если какой-нибудь из них отклонялся от нормы, - докладывать. Все параметры были выведены на экраны мониторов, и солдаты непрерывно смотрели на них. Когда я вышел из зала, их командир сказал мне: «К сожалению, люди очень быстро привыкают к тому, что ничего не меняется, и потом перестают замечать изменения. Мы вынуждены периодически искусственно менять информацию, чтобы удерживать их внимание». Никогда раньше я об этом не задумывался, но сейчас видел, что у нас по ночам ситуация очень похожая.

Мы не могли вводить ложные изменения в поступающую с борта информацию. В задачу наших специалистов входило не докладывать об изменениях параметров, а проводить анализ состояния аппаратуры и готовить решения по управлению. Для этого им нужны абсолютно достоверные данные, на которые можно полностью полагаться. Никакая игра здесь недопустима. Оставалось надеяться только на волевые качества людей и перед каждым сеансом связи со станцией опрашивать всех об их готовности к работе. Так мы и поступали. Срывов не было, но беспокойство в душе присутствовало постоянно.

Незадолго до окончания полета Романенко и Гречко на станцию прибыл первый международный экипаж. Командиром его был наш Алексей Губарев; функции космонавта-исследователя выполнял гражданин Чехословакии Владимир Ремек. Событие - огромной важности. Впервые на нашей ракете и в нашем корабле в космос отправлялся иностранец. За полетом наблюдали десятки советских и зарубежных журналистов. В Советский Союз прилетели руководители Чехословакии. Они присутствовали на космодроме при старте ракеты, а потом приехали к нам в Центр управления, чтобы увидеть стыковку и встречу на орбите двух экипажей. Их сопровождало много наших руководителей. Обстановка была, как в театре. Мы чувствовали себя, словно актеры на сцене. На нас были направлены прожектора, телекамеры, на балконе собралось много зрителей, которые смотрели в нашу сторону и что-то оживленно обсуждали, иногда аплодировали. А нам надо было не обращать на все это внимания и заниматься своим делом.

Полет прошел хорошо: никаких отклонений от запланированной программы. Алексей с Владимиром благополучно приземлились. Мы испытывали по этому поводу особое чувство радости и гордости одновременно. Мы брали на себя ответственность за жизнь человека из другой страны, и нам казалось, что тем, как провели этот полет, подтвердили, что на нас можно полагаться. Наверное, ничто не рождает такие крепкие дружеские чувства, как совместная работа в опасных ситуациях. Я видел это в глазах Володи и в глазах всех следующих зарубежных космонавтов, которые летали на наших кораблях. Каждый из них реально рисковал собственной жизнью, и решение участвовать в полете означало для нас, что нам верили. Это дорогого стоило. Конечно, зарубежные космонавты летали во имя интересов своих стран. Они брали с собой в полеты национальные флаги и чувствовали себя посланцами своего народа. И народ гордился ими.

К сожалению, лет через десять ситуации суждено будет резко измениться. С приходом нового политического строя в наши страны начнется переоценка ценностей, в том числе тех, которые не зависят от политики. Лидеры некоторых стран впопыхах станут уничтожать все, чем гордились их предшественники. Космонавты вдруг окажутся ненужными символами старой эпохи. Один из них с грустью скажет мне: «Оказалось, что ракета была не того цвета». Но это будет потом, а пока мы жили происходящим.

Практически сразу после того, как станцию покинули Губарев и Ремек, началась подготовка к возвращению на Землю и основной экспедиции. Космонавты переносили в корабль то, что необходимо было взять с собой; укладывали по местам аппаратуру, с которой работали; готовили станцию к режиму беспилотного полета. Мы вместе с ними подсчитывали оставшиеся запасы всего того, что обеспечит жизнь и работу на борту станции следующих экспедиций. Врачи проводили заключительные медицинские обследования и назначали космонавтам предспусковые нагрузочные тренировки. Приближался момент, когда космонавты должны были покинуть станцию и приступить к управлению кораблем. А это для них - непростая задача. С кораблем они не работали уже три месяца, автоматика в нем очень сложная и намного отличается от автоматики станции. Возникал естественный вопрос: не забыли ли они чего-нибудь? Три месяца - перерыв большой. Хорошо летчикам - если у них бывают большие перерывы, то они могут легко восстановить свои навыки на тренажерах. Кроме того, первый полет после перерыва летчик, обычно, выполняет с инструктором. А в космосе нет ни инструктора, ни тренажера. Перед полетом мы мечтали о том, чтобы сделать небольшой тренажер по управлению кораблем и установить его на станции. Но в то время создать тренажер приемлемых размеров было невозможно. Сейчас для этого достаточно одного ноутбука, а тогда он занял бы большую часть рабочего отсека. Таким образом, в нашем распоряжении никаких технических средств не было, и мы решили провести с космонавтами теоретические занятия. Космонавты, глядя в бортовые инструкции, говорили, что будут делать при выполнении той или иной операции. А мы следили за их предполагаемыми действиями и спрашивали, как они будут поступать в случае отказов на корабле. После нескольких часов таких мозговых упражнений мы решили, что можно приступать к управлению.

Спуск корабля прошел нормально. Представитель поисковой службы передал с места посадки, что космонавты чувствуют себя хорошо. Их сразу повезли на космодром, где они должны были проходить послеполетное медицинское обследование. На следующее утро я полетел туда вместе с Глушко, чтобы увидеть ребят и, если удастся, поговорить с ними. Когда мы пришли, оба лежали на кроватях. По решению врачей их поместили в разных комнатах. Вид был такой, какой обычно имеют люди, выздоравливающие после гриппа, - бледные, слегка потные, движения замедленные, но больше никаких отклонений от нормы. Мне показалось, что они выглядели значительно лучше, чем Николаев и Севастьянов после четырнадцатисуточного полета. Активно разговаривали, делились впечатлениями. Во время бесед оба настойчиво повторяли, что продолжительность полета была предельно возможной и дальше ее увеличивать нельзя. Говорили они об этом по собственной инициативе, и похоже, что на этот счет между ними существовало какое-то соглашение. Может быть, они хотели защитить следующий экипаж от еще более трудной миссии. После встречи с космонавтами мы беседовали с врачами. Они сообщили о небольших изменениях в кардиограммах, в формуле крови, еще о каких-то медицинских отклонениях, но из всего этого можно было понять, что ничего опасного не выявлено. Глушко возвращался с космодрома счастливый, и я понял, что никаких послаблений в программе не будет.

Почти сразу мы начали готовиться к следующей экспедиции. Времени оставалось мало. Иногда мне казалось, что я работаю на конвейере, на который вместо агрегатов для сборки регулярно поставляются сложные дела, заставляющие волноваться. Старты, стыковки, заправки, выходы в открытый космос, спуски с орбиты проходили друг за другом с жестокой последовательностью. Каждый раз готовились к ним с особой тщательностью и, тем не менее, всякий раз мысленно молили судьбу быть благосклонной. А когда сложный этап оставался позади, ужасно хотелось отдохнуть и пожить спокойно. Но конвейер продолжал свое монотонное движение, в поле зрения уже появлялось новое дело. За три с половиной года полета станции было выполнено восемнадцать пилотируемых полетов, в том числе девять международных, три полета - на новых кораблях «Союз Т». Двенадцать раз на станцию прибывали грузовые корабли. Всего осуществлено тридцать пять стыковок. Трижды космонавты выходили в открытое космическое пространство. Передышек не было. Как ни удивительно, почти все завершалось благополучно. Но случались и драматические события, которые забыть невозможно.

Тяжело сложился полет советско-болгарского экипажа, в котором участвовали наш Николай Рукавишников и болгарин Георгий Иванов. Корабль успешно вышел на орбиту, и космонавты без всяких осложнений провели подготовительные маневры для сближения со станцией. В расчетное время была включена автоматическая система сближения. Она нормально функционировала и подвела корабль к станции на расстояние около трехсот метров. Со станции корабль был уже хорошо виден. Внезапно на корабле произошла авария основного двигателя - того самого, который обеспечивает и сближение, и торможение при спуске на Землю. Система управления тут же выключилась, и корабль полетел дальше по инерции. Первое, чего мы испугались, - это столкновения со станцией. Попросили экипаж следить за взаимным движением обоих аппаратов и быть готовым к выполнению маневра для обеспечения безопасности. Когда стало ясно, что столкновения не будет, начали изучать телеметрию и разбираться с двигателем.

Специалисты обнаружили, что перед срабатыванием аварийного сигнала один из датчиков, расположенный в двигательном отсеке, зафиксировал резкое повышение температуры. Никто не знал, что это может означать. В Центре управления присутствовали ведущие разработчики двигателя вместе с главным конструктором, но и они остерегались высказывать какие-либо гипотезы. Дело происходило ночью. Ждать до утра мы не могли - надо было срочно находить решение, как возвращать корабль с орбиты. Поехали вместе с главным конструктором на завод, где готовили такой же двигатель для следующего корабля. Нам хотелось посмотреть, какие устройства находятся вокруг этого злополучного датчика, и понять причину повышения температуры. Хорошо сделали, что посмотрели. Стала очевидна причина аварии: разорвало корпус газогенератора - устройства, которое готовит горячий газ для вращения турбины, заведующей подачей топлива в двигатель. Следовательно, основной двигатель больше включать нельзя. А на вопрос о том, сохранил ли работоспособность резервный двигатель, ответа не было. По показанию одного датчика невозможно определить, куда была направлена струя раскаленного газа и что она могла повредить. Может быть, она разрезала трубопровод. А может, прожгла отверстие в топливном баке или что-нибудь еще.

Ситуация критическая. Мы не знали, способен ли работать резервный двигатель и если способен, то как долго. На корабле имелись небольшие прецизионные двигатели, но с их помощью можно было лишь слегка притормозить корабль, но не перевести его на траекторию спуска. Стало ясно, что в нашем распоряжении только один шанс - попытаться включить резервный двигатель и, если он не отработает положенное время, вслед за ним включить прецизионные двигатели до полной выработки топлива. Вероятность успеха никто предсказать не мог. О том, что я тогда пережил, не хочу даже вспоминать. С экипажем вел переговоры сам. Пытался описать ситуацию и план действий в спокойных тонах, без драматических деталей. Хотя из существа наших рекомендаций Николай, конечно же, понял, что их жизнь висит на волоске. Как обидно: вместо интересной работы на станции оказаться в столь трагической ситуации.

Для Георгия это - первый полет. Был момент, когда он сомневался, лететь или не лететь. Незадолго до старта ему предложили сменить фамилию. Георгий носил фамилию Какалов. Таких в Болгарии много, почти как у нас Петровых. И он не предвидел, что это кому-то может не понравиться. Но в Центральном Комитете партии народ был бдительный. Там решили, что его фамилия слишком неблагозвучная и может вызвать много простонародных шуток. И Григорию предложили взять фамилию Иванов - ту, которая была не то у его отца, не то у матери. Он пытался возражать, но его предупредили, что это будет означать отказ от полета. И вот теперь он в космосе в одной связке с Николаем.

Чтобы попытаться сесть в заданный район, космонавты должны были включить двигатель далеко за пределами зоны радиовидимости. Поэтому ни связи с ними, ни телеметрии во время работы двигателя у нас не было. Мы молча сидели за пультами и, затаив дыхание, ждали сообщений от поисковой службы. Я был готов ко всему, но, пожалуй, меньше всего к тому, что услышал в наушниках: «Я - «пятьдесят второй», командир вертолета докладывает, что видит аппарат на парашюте в расчетной точке». Вот уж подарок судьбы! Значит, резервный сработал нормально? Потом мы узнали, что нет, не доработал. Поэтому дальность полета до входа в атмосферу была больше расчетной и условия входа в атмосферу не позволили выполнить управляемый спуск. Спускаемый аппарат снижался круче, чем положено. Точная посадка произошла случайно. Полет в атмосфере оказался ровно настолько короче расчетного, сколько требовалось для компенсации заатмосферного перелета. Конечно, все это уже не имело для нас никакого значения. Главное - люди остались живы.

Это была вторая и последняя неудачная попытка стыковки с «Салютом-6». Дальше все шло без сбоев, хотя неожиданные проблемы, конечно, возникали. Вспомнить хотя бы, сколько хлопот доставила антенна радиотелескопа. Впервые в космосе была раскрыта большая параболическая антенна. Ее доставили в сложенном состоянии на грузовом корабле, закрепили на стыковочном узле, к которому корабль причалил, а после ухода корабля раскрыли, примерно так, как раскрывают зонт. Огромная круглая сетка, растянутая с помощью большого количества стержней и тросов, приобрела нужную форму. Когда работы закончились, ее надо было отделить от станции, потому что она закрывала и стыковочный узел, и двигатели. Способ отделения выбрали простой и надежный: по команде с пульта космонавтов открывался замок, удерживающий антенну, и пружины, зажатые между ней и станцией, должны были оттолкнуть ее. Команду выдали, замок открылся, антенна отделилась, но... осталась около станции. При срабатывании пружин ее развернуло, и она повисла, зацепившись за что-то снаружи станции. Двигатели и стыковочный узел остались закрытыми. Чтобы спасти программу, надо было выйти на наружную поверхность станции и отделить антенну вручную. Естественно, никто к такому повороту событий заранее не готовился.

И снова пришлось поехать на завод. Теперь уже на тот, который сделал антенну. Там находился второй образец, на котором отрабатывалась система раскрытия. Мы хотели понять, как могло произойти зацепление и можно ли от него освободиться. Экспериментальная антенна висела над полом в раскрытом виде. После осмотра стало очевидно, что зацепился трос и снять его будет очень сложно. Надо перерезать. Кусачки на борту есть. Усилий должно хватить. Но сразу возникла уйма вопросов. Что будет со свободными кусками троса после перерезания? Не отлетят ли они в сторону скафандра и не порвут ли его? А как поведет себя сетка антенны после того, как пропадет натяжение троса? Вдруг она изменит форму и зацепится в другом месте. А если накроет космонавта и он в ней запутается? Космонавту, выполняющему ремонт, придется идти к центру антенны, в самый конец станции, а это далеко от выходного люка, и ему трудно будет помочь. В общем, одни вопросы и сомнения. Надо было думать, как их разрешить, как застраховаться от опасных ситуаций. Конечно, обеспечить полную безопасность в такой работе невозможно, но мы обязаны были сделать все от нас зависящее. Большая группа специалистов шаг за шагом продумывала детали предстоящей операции, затем разработанную методику передавали на борт и долго объясняли космонавтам, где их могут подстерегать опасности и как от них защититься. Ребята внимательно нас слушали и, несомненно, воспринимали все как ориентировочные рекомендации. Они, как никто другой, представляли себе, что многие решения придется принимать самим в зависимости от реальной ситуации.

Потом был выход в космос. К антенне пошел Рюмин, Ляхов его страховал. Рюмин сразу увидел зацепившийся трос и перекусил его. Антенна стремительно уплыла. Волнения оказались напрасными. Через четыре дня экипажу предстояло завершать полет. Впереди - консервация станции, расстыковка и спуск. Времени на расслабление не было.

Ляхов и Рюмин летали полгода - почти вдвое дольше, чем Романенко и Гречко, а внешне после посадки выглядели крепче. Когда мы с Глушко прилетели к ним на следующий день, оба уже ходили по своим комнатам и никто не сказал, что дольше летать нельзя. Видно, очень многое зависит от психологического настроя людей. Когда мы летели с космодрома, я вспоминал свой спор с Глушко по поводу продолжительности полетов и думал: «А ведь он оказался прав. Сильный он человек, никому не позволяет себя сломать».

Программа пилотируемых полетов на «Салюте-6» продолжалась еще около двух лет. Потом запустили «Салют-7» с не менее насыщенной программой. И в это же время на Земле широким фронтом развернулись работы по созданию станции «Мир». Неумолимо приближалось время непрерывной работы людей в космосе.