• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

М и р з а

… Не гляди! Во тьму потянет с кручи!

Как древний Аль-Каир, тут бездна глубока!

И рук не простирай — ведь не крыло рука.

И мысли трепетной не шли в тот мрак дремучий.

Как якорь, мысль твоя стремглав пойдет ко дну

Но дна не досягнет, и хаос довременный

Поглотит якорь твой и челн затянет вслед.

П и л и г р и м

А я глядел, мирза! Но лишь гробам шепну,

Что различил мой взор сквозь трещину вселенной.

На языке живых — и слов подобных нет.

А. Мицкевич

В этих строчках сонета "Дорога над пропастью в Чуфут-кале" гениально передано молниеносное озарение поэта, заглянувшего не просто в бездну ущелья, а как бы в бездну времени, в глубины доистории. Чуфут-кале — наиболее посещаемый и лучше других сохранившийся из "пещерных городов": последние жители оставили его в прошлом веке. С него (еще с екатериненских времен) начинали знакомство с «пещерными» городами и монастырями европейские путешественники, воображение которых они поражали и своей необычностью, и загадочностью пещер, и окутанной мраком неизвестности историей, дававшей простор легендам и домыслам. Преувеличивая сложность высекания пещер (в действительности местные известняки, особенно увлажненные, не столь трудны в обработке), они видели в них дело рук «доисторических» народов, искали аналогий с пещерными поселениями так называемых «троглодитов» Индии, Египта, Кавказа. Этот "полет воображения", рожденный неосведомленностью, уводил внимание и от наземных сооружений, тесно связанных с пещерными, которые еще существовали на Чуфут-кале в прошлом веке, и от конкретной истории этого и других городищ, находившихся на перекрестках исторических событий. Но не будем излишне строги к путешественникам прошлого века — их изумление поймет всякий, впервые, по выражению Павла Сумарокова, увидевший "с содроганием приткнутые к самоей бездне жилища… каменистого острова… городок, достойный по единственному своему положению великого внимания".[75]

Чуфут-кале расположен на плато горного отрога, господствующего над тремя долинами. Человек использовал подготовленную самой природой вершину скалы, экономно усилив ее продуманными оборонительными сооружениями. Эпизодически проводившиеся исследования плато показывают, что оно было заселено еще в неолите, не менее 7 тыс. лет назад. В I тыс. до н. э. оно служило убежищем обширного таврского поселения в Ашлама-дере. Путешественник Эвлия Челеби, побывавший здесь в 1666 г., писал в цветистых восточных выражениях, что крепость расположена на обрывистой скале, "верхушкой своей неба достигающей… Однако во времена неверных (т. е. до татар — Т. Ф.) искусные в своем деле каменотесы вырубили здесь глубокий и большой ров, потом над внутренним берегом этого рва вознесли огромную стену длиной в сто аршин, три могучие башни построили и в средней из них сделали железные ворота крепостные… С внутренней стороны этих ворот на расстоянии трехсот шагов на север от них протянули они одинарную стену от одной глубокой долины до другой и на той же стене также три могучие башни вознесли… Кроме этих двух стен, нет там иных укреплений. Впрочем, они там вообще не нужны, ибо со всех сторон крутые скалы тянутся. Если с тех скал человек — да сохранит Аллах! — посмотрит вниз, то потеряет отвагу и в пропасть низринется. Однако если под ноги не смотреть, то страха нет".[76]

Время основания оборонительных сооружений — прежде всего Средней оборонительной стены, Орта-капу — после долгих сомнений и споров все же отнесено к VI в. Если точнее, то нижние ярусы кладки относятся, по мнению ее иследователей А. Г. Герцена и Ю. М. Могаричева, к тому виду "раннесредневековой фортификации, расцвет которой приходится на VI–VII вв., причем не только в Таврике, но и на Балканах, в Северной Африке, Месопотамии, Малой Азии, Западном Кавказе, то есть в регионе, находившемся под политическим и культурным влиянием Восточной Римской империи, Византии".[77] Постройкам византийского периода предшествовало поселение и, видимо, укрепленное убежище. Об этом говорят найденные во время раскопок обломки амфор, лепной посуды позднеантичного и раннесредневекового времени. Более того, эпизодически проводившиеся исследования плато Бурунчак свидетельствуют, что оно было заселено еще в неолите, не менее 7 тысяч лет назад.

Окрестности Чуфут-кале издавна населяли сармато-аланы. Это могущественное ираноязычное племя сарматского круга постепенно проникало в Крым с первых веков пашей эры. Им принадлежал раннесредневековый могильник в Марьям-дере, неподалеку от Южных ворот, который использовался со второй половины VI по Х век: в склепах найдены характерные бронзовые и серебряные пряжки, фибулы, височные кольца, бусы. Найдены также известняковые надгробия, на которых высечены кресты, на некоторых изображены орудия казни Спасителя. Одному из надгробий придана форма базилики, прямоугольной в плане с закругленной в торце апсидой: возможно, оно воспроизводит форму раннесредневекового храма-крепости. Если добавить к этому находки нательных крестов, перстней с христианскими символами, то можно сделать вывод о распространении христианства среди населения. В окрестностях найдены и другие могильники с чертами аланского погребального обряда.

О том, что округа была населена аланами, единогласно повествуют греческие, арабские, турецкие источники. Самое раннее упоминание содержится в "Аланском послании епископа Феодора" (1-я половина VIII в.). Епископ был направлен для проповеди христианства в Кавказскую Аланию. Путь лежал через Херсон. Отсюда, преследуемый недругами, он спасается в аланском селении, "ибо близ Херсона живут аланы, столько же по своей воле, сколько по желанию херсонесцев, словно некое ограждение и охрана города".[78] По мнению исследователей, эти малые аланы родственны большим северокавказским аланам. В арабских и турецких источниках они известны под именем асы, ассы (вероятно, самоназвание; ср. русское — языги, яссы, осетины): татары называли их также "племенем черкес". Обосновавшись в горном Крыму, аланы смешивались с местным греческим и тавроскифским населением. Несколько более поздними пришельцами были в этих краях готы. С именами этих двух народов связано этническое и географическое разграничение областей раннесредневекового горного Крыма: по словам венецианского купца и дипломата Иосафато Барбаро, "За Кафой по изгибу берега находится Готия, за ней Алания, которая тянется по острову (Крым — Т. Ф.) в направлении Монкастро". Однако разграничению сопутствовало смешение обоих народов, в немалой степени благодаря распространению христианства. "Благодаря соседству готов с аланами, — продолжает Барбаро, — произошло название готаланы. Первыми в этом месте были аланы, затем пришли готы, они завоевали эти страны и смешали свое имя с именем алан. Таким образом, ввиду смешения одного племени с другим, они и называют себя готаланами; и те, и другие следуют обрядам греческой церкви".[79]

Главной крепостью крымской Алан был Кырк-ор. Одно из самых ранних его описаний принадлежит арабскому географу Абульфеде, побывавшему здесь в 1321 г.: "Кырк-ор находится в стране асов (аланов), его имя значит по-турецки сорок крепостей; это сильно укрепленный замок, основанный на неприступной горе. Наверху горы есть площадь, где жители страны в минуты опасности находят убежище".[80] Татары, разграбившие крепость в 1299 г. при Ногае, превратили ее в свою цитадель где-то в середине XIV в. Ее тюркское название Кырк-ор — "сорок крепостей" звучит странно в применении к одной крепости: по-видимому, дело в том, что это выражение употреблялось для характеристики всего горного края и было перенесено на город, ставший для татар новым административным центром после Солхата. Само по себе перенесение названия страны на главный город и наоборот — факт, распространенный в истории: достаточно вспомнить, что татарское название города Солхата — Крым — постепенно распространилось на весь полуостров. Однако Кырк-ор — топоним тюркоязычный: могла ли крепость алан-асов, принадлежавших индоиранскому языковому семейству, носить тюркский топоним? Конечно, тюркская топонимика могла появляться здесь уже в период владычества хазар (VII-Х вв.). Об этом свидетельствует источник Х в. "Еврейско-хазарская переписка", где перечисляются крымские города отнюдь не под греческими названиями. Возможно, среди них были древние местные названия, по отношению к которым и греческие являлись новообразованиями; возможно, некоторые из них «переводились» на тюркский, татарский, другие же, непонятные — искажались. Как могло звучать не-тюркское название крепости?]

Ряд исследователей, начиная с Бертье-Делагарда, склонен считать, что это — раннесредневековые Фуллы — название, упоминаемое во многих источниках, но оставшееся неприуроченным ни к одному городищу, хотя оно и дало имя целой епархии. Основание Фулл, а также Судака (Согдак, Сугдея — от согдов) византийские и арабские авторы связывали с аланами. Пережитки язычества среди алан замедляли христианизацию региона в отличие от соседней Готии. Только в IX в. Фуллы становятся кафедральным городом Фулльской епархии, которая потом переименовывается в Сугдео-Фулльскую. Причину объединения Фулл не с близкой Готской, а с более отдаленной Сугдейской областью Бертье-Делагард видит именно в том, что их населяла общая народность — аланы. В известном памятнике "Сказания о начале славянской письменности" рассказывается, что около 860 г. Фуллы посетил, возвращаясь их Хазарии, Константин-философ, в монашестве Кирилл, будущий создатель славянской письменности. Здесь он, проповедуя христианство местным язычникам, срубил священный дуб, которому они поклонялись.[81]

В ожидании дальнейших исследований можно лишь отметить, что оба имени города — Фуллы и Кырк-ор — принадлежат к числу освященных традицией и повторявшихся названий, которые народы в ходе миграций давали различным встречавшимся на их пути городам и селениям. Константин-Кирилл, обращаясь к аланам, отметил, что их город, точнее его название — Фул — упомянуто в Библии. Добавим, что в форме «Туле» оно прослеживается вдоль всей Европы вплоть до русского Тула. То же можно сказать о Кырк-оре, который встречается на Кавказе, в Прикаспии. Оба названия повторяются и в Крыму (Кырк, Кырк-Чолак, Каркополь, Кырк-Азис; Мегафули, Рускофули; Фуллы — у Карадага). Вероятно в XII–XIII вв. сложилось Аланское княжество феодального типа, о жизни которого известно немного.

В 1299 г. Ногай — золотоордынский эмир, правивший в Добрудже, направил для сбора дани в Крым своего внука Актаджи, который был убит генуэзцами в Кафе. В ответ на это Ногай обрушился со своим войском на Крым и разорил многие поселения, включая Кырк-ор. Однако речь шла об ограблении, о вымогании дани: зависимость же от татар установилась позднее — примерно в середине XIV в., во время правления Джанибека, сына Узбека. Первым письменным свидетельством о включении Кырк-ора во владения татар является упоминание о битве на Синих водах (речка Синюха, приток Буга) в 1363 г. ханов "Крымского, Манкопского и Киркельского" (т. е. из Старого Крыма, Мангупа и Кырк-ора) против литовского князя Витовта, закончившаяся победой последнего.

Данные археологических раскопок также подтверждают, что в середине XIV в. Кыркорское княжество стало зависимым от татар. В это время — в 1346 г. — на Кырк-оре строится мечеть.[82] Первое татарское поселение в Юго-Западном Крыму — Эски-юрт, на расстоянии 4 км от Кырк-ора, также возникает не ранее второй половины XIV в. Междоусобицы в Золотой Орде, борьба за власть и начинающийся распад на улусы подтолкнули часть ордынской знати к захвату земель в горном Крыму, менее доступном для вторжения со стороны степей и имеющем хорошо укрепленную крепость Кырк-ор. Она становится центром бейлика беков Яшлау, которые с тех пор считались древними владетелями Кырк-ора.

Обстоятельства, сопутствовавшие выделению из Орды самостоятельного Крымского ханства, вновь приводят нас в Кырк-ор, к памятнику удивительно хорошей сохранности посреди лежащего в руинах города — мавзолею-дюрбе, украшенному арабской надписью: "Это гробница великой государыни Джанике-ханым, дочери Тохтамыш хана". Кропотливые поиски исследователей, обратившихся к мусульманским источникам, сегодня дают возможность воссоздать в самых общих чертах следующую историческую картину.

Чингис хан установил порядок престолонаследия, согласно которому только его потомки могли становиться великими ханами. К этому роду принадлежит великий хан Золотой Орды Тохтамыш, известный нам в основном тем, что через два года после Куликовской битвы привел огромное войско под стены Москвы.

Дочь Тохтамыша Джанике была выдана замуж за Едигея — могущественного эмира ногайской орды, фактически управлявшего Степью. Тем не менее он не мог претендовать на власть, и брак с чингизидкой Джанпке давал надежду лишь его потомству претендовать на трон. В 1397 г. Едигей переметнулся к самаркандскому правителю Тимуру, войны которого с Тохтамышем развернулись на огромных пространствах Орды — от Крыма до Хорезма. В гневе на зятя и его жену Тохтамыш убивает Тогайбек — мать Джанике. Он пытается заполучить и Джанике. В 1411–1412 гг. ее родной брат — султан Джелаль-ад-дин осадил город Хорезм, где укрылся накануне потерпевший поражение Едигей, требуя выдачи Джанике с ее сыном от Едигея.

Большое впечатление на мусульманский мир произвело паломничество Джанике в Мекку в 1416 г., отмеченное в летописях. Ибихаджара Эласкалани в сочинении "Извещение неразумных о датах века" пишет о прибытии знатной паломницы в Дамаск: "В 819 г. (1416-17) прибыла в Дамаск-хатун, жена Идиге, владетеля Дештского (т. е. золотоордынского — Т. Ф.) с просьбой совершить хадж. Вместе с ней прибыло 300 всадников, и они совершили хадж в обществе сирийского каравана".[83] Все это укрепило авторитет и влияние Джанике.

В 1420 г. Едигей умер: это произошло в ходе битвы с крымским войском Кадыр-Берды хана, младшего сына Тохтамыша от "наложницы из племени черкес", как называли татары асов-алан. Когда царевичу было три года, Джанике умолила Едигея пощадить брата, и спрятала его в «царстве» — вероятно в Кырк-оре.

По материнской линии корни Джанике восходят именно к Кырк-ору. Хаджи-бек, хан Киркельский, упомянутый в связи со сражением при Синих водах в 1363 г., доводился ей дедом. Его дочь Тогайбек стала одной из трех жен Тохтамыша и матерью Джанике. После гибели Кадыр-Берды в 1420 г. Джанике осталась старшей в роду Тохтамыша и могла претендовать на власть по крайней мере у себя на родине в Кырк-оре, подальше от кровавых усобиц распадавшейся Золотой Орды. Судя по всему, она мудро сделала ставку на сторонников самостоятельности Крыма. Вероятно она была правительницей кыркорского бейлика вплоть до своей кончины в 1437 г., как о том свидетельствует надгробная надпись. Вероятно она благоволила Хаджи-Гирею, правившему в Солхате, видя в нем своего преемника и опору в борьбе с другими потомками Тохтамыша. В Кырк-оре Хаджи-Гирей появляется в 1437 г., в 1443, но окончательно он обосновался там только в 1449 г. В XVI–XVII вв. вполне укрепилась традиция, согласно которой происхождение самостоятельного крымско-татарского государства возводилось к Тохтамышу, а Джанике-ханым была ключевой фигурой этой версии".[84]

Примечательно, что народная легенда опоэтизировала кыркорские корни Джанике, совместив в легенде с преданием о тайном осадном колодце. Согласно ей во дворец Тохтамыша, где живет юная Джанике, проникает пастушок Али, и рассказывает, что Кырк-ор осажден и люди гибнут от жажды. "Ты наша, Джанике", — настойчиво повторяет он. Именно поэтому доверяется ей тайна колодца, к которому ведет узкий ход, что только тонкая как тростинка Джанике может туда пробраться. Всю ночь они носят воду, наполняя бассейн. К утру Джанике умирает, почитаемая как избавительница родного Кырк-ора.

Известно, что Гиас-ад-дин, отец Хаджи-Гирея, потерпев поражение в борьбе за ордынский престол, нашел убежище при дворе князя Витовта. Позднее его примеру последовал и Хаджи-Гирей с приближенными; вероятно, тогда же и начала складываться этническая группа литовских татар, а, возможно, и караимов. Литовские князья вели сложную игру, давая убежище претендентам на высшую власть в Золотой Орде, раздувая соперничество и, по возможности, расшатывая ее хрупкое единство. Они поддерживают Хаджи-Гирея в его борьбе за крымский престол: на этом же настаивали и крымские беи. При их поддержке Хаджи-Гирей был, но словам русской летописи, "посажен на царстве Перекопском": своей резиденцией он избрал поддержавший его Кырк-ор. В 1459 г. жителям города выдан ярлык на ряд льгот. Из этого документа ясно, что родной дядя Хаджи-Гирея — Девлет-Берды, правивший Крымом в 1426-27 гг., дал крепости ряд льгот, и Хаджи-Гирей полностью подтвердил эти обязательства, подчеркнув тем самым свое право на Кырк-ор в соответствии с феодальной преемственностью власти. Этот документ возобновляли впоследствии и его преемники.[85]

После смерти Хаджи-Гирея в 1466 г. вновь начинается смута: власть оспаривают шесть его сыновей. Преемником стал Менгли-Гирей, однако смута вынудила его искать убежища в генуэзской Кафе: после захвата ее турками в 1475 г. он был доставлен в Стамбул и провел там три года в почетном плену.

В конце концов главные виновники смуты — беи Ширинские — обратились к султану Мехмеду II с униженной просьбой вернуть им Менгли-Гирея. "Пусть весь край будет собственностью султана, а Менгли хан пусть будет его наместником". Так Крымское ханство оказалось в вассальной зависимости от Османской империи вплоть до 1774 г.

Обосновавшись с 1478 г. в Кырк-оре, Менгли-Гирей правит отсюда подвластным ему государством — принимает послов, чеканит монету, чинит суд и расправу. Здесь же существовала тюрьма, предназначавшаяся для важных и знатных пленников: здесь содержались порой литовские и русские послы.

Первые упоминания о ней относятся к концу XV в., когда Менгли-Гирей заключил туда литовского посла Леза в 1498 г. После перенесения столицы в недавно отстроенный Бахчисарай, город на скале сохранял значение как цитадель и место заключения «ценных» пленников, захваченных на войне. 21 год провел в тюрьме воевода В. Б. Шереметьев, взятый в плен в 1660 г.; гетьман Потоцкий стал пленником в сражении при Корсуни в 1648 г. п др. Содержали там также и послов, вероятно, с целью «давления» на пославших их государей. С 1692 по 1695 год провел в крымской темнице Владимир Айтемиров, прибывший в Крым для заключения мирного договора; князь Ромодановский (видный деятель при Петре I), прибывший с той же целью, также был заключен на три года. В крепости держали лишь знатных и богатых пленников — с целью взять выкуп, вынудить к более выгодным условиям договора н т. д. Простых пленников продавали в рабство в Каффе или Бахчисарае.

При первых крымских ханах в Кырк-оре сохранялся пестрый этнический состав. В ярлыке от 1459 г., выданном жителям крепости Хаджи-Гиреем, на всех, находящихся там мусульман, "кто бы ни пришел и ни осел в крепости", распространяются тарханные льготы. В ярлыке от 1468 г. названы общины и конкретно их старейшины, причем в качестве христианской общины фигурировала армянская. Сопоставить с этим можно сообщение мюнхенского ландскнехта Шильбергера, находившегося здесь в плену с 1394 по 1427 год: "город и страна населены греческими христианами и производит отличное вино".[86] Позднее источники об аланах-христианах не упоминают. Вероятно, этнокультурная общность, известная как православные крымские греки, вобрала в себя прежних готов, алан, собственно греков и др. Они по-прежнему жили в окрестных долинах, занимались земледелием и виноградарством; центром для них взамен утраченной крепости стал Успенский пещерный монастырь в "ущелье Марии" — Марьям-дере.

Что касается Кырк-ора, то в период пребывания здесь хана и войска татары-мусульмане явно занимали Старый город. За крепостной стеной (ныне Средней) выросло торгово-ремесленное предместье. Армянская колония в Крыму была многочисленной: армянские мастера-каменотесы были главными носителями форм сельджукской архитектуры в восточно-византийских провинциях. Их «почерк» легко узнаваем в ранних сооружениях Кырк-ора и Бахчисарая. Иудейская община традиционно занималась торговлей и ремеслами. Караимы особенно славились как кожевники, кузнецы, ювелиры.

Главной заботой Гиреев были оборонительные сооружения. На основании археологических данных можно утверждать, что предшествующие сооружения были полностью разобраны, и материалы из них использованы при обновлении стен. Таким образом, дошедшие до нашего времени кладки, относятся к XV–XVI вв. В ряде мест хорошо видны крупные блоки раннего периода, включенные в верхние ярусы. Перед воротами Средней стены складывается архитектурный ансамбль главной площади города: величественное здание мечети и, вероятно, примыкавшее к нему медресе,[87] а также стоявшее поодаль на пригорке дюрбе великой государыни Джанике. Эвлия Челеби застал мечеть уже закрытой, так как татары покинули к этому времени крепость, оставив ее караимам. Над входом этой "джамии в старом" (т. с. в сельджукском — Т. Ф.) стиле он прочел и записал надпись-хронограмму, высеченную в камне шрифтом джели: "Мечеть эту благословенную построил в году 859 (1455) великий султан и высокий хакан, властелин царей арабских и аджамских Хаджи-Герей хан, сын Гияседдин хана, сына Эртогмаз хана. Да одарит его Аллах длительным правлением". В 1928 г. руины мечети были раскопаны и при этом обнаружен фрагмент надписи с датой 1346 г., считавшейся годом основания мечети. Видимо предпринятая Хаджи-Гиреем реконструкция здания была существенной. Кроме того его называли и строителем медресе при ней (пока не исследованное). Согласно данным раскопок, мечеть представляла собой прямоугольное здание (13,8 х 10,65 м). Вход находился с западной стороны, слева от него — минарет с балкончиком и винтовой лестницей (их остатки еще были различимы в 20-х годах). В южной стене — основание михраба со «сталактитовым» сводом. Внутри здание было разделено двумя рядами колонн со «сталактитовыми» капителями, на которое, видимо, опирались арки (как в мечети Узбека в Старом Крыму). На основании косвенных сведений можно предположить существование в городе ханского дворца в районе Южных ворот: выявить это еще предстоит археологам. И мечеть, и дюрбе построены в традициях сельджукской архитектуры. О существовании большой византийской базилики на плато свидетельствовали капители VI–VII вв. из проконесского мрамора и другие детали (мраморная плита у входа в кенассный дворик, плита на внешнем фронтоне восточных ворот и др., хранящиеся в лапидарии Бахчисарайского музея).

Руины оград и домов, ныне затянувшиеся землей, поросшие дерном и кустарником, все же позволяют различить планировку улиц, переулков, дворов. Усадьбы пока не подвергались систематическому археологическому изучению, основное внимание уделялось оборонительным сооружениям. Тем интереснее описание города, сохранившего систему застройки, сложившуюся не позднее XVII в. По словам Эвлии Челебн, в городе находилось "тысяча пятьсот тридцать прекрасных и великолепных каменных домов иудейских с черепицей в хорошем состоянии… от домов в замке идет дорога вниз, по вырубленным в скале лестницам, имеющим сто ступеней. По обеим сторонам той дороги тянутся вырубленные пещеры, в коих убогие иудеи проживают".[88] Последующие путешественники называют уменьшающееся число домов. Путешественник Жильбер Ромм, посетивший город в 1786 г., насчитал свыше двухсот городских строений, отметив их "отличный вид". То же количество назвал академик Паллас, добавив численность населения — 1200 душ обоего пола. Судья Павел Сумароков в 1799 г. уточняет количество домов — 227. Во второй половине XIX в. усиливается отток жителей из города. По мере усиления этого процесса нарастают и ностальгические воспоминания, стремление закрепить в памяти потомков его неповторимый живописный вид, ранее казавшийся обитателям обыденным. Вот описание, которое сделал в конце прошлого века караимский гахам С. М. Шапшал: "Дома, за весьма малым исключением, указывают нам, что город имел весьма оригинальный вид, дома всегда с балкончиками (софа), окнами во двор, большей частью двухэтажные, причем в верхнем этаже всегда жил сам хозяин, а нижний обыкновенно отводился под конюшню для лошадей и ослов, и тут же имелось помещение, куда жители загоняли на ночь свои стада. Дома отапливались первобытными печами — тандурами, устроенными в земле посредине комнат. По обеим сторонам улицы или переулка тянулись высокие сплошные заборы, как бы предназначенные для того, чтобы скрывать от нескромного взгляда то, что делается за ними. Изредка попадались в стене крохотное окошечко с решеткою, крылечко в несколько ступеней, и опять тянулась голая белая стена".[89]

Можно думать, что архитектура жилых домов Чуфут-кале сохраняла традиции крымско-татарского зодчества, образцы которого еще встречаются в старых крымских городах и селах. Этот тип жилой усадьбы издревле распространен среди населения Балкан и Малой Азии, а также среди оседлого населения горной Таврики независимо от его этнического состава.

С возведением Восточной оборонительной стены в XVI в. город расширился, став крупным торговым и ремесленным центром Юго-Западного Крыма. Крымские ханы, начиная с Хаджи-Гирея, предоставляли жителям крепости льготы за ее охрану, выдавая им специальные грамоты — охранные ярлыки. Из этих грамот видно, что крепость с начала XVIII в. именовалась просто Кале, а с 1612 г. стала называться Чуфут-кале — в переводе "иудейская крепость". Это связано с тем, что преобладающим населением в крепости стали караимы — секта последователей Ветхого завета Библии, не признающая Талмуда, и сложившаяся еще в XVII в.

В первые века нашей эры иудаистская религия претерпевает существенные изменения: к Библии прибавляются комментарии и устные дополнения, образовавшие Талмуд. Учение Талмуда, сложившееся после разрушения Иерусалимского храма, между 135 и 740 гг. н. э., встретило сильную оппозицию, сторонников которой во главе с раввином Аманом стали называть караитами. Само это название восходит к более древней эпохе, когда оно относилось к евреям диаспоры, переселенным из Ассирии и Вавилона в Армению и строго сохранявшим старые традиции закона Моисеева.

Караиты, «читающие», настаивали на свободном чтении верующими Библии. Ортодоксальные же иудеи чтение Библии не разрешали, ограничиваясь устным законом — Талмудом, который стал главным источником по обрядности и правовым вопросам. Настаивая на возврате к первоначальной чистоте ветхозаветного учения, караимы опираются на идеи саддукеев и эссенов (ессеев) с их уважением традиции, верой в загробную жизнь, принципами социальной справедливости.

Согласно источникам XVI и следующих столетий караимские общины существовали в Кафе, Солхате, Карасубазаре, Гезлеве (Евпатории), Мангупе и Чуфут-кале. Согласно их собственным преданиям, они пришли в Крым вместе с татарами в XIII–XIV вв., переселяясь из Персии, Бухары и Черкесии.

В средине века караимы составили особую в этническом и религиозном плане группу, обособленную идеологически и территориально. Татары, считая талмудистов и библеистов одинаково иудеями, все же отличали караимов: во-первых, их язык среди древних весьма близок половецкому, а среди современных — крымскотатарскому, вместе с которым он входит в кыпчакскую группу тюркских языков, тогда как древнееврейский язык был у них лишь языком культа; во-вторых, быт караимов, одежда, пища и т. д. почти не отличались от татарского. Большинство караимов занималось ремеслом, чаще всего кожевенным, земледелием, садоводством. Меньшинство составляли торговцы, державшие лавки в Бахчисарае, однако они, согласно ханскому указу, не могли жить в городе и на ночь должны были отправляться домой, в Чуфут-кале. Верхушка караимской общины пользовалась определенными льготами, была освобождена от ряда податей. Любопытно, что ту же политику продолжило правительство Екатерины II: согласно указу от 18 января 1795 г., караимы, в отличие от талмудистов, освобождались от двойной подати и получали право приобретать недвижимость; в дальнейшем было разрешено присваивать им офицерские чины и звания и проживать на всей территории империи.[90]

Непременное посещение "Еврейской Помпеи" (по выражению Вяземского), царскими особами, начиная с Екатерины II, усилило интерес к истории караимов и особенностям их вероисповедания. Губернатор Новороссийского края поставил такую задачу перед караимским гахамом Симхой Бобовичем, который привлек к изучению караимских древностей Абрама Фирковича (1787–1874). Уроженец г. Луцка, он получил в двухгодичной караимской школе традиционное образование, состоявшее из изучения древнееврейского языка, Библии и литературы. Это был ученый, прекрасно знавший классические тексты, но не ориентировавшийся в современных методах научного исследования с его критическим подходом. Он основал в Евпатории издательство, где публиковал произведения караимских классиков. В 1830 г., имеете с С. Бобовичем, Фиркович отправляется в Палестину, где собирает большую коллекцию рукописей, продолжает эти поиски на Ближнем Востоке, Кавказе, в Египте. Предметом его особого внимания становятся генизы — хранилища старых обветшавших книг при синагогах. Здесь он обнаружил уникальные рукописи.

Фиркович, опираясь на собранные им во время путешествии материалы, предложил следующую версию происхождения караимов. В VI в. вместе с войсками персидского царя Камбиза в Крыму появились израильтяне, которые основали здесь несколько городов, в том числе крепость Села-иегудим — Иудейская скала. Они сохранили религию чистого доталмудического библеизма, которую от них переняли, уже в VIII в., хазары. Как результат происходившего смешивания, нынешние караимы — это потомки хазар. Мнения ученых разделились: одни (представители академической пауки — В. В. Григорьев, В. Д. Смирнов и др.) приняли "хазарскую теорию" происхождения караимов. Напротив, ряд представителей еврейской историографии определяли иудаизм, принятый хазарами, как раввинистический, а этническую принадлежность караимов определяли как еврейскую, допуская некоторую примесь тюркской крови. Отрицая участие хазар в этногенезе крымских караимов, они связывали их появление в Крыму с татаро-монгольским завоеванием в XIII в. При этом появление евреев в Крыму уже до н. э. не оспаривается и подтверждается археологическими источниками.

Этногенез караимов, иудаистов по вероисповеданию, тюрков по языку и обычаям, и по сей день составляет предмет острых научных споров. Острота вопроса обусловлена и политическими причинами: караимы в прошлом веке окончательно отмежевались от других иудейских групп, получили равные с русскими права, тогда как ортодоксальные иудеи несли все тяготы дискриминационной политики в старое и новое время.

Дорога в Чуфут-кале ведет от окраины Бахчисарая — Староселья, постепенно углубляясь в ущелье вдоль отвесных скал. Вскоре в них появляются пещеры — это остатки высеченного в скалах Успенского монастыря. Сохранились и его старинные наземные постройки, обновляющиеся при восстановлении монастыря — дом игумена у дороги, небольшая часовня, фонтан, два здания монастырской гостиницы. Широкая лестница, постепенно врезающаяся в скальный массив, ведет на площадку второго яруса. Отсюда более узкая лестница приводит в главную, Успенскую церковь, вырубленную в отвесной скале. Обширный светлый зал со стенами, побеленными известью, украшен колоннами, между которыми видны следы поздней росписи. В стене напротив — оконные проемы, из которых открывается вид на ущелье и местность, где располагалось греческое поселение Мариамполь. Снаружи над церковью в специальной нише, украшенной витыми колонками, и по бокам от нее — роспись середины XIX в., выполненная прямо на скале. При возрождении монастыря в наши дни она закрашена современной росписью.

Мы не будем спорить с историками, склонными относить основание — или обновление — монастыря к XV веку. Высказано мнение, что монастырь, ранее располагавшийся в пещерах у южных ворот Чуфут-кале, перенесен сюда после захвата крепости крымскими ханами.[91]

Основание монастыря окружено легендами. Одна из них пересказана русским историком XVII в. автором "Скифской истории" послом московского царя Михаила И. Лызловым: "Бысть некогда в оных каменных горах змий великий, людей и скоты пожиравший, и того ради людие от места того отбежавши, пусто оставиша; но яко тамо во оно время жили еще греки и генуенсы, молишася Пресвятой Богородице, дабы их от онаго змия свободила; и тако единаго времени в ноши узреша в горе той свещу горящу идеже не могущи крутия ради и острыя горы взыти, вытесавши ступени из камени и приидоша тамо, идеже свеща горяще и обретеша образ Пресвятыя Богородицы и свещу пред ним горящу; тамо же близко того образа и змия оного обретеша мертва разседшася. И тако радости будущи воздаша велил благодарение Богоматере избавльшей их от такого злаго змия; его же изсекши в части, сожгоша огнем. И от того времени жителые тамошнии часто начаша ходити тамо, и молитися Пресвятой Богородице".[92]

Согласно другому преданию, "в давно минувшие времена пастух одного князька-топарха, по имени Михаил, загнал однажды для пастьбы стадо свое в нынешний Успенский овраг и увидел здесь на скале в 10 саженях от земли икону Богоматери и пред нею свечу. Пораженный чудесным явлением, он тотчас дал знать об этом своим начальникам, и когда весть дошла до слуха князька, он приказал снять икону и перенести в его дом, находившийся в окрестных горах. Несмотря на благоговение, с каким была принята святая икона домохозяином, на другой день ее не оказалось в доме: она опять стояла на прежнем месте, на скале. То же повторилось и в другой раз, когда вздумали снова взять ее со скалы. Тогда все поняли, что Богоматери не угодно, чтобы святой лик ее находился в другом каком месте, кроме той скалы, где он явился: не медля решили устроить малый храм в самой скале, против того места, где явилась святая икона. Изсекли внутри скалы пещеру, а снаружи лестницу к ней, и в сей пещере-храме поместили новоявленную икону. Явление святой иконы произошло 15 августа, посему новый храм посвящен Успению Богоматери".[93]

В трогательных словах преданий содержится немало признаков ее гораздо более древнего происхождения, когда "злой змий, пожиравший людей и скот" был еще привычным персонажем легенд. Весьма примечательно, что во второй легенде назван по имени пастух, обнаруживший икону, тогда как князь-топарх по имени не назван. Имя первого — Михаил, в честь Архангела Михаила, который особенно часто изображался с мечом, пронзающим горло змия-дракона. Храмы в его честь обычно заменяли на вершине холмов и гор прежние святилища Аполлона — убийцы Тифона, или других солнечных божеств. Примечательно и то, что сама Богоматерь пожелала освятить своим ликом неприступную скалу, из которой льется целебный источник.

Добавим к этому другие свидетельства почитания этого места в глубокой древности. Художник и исследователь Крыма Д. Струков в "Древних памятниках христианства в Тавриде" пишет, что в храмовый праздник — день Успения Богоматери 15 августа — служба происходит, из-за стечения народа, на площадке перед монастырем, на каменном сооружении, похожем на дольмен, судя по опубликованному им рисунку.[94] Над самим монастырем известный археолог Н. И. Репников обнаружил каменные ящики тавров.

Наконец, монастырь пользовался почитанием не только у греков-христиан, но и у татар и даже у самих бахчисарайских ханов. По сообщению Лызлова, "некогда хан крымский Ачи-Гирей (Хаджи-Гирей — Г. Ф.) воююще против супостатов своих, просил помощи от Пресвятые Богородицы (в Успенском монастыре), обещающе знаменитое приношение и честь образу ее воздати и творяще тако: егда бо откуда с корыстию и победою возвращаеся, тогда избрав коня или двух елико наилучших, продавше и накупивши воску и свеч сделавши и поставляше тамо через целый год, еже и наследники его, крымские ханы, многажды творяху".[95]

Успенский монастырь возможно гораздо древнее. Возможно основание его связано с наплывом иконопочитателей в конце VIII в. Если в окрестных долинах христианское население, как о том свидетельствуют могильники, существовало с VI в., то вполне естественно появление в это время церквей и монастырей. Тем более это относится к такому издревле почитаемому месту как Успенская скала с ее животворным источником. В прошлом веке неоднократно отмечалось постоянное духовное общение монастыря с находящимся близ Трапезунда монастырем в Сумеле: он был основан в 386 г. и в его главном храме во имя Успения Богоматери находилась чудотворная икона Одигитрии. Согласно преданию, именно в этом храме находилась икона Богоматери, которая чудесным образом была перенесена на Успенскую скалу близ Бахчисарая.

Известный отечественный археолог н историк Н. И. Репников, имевший возможность видеть икону, отмечал ее древность и относил ее написание к VIII–IX вв. В то время (до 1918 г.) она находилась в Успенском храме близ Мариуполя, в Приазовье, куда ее вывезли православные греки во время переселения 1778 г. Далее следы ее теряются.

Однако оставшиеся в Крыму христиане не допустили упразднения Успенского храма: с 1781 по 1800 гг. там служил греческий священник Константин Спиранди. На место вывезенной греками чудотворной явленной иконы Богоматери Одигитрии, была помещена в храме икона Успения Богоматери — дар Бахчисарайского коменданта полковника Тотовича (серба по происхождению). От этой иконы продолжали совершаться чудотворения, и почитание этого святого места среди местных жителей выражалось в том, что 15 августа, в день Успения Богоматери, к Успенской скале собиралось множество богомольцев; среди них бывали и государи российские и члены царского дома.

Бахчисарайский Успенский скит был открыт в 1850 г. благодаря энергии и стараниям архиепископа Херсонского и Таврического Иннокентия, выступившего с предложением о восстановлении древних святых мест в Крыму.

Пещерные церкви и монастыри ассоциировались с древней Фиваидой, они живо напоминали присутствующим места собраний первых христиан, спасавшихся среди пустынь и ущелий. Более всего это напоминало Афон, "святую гору", и эта преемственность была особо подчеркнута присутствием митрополита греческого Агафангела, представителя древнего Афона при освящении нового. Архиепископ Иннокентий в словах, исполненных силы и высокой библейской поэзии, так выразил значение "Успенской скалы": в течение многих столетий к ней привлекала "живая вера в Господа" и "любовь к Пречистой Матери Его", которая "в дивной иконе своей от лет древних избрала гору сию в жилище себе".[96]

Постепенно монастырь украсился новыми зданиями и храмами. В нем уже различали три яруса: внизу, в долине, находились трапезный корпус со службами, две гостиницы; в среднем были возведены легкая ажурная Иннокентиевская церковь, дом настоятеля, фонтан в виде часовни, три пещерных кельи; в верхнем ярусе находились Успенская пещерная церковь, церкви евангелиста Марка и св. Константина и Елены, колокольня и тринадцать пещерных келий. Сюда поднимались по вырубленным в скале лестницам, благоговейно совершая восхождение в убежище первых христиан, пережившее века гонений. Это живое переживание не нуждалось в археологических свидетельствах и доказательствах. Попутно скажем, что отсутствуют они и сегодня, однако "фантастическое впечатление", производимое на северных жителей Успенским монастырем, близко напоминающим древние палестинские и греческие горные обители, сохраняется и сегодня.

Следуя от церкви вдоль скал направо, можно увидеть длинный скальный навес со следами прежних наружных пристроек — келий монахов. Тропа приводит к лестнице из 84 ступенек, вырубленной в отвесной скале и ведущей вверх, на плато, где когда-то были монастырские угодья. Лестница, огражденная сбоку каменным парапетом, отлично сохранилась и по ней, как и прежде, можно подняться на плато.

Продолжая путь но дороге, над которой кроны деревьев местами смыкаются, образуя тоннель, минуем заброшенный фонтан Газы-Мансур, остатки стен и лестниц, когда-то приводивших к небольшой молельне дервишей и мусульманскому кладбищу XIV–XV вв.

За поворотом тропы останавливаемся перед незабываемым зрелищем: на фоне неба, на отвесной неприступной скале, четко рисуются строения "воздушного города" (по выражению путешественника прошлого века).

Обычно в "мертвый город" поднимаются по древней, вымощенной камнем (частично уцелевшим на двух последних маршах) дороге, которая ведет в город через Малые или Южные ворота: их называет еще «потайными», так как они не видны, пока не подойдешь к ним вплотную. Ворота построены, вероятно, в XV в. на месте более древних: массивные дубовые створки обиты железом, а верхняя часть стены перестроена и снабжена бойницами для стрельбы из ружей. Ворота эти были настоящей ловушкой: снаружи подступ к ним прикрывала оборонительная стена, вдоль которой идет последний марш дороги: противник приближался к воротам, будучи обращен к стене правым, незащищенным боком, поскольку щит держали в левой руке. Прорвавшись внутрь крепости, он оказывался в узком, вырубленном в скале коридоре, когда-то имевшем перекрытие, на котором размещались защитники города. В целях обороны могли использоваться и пещеры в конце коридора, расположенные в четыре яруса.

В настоящее время в пределах городища выявлено 167 высеченных пещер. Возможно, еще немалое число их скрыто под руинами усадеб. Примерно две трети из них сосредоточены в Старом городе и, вероятно, подверглись переделкам. Они в основном связаны с оборонительными сооружениями и имеют между собой много общего. Это прежде всего округленная форма пещер; косые борозды от ударов киркой, идущие в одном направлении, параллельно, под небольшим углом к полу (30–50°); во многих вырублены в скале скамьи и арочные ниши.

Перед стеной с Южными воротами имеется 10 пещер в 3 яруса. За воротами пещеры расположены по обе стороны дороги, поднимающейся на городище: они расположены в 3–4 яруса. Все они схожи между собой и соединялись лестницами, следы которых еще различимы в скале. Кое-где стена пересекает эти лестницы, «разъединяя» пещерный комплекс. По выводу А. Герцена и Ю. Могаричева, "пещеры появились здесь ранее существующей ныне оборонительной стены и составляли первоначально единый комплекс, имеющий наибольшее сходство с пещерными монастырями Горной Таврики.[97] На стенах пещер обнаружены процарапанные кресты. Вероятно, он опустел после захвата крепости татарами и перестройки системы обороны: пещеры стали использоваться отчасти как оборонительные. Что касается монахов, то скорее всего, они обрели приют в Успенском монастыре, в соседстве с христианскими поселенцами в Марьям-дере.

Каменистая тропинка поднимается налево, где за развалинами нескольких жилых домов находится стена, отделявшая от города незастроенную часть плоской вершины скалы — пустырь Бурунчак. Туда ведет улица Бурунчакская, проходящая по северному краю плато; видимо по ней двигались арбы и телеги, въезжавшие в город через Восточные ворота, на рынок, располагавшийся ранее на пустыре. В случае военной опасности здесь могли укрывать свой скот и имущество жители окрестностей. Посредине города проходит Средняя улица, непроезжая, доступная лишь пешеходам и вьючным животным. По южному краю плато проходила Кенасская улица, на которой находятся караимские молитвенные дома — кенассы. Расположенные в небольшом дворике за высокой оградой два прямоугольных здания с двускатными черепичными крышами окружены аркадами. Большая Соборная кенасса возведена в XIV в.: 10 колонн ее аркады опираются на парапет из массивных плит, украшенных высеченными и камне розетками. В ней устраивались торжественные праздничные службы. Вторая, Малая кенасса (ее называли "дом собрания") появилась в конце XVIII в., когда караимская община Мангупа перебралась в Чуфут-кале, захватив с собой материалы и оборудование для его постройки. Она предназначалась для обычных служб и для собраний, где решались различные дела караимской общины. Внутреннее убранство кенасс было одинаково: они убирались коврами, с потолочных дубовых балок свисали хрустальные и медные люстры, в украшенных резьбой шкафах хранилась религиозная утварь, свитки Торы. В небольшом помещении ближе к выходу, отделенном перегородкой от остального зала, на скамьях, обитых кожей, могли сидеть во время богослужения старики. Над этой частью храма нависает балкон с остатками частой деревянной решетки — здесь размещались женщины. Перед большой кенассой находится каменный резервуар для ритуальных омовений. Неподалеку от кенасс находилась первая караимская типография, основанная в 1731 г. В библиотеке Бахчисарайского музея хранятся книги на древнееврейском и караимском языках, отпечатанные в этой типографии.

Все три улицы сходятся на небольшой площади, где видны остатки мечети, построенной в 1346 г. Сохранились четыре круглые неглубокие ямы, высеченные в каменном основании для колонн, подпиравших кровлю здания. В разное время в разных местах города были найдены обломки византийских капителей VI–VII вв., принадлежавших христианскому храму и хранящихся в музее Бахчисарая. Высказывались предположения о перестройке первоначального храма в мечеть, но они не подтвердились.

Сразу же за площадью, ближе к обрыву, стоит почти полностью сохранившийся мавзолей XV в. — прекрасный образец малоазийской, так называемой «сельджукской», архитектуры. Это монументальное восьмигранное сооружение под черепичной крышей, украшенное по ребрам граней резными колонками. К нему примыкает покрытый резьбой портал с массивной аркой. В глубине мавзолея на ступенчатом возвышении — надгробие с арабской надписью "Это гробница знаменитой государыни Джанике-ханым, дочери Тохтамыш хана, скончавшейся месяца рамазана 841 года" (1437 г.). Вехи жизни исторической Джанике прослежены нами выше; однако, как водится, имя ее и мавзолей окружены легендами. По одной из них, Джаннке-ханым жила на Чуфут-кале во дворце, рядом с казармами на тысячу воинов и была предводительницей этого гарнизона. Она погибла, отважно защищая город во время осады, и хан Тохтамыш, ее отец, приказал на месте ее гибели воздвигнуть мазволей. Легенда эта интересна тем, что в ней явно видна местная основа — образ отважной воительницы, обычный для крымских легенд, но явно не соответствующий положению мусульманской женщины.

За мавзолеем тропа ведет вдоль северного обрыва; отсюда открывается впечатляющий вид на долину Ашлама-дере, сеть прочерчивающих ее дорог, на Главную гряду Крымских гор. На склонах противоположной скалы Орта-кая раскопаны остатки раннетаврского поселения VIII–VII вв. до н. э.

В нескольких шагах от мавзолея проходит Средняя, самая ранняя оборонительная стена с воротами, пересекавшая плато от одного края обрыва до другого. После возведения Восточной оборонительной стены Средняя стена утратила свое военное значение и подверглась многочисленным переделкам. Раскопки 1956–1959 гг. под руководством Е. В. Веймарна помогли выявить первоначальную конструкцию этого участка обороны. Сама стена имела толщину до пяти, а высоту до восьми метров. В 10–15 м от нее проходил большой крепостной ров длиной 65 м, шириной 4 м, глубиной 2 м, который наполнялся дождевой водой, стекавшей по желобкам, вырубленным в скале. Большой ров не доходил до края северного обрыва — здесь в стене имелась вылазная калитка, перед которой вырубили два малых 12-метровых рва. У северного и южного края стену фланкировали башни. У самого края северного обрыва — лестница, ведущая вниз, в две большие пещеры, по-видимому, хозяйственного назначения, над которыми в XVII в. был построен дом. В центре первой оставлен подпорный столб для укрепления потолка. Оконные проемы, выходящие на обрыв, сохранили следы вставлявшихся когда-то железных решеток. Это огромное и мрачное пещерное сооружение, известное под именем Чауш-кобасы, долгое время считалось тюрьмой. Однако на основе археологических исследований А. В. Веймарн пришел к выводу, что Чауш-кобасы — подвальное помещение богатой караимской усадьбы, построенной не ранее XVII в.

Однако тюрьма в городе имелась, в ней ханы содержали самых важных своих пленников.

Она поразила даже немало повидавшего Эвлию Челеби: "В этой крепости есть тюрьма для пленников хана. Другого такого ада нет на всем свете… Выбраться из этой тюрьмы в Чуфут-калеси никоим образом нельзя, разве что человека в гробу оттуда вынесут". По предположениям А. Герцена, таким местом скорее всего был пещерный комплекс в Новом городе на северном краю обрыва в 50 м от оборонительной стены. Он состоит из четырех помещений, к которым ведет узкий проход. Слева от него — обширное помещение с двумя подпорными столбами и двумя окнами, выходящими в обрыв. У этой стены — отверстие люка, ведущего в нижнее помещение: сверху оно перекрывалось деревянным помостом, образуя своего рода каменный мешок.[98]

Интересны руины обширной усадьбы у Средней стены — видны законченные камин, вырубки для балок, поддерживавших крышу. С XIX в. за ней укрепилось название "монетный двор". Действительно, крымские ханы выпускали серебряные монеты — аспры, с надписью «Кырк-ор», но здесь ли именно, пока не установлено.

За воротами Средней стены начинается Главная улица, в каменную поверхность которой глубоко врезались колеи; для пешеходов служили узкие тротуары из каменных плит, неплохо сохранившиеся. Справа, за невысокой стеной — два жилых дома XVIII в. В одном из них до конца своих дней жил известный караимский ученый Авраам Самуилович Фиркович (1786–1874). Дом поставлен на самом краю обрыва и виден издалека. Он просторен, крыт черепицей, в одном из его помещений сохранился камин, а в другом — заново воссозданный реставраторами в 60-е годы нашего века деревянный наборный потолок. Его рисунок напоминает позолоченный узор потолка одной из комнат ханского дворца в Бахчисарае. Во дворе — хозяйственные пристойки, у южного обрыва — колодец, закрытый железной решеткой. Он вырублен в скале в виде круглой шахты глубиной 10 м и диаметром 1,4 м. Он выходит в открытую пещеру: видимо, ранее она была закрытой и на дне из карстовой трещины собиралась вода. Воду доставали ведром, отсюда его татарское название «Копка-кую», т. е. «ведро-колодец». Таким образом, на случай осады город был обеспечен водой. Однако Челеби отмечал, что соду обычно доставляли на вьючных животных снизу из источника Газы-Мансур. Кроме того, дождевую воду собирали в вырубленные в скале бассейны и цистерны.

Город замыкает Восточная оборонительная стена, построенная караимами в XIV–XV вв. Длина ее 128 метров, у южного и северного обрывов она имеет угловые башни, а в середине — надвратную башню. С внешней стороны над воротами вделана мраморная плита с изображениями рогатины и щита. Это тамги, родовые знаки, высеченные как своеобразное напоминание жителям крепости об их подчинении определенным татарским родам. Снаружи перед крепостной стеной высечен большой бассейн для сбора талой и дождевой воды. На площади перед воротами располагался рынок.

Из Восточных ворот можно спуститься в Иосафатову долину — так назвали ее караимы в честь долины погребений близ Иерусалима, где, согласно пророчеству, состоится Страшный суд. В густых зарослях видна арка ворот кладбища, развалины сторожки. За аркой — настоящий город мертвых: разбросанное среди зарослей, кажущееся необозримым море надгробий, покрытых надписями, иногда в сочетании с орнаментом. БОльшую часть составляют старинные «однорогие» и «двурогие» надгробия из известняковых плит. К более позднему времени относятся мраморные надгробия, украшенные богатым орнаментом в восточном вкусе, с повторением основных символов смерти — стилизованный кипарис, и воскресения — розетка, роза. Иосафатова долина была для караимов самым древним и почитаемым местом погребений, куда, случалось, привозили покойников и из других городов. Среди могил росли священные дубы, рубить которые запрещалось: недаром татары называли кладбище «Балта-тиймез», то есть "топор не касается". Сегодня в конце кладбища еще можно видеть пять-шесть древних дубов, почти вытесненных густой порослью молодого леса. Значительная часть надгробных надписей собрана и издана Фирковичем. Правда, последовавшая за этими публикациями полемика вызвала немало разногласий относительно датировки захоронений. Ряд ученых считает, что самое древнее погребение на караимском кладбище относится к 1249 — 1250 гг. В целом караимские надгробия, пока еще ждущие более детальных исследований, образуют своего рода летопись караимских обитателей города. Эпитафии выполнены на древнееврейском языке; крайне редко — не караимском, но древнееврейскими буквами. Надгробия конца прошлого — начала нынешнего века обычно имеют двуязычные надписи — на русском и иврите. Среди них в самом начале кладбища — надгробие А. С. Фирковича.

В тенистом уединении Иосафатовой долины, когда солнечные лучи, проникая сквозь листву, ложатся ажурным узором на бесчисленные резные камни надгробий, оставленных самой немногочисленной и малоизученной из крымских народностей, невольно приходишь к мысли о том, что жившие здесь бок о бок народы и общины — греческие и армянские христиане, мусульмане-татары, библеисты-караимы — черпали из одного и того же художественного наследия. Ранневизантийские, а по существу малоазийские формы орнамента и символики, уже распространенные в Крыму, получили своеобразное продолжение в сельджукском искусстве, во многом переработавшем те же мотивы. Вероятно именно поэтому резные "плетеные орнаменты", ранневизантийские и армянские "процветшие кресты" (или просто с расширенными концами), розетки, «сельджукские» звезды, варьирующие число лучей от 5 до 15 (берущие начало в пифагорейской, а затем в арабской цифровой символике), встречаются на сооружениях народов самых разных вер и происхождении. Здесь, в суровом царстве каменных стен и высеченных пещер, этих деталей немного, но именно они придают тот неуловимый аромат смешения восточных и западных культурных элементов, который составлял особенность византийского искусства. И каждый внимательный исследователь Крыма рано или поздно обнаружит, как когда-то поэт М. А. Волошин:

…в кладке стен кордонного поста

Среди булыжников оцепенели

Узорная турецкая плита

И угол византийской капители.

Примечания:

7

Геродот. История в 6 книгах / Пер. и коммент. Г. А. Стратановского. — Л.: Наука, 1972. — Кн. IV, 12.

8

Лесков А. М. Курганы: находки, проблемы. — М… 1981. — С. 105.

9

Щецинский А. А. Красные пещеры. — Симферополь, 1983. — С. 50.

75

Сумароков. П. И. Досуги крымского судьи или второе путешествие в Тавриду. — Т. 1. — СПб., 1801. — С. 145.

76

Эвлия Челеби. Книга путешествий. — Симферополь, 1996. — С. 93.

77

Герцен А. Г., Могаричев Ю. М. Крепость драгоценностей. Кырк-ор, Чуфут-кале. — Симферополь, 1993. — С. 15.

78

Талис Д. Л. Оборонительные сооружения Юго-Западной Таврики как исторический источник // Экспедиция ГИМ. — М., 1969. — С. 111.

79

Скржинская Е. Ч. Барбаро Контарини о России. — Л., 1971. — С. 180.

80

Бертье-Делагард А. Л. Исследование некоторых недоуменных вопросов средневековья в Тавриде. (Справки о Фуллах)// ИТУАК. - 1920. - № 57. — С. 106.

81

Сказания о начале славянской письменности. — М., 1976. — С. 86.

82

Акчокраклы О. Новое из истории Чуфут-кале // ИТОИАЭ. - 1928. - № 2. — С. 172–178.

83

Тизенгаузен В. Г. Материалы, относящиеся к истории Золотой Орды. — Т. 1. — СПб., 1884. — С. 454.

84

Герцен А. Г., Могаричев Ю. М. Указ. соч. — С. 65.

85

Смирнов В. Д. Татаро-ханские ярлыки // ИТУАК. - 1918. - № 54. — С. 8–9.

86

Шильбергер И. Путешествие по Европе, Азии и Африке с 1394 по 1427 гг. — Баку, 1984. — С. 45.

87

Эвлия Челеби. Указ. соч. — С. 94.

88

Эвлия Челеби. Указ. соч. — С. 93.

89

Шапшал С. Караимы и Чуфут-кале. — Симферополь, 1896. — С. 21.

90

Указ. соч. — С. 17.

91

Герцен А. Г., Могаричев Ю. М. Указ. соч. — С. 50.

92

Крымский Афон. — Симферополь, 1995. — С. 32.

93

Указ. соч. — С. 32

94

Струков Д. Древние памятники христианства в Тавриде. — М., 1876. — С. 7.

95

Крымский Афон. — Симферополь, 1995. — С. 54.

96

Указ. соч. — С. 19

97

Герцен А. Г., Могаричев Ю. М. Указ. соч. — С. 43.

98

Герцен А. Г., Могаричев Ю. М. Указ. соч. — С. 93.