• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Безвестных стран разбитые заставы,

Могильники забытых городов,

Размывы, осыпи, развалины и травы

Обглоданных волною берегов… М. А. Волошин

Знакомство с Чуфут-кале и Успенским монастырем, которых не минует ни один посетитель Бахчисарая, дает первое представление о "пещерном городе", служит как бы введением к этому сложному и самобытному явлению крымского средневековья. Мы полагаем, что оно достаточно заинтересовало читателя, и он готов к более основательному и серьезному знакомству с "пещерными городами". До каждого из них можно добраться из Бахчисарая. Возникли они в V–VI вв., однако, в отличие от Чуфут-кале, окончательно покинутого жителями в XIX в., жизнь, кипевшая в них, угасла много раньше — в XIII, XV, XVIII, а то и в Х веке. Забылись их первоначальные имена, заплыли землей и поросли лесом развалины, и только вырубленные в известняке пещеры, храмы, лестницы, колодцы, тарапаны стойко сопротивляются действию всеразрушающего времени.

Пещерные селения — одно из самых впечатляющих сооружений древних обитателей горной Таврики — поражали воображение путешественников и исследователей прошлого века тем сильнее, что сочетались они с таинственной, дикой, местами жуткой красотой пустынной горной местности. Узкие и глубокие долины отделяют друг от друга горы-останцы с плоскими вершинами, которые мощно возносятся над лесистыми склонами. В их известковой толще и высекались сотни пещер, издавна служивших местным обитателям Таврики.

Путешествие в страну "пещерных городов", расположенных вдоль южных обрывов Внутренней гряды, вознаградит и тех, кто не склонен чрезмерно увлекаться загадками истории. Памятникам прошлого здесь в известной мере «повезло», ибо разбросаны они среди удивительной природы, которая на небольшом пространстве сосредоточила все то, что поражает воображение — горы, леса, ущелья и головокружительные отвесные обрывы. Мы не будем спорить с поклонниками Восточного и Южного Крыма и отметим лишь, что горный пейзаж Внутренней гряды совершенно на них непохож. Здесь нет островерхих вершин, зубчатых горных цепей — вместо них над ровной линией горных плато, оглаженных действием моря и ветра, кое-где высятся фигуры выветривания — причудливые сфинксы; узкие и глубокие долины разделяют плосковершинные плато и горы-останцы, отделившиеся от основной гряды. Пусть горы эти и не высоки, но чувство головокружения охватит каждого, кто взглянет на эти долины-каньоны, темнеющие лесными зарослями, с высоты отвесно уходящих вниз обрывов. Нечто подобное испытал побывавший в этих краях К. Паустовский: "Мы видели бездонные пропасти. Каждый раз они вызывали у нас сердцебиение. Из страшной их глубины карабкались ввысь буковые и сосновые леса, и если вековые деревья не срывались поминутно с отвесных круч, то, должно быть, потому, что густой и мудрый плющ, вцепившись одной рукой в скалы, другой держал их за ветки и стволы".[99] Плющ обвивает здесь и обломки скал, и камни, скатившиеся с гор, придавая лесу «парковый» вид. Множество цветущих по весне диких плодовых деревьев и кустарников смешиваются с остатками одичавших фруктовых садов близ давно заброшенных поселений. На обнажениях известняков и мергелей под южными обрывами сформировалась своеобразная "меловая флора", богатая редкими, только в Крыму встречающимися видами трав и кустарников. Здешние природные комплексы требуют не меньшего изучения и охраны, чем историко-археологические. Весь этот, пока, к счастью, довольно пустынный горный край — естественный заповедник сменявших друг друга с древнейших времен культур коренного населения Юго-Западной части полуострова. Здесь сохранились памятники времен палеолита и неолита, эпохи бронзы, каменные ящики и кромлехи тавров и, наконец, городища средневековья. Иногда на одном и том же месте находят следы культур, разделенных столетиями, иногда они сменяют друг друга непосредственно или же просто сосуществуют бок о бок. Люди селились на этих склонах и плато задолго до возникновения известных сегодня средневековых укреплений.

Мысль об этом обретает особую наглядность при посещении пещерных городов — наиболее самобытного, оригинального и малоизученного феномена крымской истории. Сама слабая осведомленность о них раннесредневековых авторов косвенно свидетельствует о том, что это в значительной степени дело рук аборигенного, местного населения, результат местных условий развития. Стереотип, связывающий все крупные сооружения с греками, заставил некоторых современных исследователей подогнать возникшие как бы «вдруг» в VI в. города и укрепления Юго-западного Крыма под упомянутые Прокопием Кесарийским крепости и "длинные стены", воздвигнутые (или обновленные) Юстинианом I.

Пещерные города не просто "передовая цепь укреплений", сооруженная по инициативе Византии для защиты ее окраин, а закономерный результат особых условий, обстановки, сложившейся в районе юго-западного нагорья после гуннского нашествия. Оседлая земледельческая жизнь между второй грядой Крымских гор и западным побережьем на рубеже IV–V вв. надолго прекратилась. Начиная с V в. и в последующие столетия она прослеживается лишь в районе от ущелий Внутренней гряды и далее в горных долинах рек Качи, Альмы, Бельбека. Оседлое население предгорий переместилось в более защищенный от нападений кочевников горный Крым. Вместе с ними переместился и главный сухопутный торговый путь из степей в Херсонес, сложившийся задолго до того, еще в период оседания скифов в предгорьях полуострова. На пути следования торговых караванов выросли Чуфут-кале, Эски-кермен, Мангуп, Каламита и т. д., а также укрепления типа замков. Эти города и крепости давали укрытие местному населению в случае военной опасности, были расположены в достаточно выгодной близости к торговому пути.

В то же время общность интересов Византии и его форпоста — Херсона, а также местного населения горного Крыма в деле защиты от кочевников, волна за волной наводнявших крымские степи, нередко выражалась в сотрудничестве при строительстве раннесредневековых пещерных городов. Характерные византийские строительные приемы при этом сочетались с местными, унаследованными от эпохи строительства таврских укрепленных убежищ. Однако все эти крепости жили самостоятельной, практически независимой от Херсона и империи жизнью, имели свою вооруженную силу (раскопки раннесредневековых могильников не выявили еще ни одного захоронения византийского воина). Разумеется, возникали они не внезапно на пустом и необжитом месте. Прежде всего, предпосылкой их создания являлось совершенное знание местности и наиболее подходящих пунктов для возведения укреплений, которыми располагали, как естественно предположить, потомки аборигенов — тавров и тавроскифов, а не оттесненные сюда в эпоху переселения народов сарматы, аланы и готы. Кстати, последние, по имени которых весь регион стал называться Крымской Готией, по указанию Прокопия, "не любят жить за стенами" и предпочитают "жить в полях". Напротив, традиция строительства укрепленных убежищ, сохранявшаяся у тавров на протяжении всего их тысячелетнего существования, отличалась умением так использовать естественные условия — обрывы, скалы и т. д., чтобы они сами служили убежищем, а человеку оставалось только подправить, дополнить природу, достроив стену, перегородив проход и т. п. "Многие средневековые крепости и замки, — писал известный крымский археолог П. Н. Шульц, — возникли на местах таврских укреплений и унаследовали от них некоторые строительные приемы".[100]

И наконец, о самом названии "пещерные города". Это название представляется условным с точки зрения современных исследователей, озабоченных в первую очередь классификацией этих поселений на феодальные крепости-замки (Бакла, Тепе-кермен, Кыз-кермен, Каламита, Сюреньская крепость); монастыри, не имевшие специальных оборонительных сооружений (Успенский, Шулдан, Челтер) и собственно города, центры торговли и ремесла вблизи оживленных торговых путей. Это Мангуп и Чуфут-кале, причем как города они функционировали в XIV–XV вв., а на раннем этапе это скорее крепости. Крупным городом мог стать и Эски-кермен, если бы не причиненные ему разрушения. Сегодня благодаря раскопкам выявлен облик средневековых наземных сооружений, именно к ним приковано внимание исследователей — их можно датировать археологически, сопоставлять находки с письменными источниками и т. д. В рамках этого подхода пещеры скорее «мешают» — культурный слой в них и вокруг них отсутствует (проще говоря, "выметен начисто"). От них отмахиваются, приписывая им вспомогательную, хозяйственную, подчиненную роль. Но вряд ли можно ограничиться таким заявлением, когда речь идет о пещерных храмах, монастырях, склепах, а порой и жилищах.

Представляется, что здесь мы имеем дело с феноменом, который требует не социально-экономического, а культурологического подхода, акцентирующего проблемы исторического менталитета. Тогда пещерножительство может быть рассмотрено как архаический реликт иного типа сознания, иной культуры. Вряд ли стоит впадать в крайность, совершенно стирая "пещерную специфику" этих городов. Традиция высекания пещер существовала среди местного населения издавна, и, по замечанию А. Л. Бертье-Делагарда, никогда не прерывалась, вплоть до XIX в.[101] Даже при поверхностном наблюдении ясно, что они возникали в разное время, неоднократно переделывались и вполне правомерно допустить, что средневековые строители приспособили к своим нуждам созданное ранее, добавив что-то свое.

Ряд исследователей и путешественников по Крыму высказали мнение, что пещерные поселения — дело рук местных племен. Традиция, возможно, уходящая корнями в глубокую древность. Так считал академик Паллас, давший их описание еще в конце XVIII в., известный швейцарский ученый-путешественник Дюбуа де Монпере, не без оснований сопоставлявший виденное им в Крыму с аналогичными сооружениями в Европе; Г. А. Караулов, автор специального исследования о пещерных городах; известная исследовательница Крыма М. Л. Сосногорова; исследователь "святых мест" в Крыму Д. Струков. Традицию высекания пещер эти авторы ставят в непосредственную связь с мегалитическими сооружениями, встречающимися на Крымском полуострове — менгирами, дольменами, кромлехами, а также с каменными ящиками и циклопической кладкой стен. Эту точку зрения наиболее серьезно обосновал Дюбуа де Монпере, хорошо знакомый с подобными сооружениями в Европе, где в сочетании с ними порой встречаются и пещерные комплексы, служившие в древности для жилья и погребения. Он одним из первых описал пещерные города Крыма и Кавказа и указал на аналогию между ними. Создание искусственных пещер Дюбуа считал проявлением «мегалитических» строительных традиций, наряду с устройством «циклопической» Чертовой лестницы, укреплениями на горе Кастель, Ай-Тодоре, на склонах Чатыр-дага.[102] Во всяком случае не вызывает сомнения, что изучение их целесообразно продолжать в контексте мегалитической культуры, некогда широко распространенной по всему Средиземноморью. Взгляды Дюбуа де Монпере разделяли Г. А. Караулов, автор специального исследования "Крымские пещерные города и крипты"[103] и М. А. Сосногорова, автор статьи "Мегалитические памятники в Крыму".[104] Чтобы лучше понять специфику этих сооружений, необходимо исходить из иных культурных представлений — пережитков гораздо более древней эпохи. Пытаясь представить себе первых создателей пещерных сооружений, Г. А. Караулов писал: "Люди эти резко отличались в способах устройства своих жилищ и по одному этому… они должны были так же резко отличаться и во всем остальном от известных нам исторических народов, а тем более еще должны были отличаться от жизни народов, нам современных. Мысль невольно уносится, таким образом, к самым отдаленным временам человеческой истории".[105] Вопрос можно поставить иначе: что требует большей затраты усилий — высечь пещеру или из добытого тем же способом камня построить наземное сооружение, сложить стену из циклопических плит или из мелких? Ответ, пожалуй, затруднителен. Вероятно, создатели пещерных сооружений руководствовались соображениями не столько прагматического, сколько культурного порядка, заставлявшими их отдать предпочтение пещерам. Во всяком случае, объяснение следует искать не в низком уровне культуры, не в "неумении строить из камней", а в особенностях культуры. С глубокой древности пещеры служили для жилья, для погребений, причем последнее должно было напоминать жилище, а некоторые пещеры считались местом обитания божества, святилищем. В ряде мест Испании, Италии, Франции высеченные в твердых породах пещеры продолжали служить жилищем вплоть до прошлого века. В Крыму использование пещер только в хозяйственных и военных целях — и дополнение уже существующих новыми — могло сложиться не ранее создания поселений, состоящих из наземных построек, обнесенных оборонительной стеной. В основном это произошло в эпоху раннего средневековья, когда возникли пещерные города и вместе с ними — новый тип социальных отношений — феодализм.

Рискнем добавить к этим общим замечаниям и некоторые наблюдения самих пещер. Даже при поверхностном взгляде ясно, что они, по трактовке внутреннего пространства, распадаются на две резко различающиеся группы — грубо высеченные приблизительно четырехугольной формы, и округло-овальные, «яйцеобразной» формы: во всяком случае, задняя стена таких пещер, примыкая к передней, образует полуовал и нависает сводом. Вся вогнутая полость такой пещеры (кроме пола) покрыта единой штриховкой из выпуклых пересекающихся линий-ребер. Иногда каменное «ребро» в какой-то точке отделяется от стены так, что за него можно было бы продеть крюк, веревку и т. д., - образуя своего рода «проушину»; последние иногда встречаются на поверхности скалы вне пещер. Некоторые наблюдатели считают перекрещивающиеся линии следами острого орудия, которым выдолблены пещеры: однако самая их правильность наводит на мысль об «узоре» (Стуков Д., Козен), имевшем, возможно, декоративно-символическое значение. Отметим также, что во многих местах сохранились следы переделки овальных пещер в четырехугольные, что само по себе свидетельствует о разновременности их возникновения и о смене строительных приемов.

О вышеупомянутых «проушинах» обычно говорится, что они служили для привязывания скота или бытовых предметов. Наряду с этим в Крыму существовало устойчивое местное предание, записанное путешественниками прошлого века, восходящее явно к гораздо более глубокой древности и пока не получившее объяснения. Многие путешественники конца XVIII–XIX вв. сообщают об отверстиях — «проушинах» в скале, где были вделаны железные или медные кольца, служившие, по рассказам местных жителей, "для причаливания лодок", ибо узкие долины между скалами "были залиты водой". Прогуливаясь по ущелью близ Бахчисарая, пишет французский посланник при дворе крымского хана барон Тотт, "я заметил железное кольцо наверху неприступной скалы, которая замыкала это ущелье. Я спросил татарина о назначении этого кольца. — Я полагаю, — ответил он мне сдержанно, — что оно служило для привязывания лодок, когда море, омывая эти скалы, образовало из этого ущелья залив".[106] Об этом кольце пишет и профессор Кембриджа Э. Кларк, посетивший Крым в самом начале XIX в. Паллас передает этот слух с оговоркой, что сам он лично колец не видел. Однако он допускает мысль о том, что узкие долины между скалами могли быть заполнены водой не только в геологическом прошлом. Отметив, что долину, лежащую у подножия Мангупа с северной стороны, татары называют «Филегус», а греки «Пелагос», то есть «море», он продолжает: "Долина эта в отдаленные времена искони могла быть внутренним, включенным в нее озером; ибо она со всех сторон окружена высокими известковыми и меловыми горами, которые там, где втекает в долину ручей Ай-Тодор, равно как и там, где он ее оставляет, смыкаются скалами, образующими нечто вроде ворот, через которые, скопившаяся вода, быть может, и прорвалась".[107] Бертье-Делагард отвергает возможность существования "внутреннего моря" в обозримом прошлом; описывая сохранившуюся «проушину» в Инкерманской скале, он выдвигает предположение, что она скорее всего служила для привязывания веревок, обеспечивающих сообщение находившихся в крепости с нижними этажами пещер, высеченных в этой скале.[108]

Косвенным подтверждением того, что предание о море восходит к «допотопной» древности, Д. Струков считал то обстоятельство, что лестницы, соединявшие ярусы пещер, равно как и каменные кольца, как правило, высечены в верхней части отвесных скальных обрывов.[109]

Из сказанного следует, что с пещерами дело обстоит не так просто, и что проблема эта еще ждет своих исследователей. Если в эпоху раннесредневековых пещерных городов они играли подчиненную роль по отношению к наземным постройкам как хозяйственные и казарменные сооружения, изредка — культовые, это еще не значит, что они не существовали раньше: иначе где бы жили троглодиты — пещерные жители Страбона и Плиния? Наконец, некоторые укрепления, возникшие в раннесредневековый период, вообще лишены пещер (Кыз-кермен, Сюйреньское укрепление): это косвенное свидетельство, что средневековые строители пещерных городов, по-видимому, использовали уже существующие пещеры, но не создавали их сами. Однако о более древних временах сохранились лишь сведения легендарные — местные и античные — вдохновившие творческое воображение певца Крыма — К. Богаевского, который в картине "Пещерный город" (1908 г.) изобразил фантастические скалы окрестностей Бахчисарая, изрезанные ярусами пещер, остатки древних сооружений, сливающиеся с затейливой россыпью камней, и дремлющие под солнцем воды лагуны.

Отправимся и мы к скалам, дававшим приют многим поколениям предков.

Однако, приглашая читателя мысленно перенестись в отдаленную, с немалым количеством "белых пятен" эпоху крымского средневековья, еще раз напомним о тех, кому мы обязаны постепенным накоплением знаний о прошлом "пещерных городов".

Первое обстоятельное описание "пещерных городов", которое оставил нам Мартин Броневский, в 1578 г. совершивший путешествие по Крыму в качестве посла польского короля Стефана Батория к татарскому хану, к сожалению, относится ко времени после турецкого завоевания, когда эти города и крепости находились в глубоком упадке и разорении, и, по его словам, не сохранилось никаких письменных памятников "ни о князьях, ни о народах, которые владели этими огромными замками и городами".[110] Подробное описание "пещерных городов" в XVII в. оставили турецкий путешественник Эвлия Челеби, префект Кафы Дортелли д'Асколи и другие.[111] В XVIII в. за границей появляется немало историко-географических обзоров, в которых обобщены известные ранее сведения о "пещерных городах". После присоединения Крыма к России в 1783 г. туда устремились исследователи и любопытствующие путешественники: растет число восторженных, сентиментальных, романтических описаний, содержащих, однако, мало нового. Состояние знаний того времени весьма непосредственно выразил автор одного из таких сочинений И. М. Муравьев-Апостол. "Что же такое Мангуп? — восклицает он. — Отчаяние мое! Выезжать отсюда скорее, ибо нет ничего досаднее, как неудовлетворенное любопытство".[112]

Первое научное описание Крыма принадлежит видному ученому своего времени академику П. С. Палласу. Его описания "пещерных городов" отличаются точностью и достоверностью, хотя предположения об их происхождении сегодня не выдерживают критики.

Важное место в крымоведении занимает шеститомный труд швейцарского ученого и путешественника Дюбуа де Монпере с большим атласом рисунков. Он наиболее подробно (хотя и не всегда точно) описал "пещерные города" Крыма и Кавказа. Создание пещер, по его мнению, дело рук древнейшего местного населения — тавров, известных под именем листригонов еще Гомеру. Когда появились готы, они использовали старые поселения тавров и устроили в них крепости. "Длинными стенами", которые сооружал император Юстиниан для защиты готов, Дюбуа считал цепь городов-крепостей, столицу которых — Дорос — Феодоро — он правильно помещал на Мангупе. Традицию высекания пещер он ставил в непосредственную связь с мегалитическими сооружениями, встречающимися на Крымском полуострове — каменными ящиками, менгирами и циклопической кладкой стен. Дюбуа высказал свое суждение, опираясь лишь на аналогии с подобными сооружениями в Европе, где в сочетании с мегалитами порой встречаются пещерные комплексы, служившие в древности для жилья и погребения. В то время он не мог располагать конкретными археологическими данными.

Важным событием в изучении "пещерных городов" было появление в 1837 г. "Крымского сборника" академика П. И. Кеппена[113] — замечательного русского ученого, географа и этнографа, который поселившись в Крыму, в Карабахе, неподалеку от Аю-дага, собрал обширный материал о древностях края. Объехав побережье и опросив местных жителей, Кеппен убедился в существовании общей, "систематическим образом устроенной обороны", основанной на "точном знании местности", созданной "народом образованным и искусным в деле военной обороны". Большую часть его книги занимает "Список укреплениям", среди которых пещерным городам отведено видное место. Кеппен справедливо указывает, что здесь "развивала строительство" Византия, особенно Юстиниан I, который для ограждения готов построил ряд крепостей.

Убедительные доказательства того, что столица Крымской Готии Феодоро, по крайней мере после Х в., находилась именно на Мангупе, были приведены известным историком Ф. А. Бруном на основании сопоставления итальянских (генуэзских) и русских документов. Так, собственно, считал и Н. М. Карамзин, который в "Истории государства Российского" приводит сведения о Мангупе и его князьях, но не обосновывает их документально. Установление тождества Мангупа и Феодоро вызвало интерес к городу со стороны археологов. Незначительные раскопки в "готской столице" провели в 1853 г. А. С. Уваров, в 1890 г. германист профессор Ф. А. Брун, не нашедший там ничего, принадлежащего к готской эпохе. Наиболее продолжительные, но крайне небрежные раскопки на Мангупе производил в 1912–1914 гг. член Археологической комиссии Р. X. Лепер. Целью раскопок было нахождение красивых и драгоценных вещей для пополнения коллекций Эрмитажа, при этом элементарные требования археологии не соблюдались, подробные описания отсутствовали; в частности, не указано даже точное место такой важной находки, как обломок каменной плиты с именем императора Юстиниана I.

Больше всех для изучения "пещерных городов" сделал А. Л. Бертье-Делагард. Военный инженер по образованию, он всю жизнь увлеченно занимался историко-археологическим изучением Крыма, написал множество научных работ, собирал коллекции и библиотеку, посвященные Таврике. Подчеркивая почти полную неисследованность "пещерных городов", он выдвинул требование систематического изучения их, составления точных описаний с обмерами, топографическими планами, чертежами и рисунками, образцы которых давал в своих статьях. Намереваясь подвергнуть такому исследованию все "пещерные города", он, однако, не сумел довести дело до конца. Неизданные материалы Бертье-Делагарда хранятся в фондах Крымского краеведческого музея. Отвергая априорную точку зрения о «доисторическом» происхождении пещер, он справедливо отмечает, что вопрос о времени их создания всякий раз должен решаться конкретно, с учетом находимых археологами материалов. Сама по себе традиция высекания пещер еще ничего не говорит о времени их создания: "Кто бы и когда, по каким бы то ни было особым причинам находил надобным поселиться на меловых горах Тавриды, непременно устраивал и пещерные жилища включительно до наших дней".[114]

Археологические исследования "пещерных городов" развернулись в советское время. Результаты раскопок под руководством Н. И. Репникова на Эски-кермене, начатых в 1928 г., и раскопок на Мангупе, осуществленных в 1938 г. под руководством М. А. Тихановой и А. Л. Якобсона, дали хорошо документированный материал. Послевоенные исследования Е. В. Веймарна на Каламите в 1948- 52 гг. и на Чуфут-кале — в 1956-59 гг., Д. Л. Талиса на городище Баклы в 1961-69 гг. и на Тепе-кермене в 1969 г., А. Г. Герцена на Мангупе в 70-е годы позволили составить представление о многих сторонах жизни "пещерных городов", основных этапах их исторического развития, поставили много интересных и важных вопросов археологии, истории и культуры средневекового Крыма.

Среди них первостепенное место занимает восстановление основных вех истории княжества Феодоро, выявление его политической и культурной роли как средоточия византийско-греческо-христианских традиций в противовес католическому Западу — в лице генуэзцев и мусульманскому Востоку — в лице татар. В средневековом мире княжество играло важную роль, будучи связано политическими, торговыми, культурными отношениями с Византией, Московским государством, Молдавией, Польшей, Крымским ханством. В ходе своей тысячелетней истории княжество и его столица выступали под разными названиями. В VI–VIII вв. — это страна Дори и ее центр Дорос; в Х в. впервые упомянуто название Мангуп; далее следует самый темный период в его истории и наконец с середины XIV в. и в XV в. оно становится известным как княжество Феодоро с одноименной столицей на горе Мангуп. Как было показано выше, установление тождества Мангупа и Феодоро и в прошлом вызывало немалую полемику. Последним отзвуком этих споров было выдвинутое в тридцатых годах нашего века Н. И. Репниковым утверждение, что Дорос VI–VIII вв. находился на городище Эски-кермен и что роль центра области перешла к Мангупу только после разрушения стен Эски-кермена. Последняя точка в споре еще не поставлена, ею могла бы быть находка раннесредневековой надписи с названием города. Однако последние открытия убеждают, что город на горе Мангуп, называвшийся Дорос, начиная с VI в. и был центром области, поначалу зависимым от Византии, но постепенно превратившимся в самостоятельное государственное образование.

Дорос уже с VII в. выступает как центр самостоятельной Готской епархии: отсюда второе название области — Готия или Крымская Готия, которое, автоматически распространившись на ее жителей, позднее породило представление, что край населен преимущественно готами. Однако, по справедливому замечанию М. А. Тихановой, название Готия "имело отнюдь не этническое, а исключительно географическое значение, обозначая собой территорию Юго-Западного Крыма и его южное побережье".[115] Отметим также, что пока не выработано четких критериев, позволяющих выделить готскую культуру; правда, по некоторым источникам, они сохраняли свой язык до XVI в. Напротив, археологические находки, анализ источников свидетельствуют о том, что население Юго-Западного Крыма было многоэтничным — здесь обитали потомки скифов, сарматов, алан, готов, греки, армяне, караимы и т. д., подвергшиеся значительному воздействию греческой культуры, которая органично сочеталась здесь с вековыми местными традициями.

Примечания:

1

Аполлодор. Мифологическая библиотека. — Л., 1972. — С. 6.

9

Щецинский А. А. Красные пещеры. — Симферополь, 1983. — С. 50.

10

Лесков А. М. Указ. соч. — С. 25.

11

Щепинский А. А. Указ. соч. — С. 51.

Эту историческую реконструкцию культур по линиям "позднекатакомбная культура — киммерийцы — кизилкобинцы" и "кемиобинцы — тавры", по словам ее автора, не следует представлять прямолинейно; в ней еще немало неясного и неизученного.

99

Паустовский К. Г. Лавровый венок. — М., 1985. — С. 447.

100

Шульц П. Н. О некоторых вопросах истории тавров // Проблемы истории Северного Причерноморья в античную эпоху. — М., 1959. — С. 263.

101

Бертье-Делагард А. Л. Остатки древних сооружений в окрестностях Севастополя и пещерные города Крыма // ЗООИД. - 1886. — Т. 14. — С. 166–279.

102

Dubois de Моnреrеих F. Vоуаgе аutоr du Саuсаsе, сhеz lеs Тсhеrkеssеs еt lеs Аbkhases, еn Georgie, еn Аrmenie еt еn Сrimee. — А 6 v. - V. 6. — Раris, 1843. — Р. 464.

103

Караулов Г. П. Крымские пещерные города и крипты // ЗООИД. - 1878. — Т. 8. — С. 70–114.

104

Сосногорова М. А. Мегалитические памятники в Крыму // Русский вестник. — 1875. — Кн. 7. — С. 266–287.

105

Караулов Г. А. Указ. соч. — С. 74.

106

Меmoires du baron de Tott sur les turcs et les tatares. - Amsterdam, 1775. - P.94

107

Pallas P.S. Observations faites dans un voyage entrepris dans les gouvernements meridiaunaux de l`empire de Russie dans les ans 1793 et 1794. Trad. de l`allemagne. - T.2. Leipzig, 1801. — Р. 94.

108

Бертье-Делагард А. Л. Каламита и Феодоро // ИТУАК — 1918. - № 55. — С. 1–44.

109

Струков Д. О доисторических памятниках Тавриды. — М., 1879. — С. 4.

110

Броневский Мартин. Описание Крыма // ЗООИД — 1867. — Т. 8. — С. 333 и сл.

111

Григорьев А. П. "Книга путешествия" Эвлии Челеби как источник по истории Крыма XVII в. // Историография и источниковедение истории стран Азии и Африки. — Л, 1974. — Вып. З. — С. 19–28.

112

Муравьев-Апостол И. М. Путешествие по Тавриде в 1820 г — СПб., 1823.

113

Кеппен П. И. О древностях Южного берега Крыма и гор Таврических (Крымский сборник). — СПб., 1837. — С. 61.

114

Бертье-Делагард А. Л. Исследование некоторых недоуменных вопросов средневековья в Тавриде. (Справки о Фуллах) // ИТУАК. - 1920. - № 57. — С. 120.

115

Тиханова М. А. Дорос — Феодоро в истории средневекового Крыма // МИА. - 1953. - № 34. — С. 319–328.