Глава 4

ЗАОЧНАЯ ДУЭЛЬ С АДОЛЬФОМ ГИТЛЕРОМ

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой

С фашистской силой темною,

С проклятою ордой.

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна.

Идет война народная –

Священная война!

(Василий Лебедев-Кумач)

У Сталина и Гитлера, во многом противоположных по личным качествам и убеждениям, в судьбах есть нечто общее: огромная прижизненная слава при посмертном осквернении их памяти.

По отношению к Гитлеру это понятно. Под его руководством нацистская Германия начала захватнические войны, осуществляла массовый террор, особенно зверски расправляясь с евреями, цыганами, коммунистами, русскими военнопленными, партизанами. Потерпев крах и совершив самоубийство, Гитлер не избавился от постоянных проклятий в свой адрес. В последние десятилетия они стали затихать.

Говорят, победителей не судят. Однако Сталин, сыгравший главную роль в деле уничтожения фашизма, позже был резко раскритикован многими своими недавними хвалителями прежде всего. Его постоянно с тех пор обвиняют в массовом терроре против своего народа, неимоверной жестокости, коварстве, злобе.

Мы знаем, что в противостоянии Сталина и Гитлера победил первый. Почему? По какой-то прихоти судьбы? По каким-то иррациональным причинам? (Высказывают подчас даже мнение о том, что он обращался за помощью к высшим силам.) Такова была воля слепого случая?

Чтобы ответить на эти вопросы, надо постараться объективно оценить сложнейшую ситуацию тех лет.


Поле политических игр

И Сталин, и Гитлер были в значительной мере диктаторами, имея возможность навязывать свою волю подчиненным, но и неся ответственность за свои решения. Их державы находились на положении «изгоев»: Германия после поражения в Первой мировой войне, а СССР — как государство трудящихся, противостоящее буржуазным республикам. Последние усердно стравливали Германию с СССР, что понимали оба вождя.

Не менее ясной была антикоммунистическая нацеленность германского фашизма. Дело не только в столкновении интернационализма с нацизмом, коллективизма с индивидуализмом, трудящегося со сверхчеловеком. Вопрос стоял о завоевании обширных земель на Востоке с последующей эксплуатацией местного населения.

В речи Гитлера (март 1933 г.) было сказано определенно: «Я ставлю себе срок в 6-8 лет, чтобы совершенно уничтожить марксизм. Тогда армия будет способна вести активную внешнюю политику, и цель экспансии немецкого народа будет достигнута вооруженной рукой. Этой целью будет, вероятно, Восток».

Это устраивало Англию, Францию, США. Об этом не умолчал даже ненавистник Сталина и СССР английский историк А. Буллок: «Эволюция идеологии нацизма, перешедшего от антимарксистских лозунгов, главной темы предвыборных кампаний НСДАП, к призывам к крестовому походу на большевизм, приносила несомненные выгоды, привлекая на сторону Гитлера консервативные круги в Европе и в Германии. Вопрос об участии в этом походе Польши до 1939 года оставался открытым».

Придя к власти и укрепив свою диктатуру, Гитлер лавировал между двумя противостоящими силами — СССР и капиталистическими державами, — имея в виду интересы Германии и нацистской идеологии. Наращивая военную мощь вермахта, он понимал, что без серьезной индустриально-сырьевой базы не справится с Советским Союзом. Надо было заручиться поддержкой значительного числа европейских государств, желательно установив над ними жесткий контроль.

Гитлер оставался расчетливым политиком. Он видел, как быстро идет индустриализация в СССР. В отличие от лидеров других западных держав, вынужденных принимать к сведению общественное мнение и симпатии рабочего класса к коммунистам, Гитлер сравнительно быстро установил полнейшую диктатуру нацистской партии, подавив в Германии оппозиционные течения.

В СССР тоже установилась однопартийная система при вожде-руководителе. Но разница между двумя системами была принципиальной. Ведь главные вопросы: ради чего, с какими целями, на каких основах строилась государственная власть?

Германский фашизм был ориентирован на подавление других народов, расизм, индивидуализм, право сильного. У сталинской системы были противоположные приоритеты. Она подавляла антинародные паразитические общественные группы (уголовников и спекулянтов, казнокрадов и номенклатурных чинуш, хапуг и коррупционеров). Гитлеровская хищная система предполагала сделать эксплуататором всю «избранную» нацию. В этом она была сродни Британской империи. Это надо иметь в виду, чтобы понять, почему конечной целью Гитлера был именно

СССР, в чем его несколько лет поддерживало правительство Чемберлена.

Гитлеру требовалось наращивать военную мощь вермахта и расширять свои владения. Но попытка в июле 1934 года нацистского путча в Австрии потерпела провал, хотя и был убит канцлер Дольфус. И все-таки шаг за шагом Гитлер выполнял свои планы. Не подписывая соглашения об установлении мира в Европе, он провозглашал свои антивоенные устремления. Все это, по-видимому, устраивало Запад. Как пишет А. Буллок (сошлемся на антисоветчика):

«Когда британский секретарь по иностранным делам в сопровождении Антони Идена прибыл в Берлин — что само по себе явилось триумфом дипломатии Гитлера, — он был встречен вежливо, но Гитлер оставался непоколебим в своем нежелании подписывать какой-либо пакт о взаимопомощи, с участием Советского Союза; он искусно использовал карту антикоммунизма, чтобы уклониться от решения главного вопроса. Он заявил, что Германия оказывает большую помощь Европе, вооружая себя и тем самым защищая ее от коммунистической угрозы».

Введя свои войска в Рейнскую область, Гитлер блефовал: французы могли бы легко изгнать их («мы должны были бы поджавши хвост отступить», — как признавался он позже). Этого не произошло. Агрессора поощрили. Фашистский путч в Испании, поддержанный немцами и итальянцами, тоже был воспринят Францией и Англией спокойно. Ведущие капиталистические страны давали ясно понять, что значительно более расположены к фашизму, чем к народному социализму.

Правительство Британии с большой охотой, а Чемберлен даже с унижениями, шло на переговоры с Гитлером, стремясь ориентировать его на восточное направление. Черчилль признавался в своей ненависти к СССР, но вовсе не к фашистской Германии, которую он стал воспринимать как врага лишь из-за опасности утратить влияние Великобритании как в Западной Европе, так и во всем мире.

Сталин и Гитлер понимали, что их столкновение выгодно прежде всего для Англии, способной вместе со своими союзниками напасть на ослабевшего победителя.

Летом 1937 года Япония усилила агрессию против Китая. Для Советского Союза тревожным сигналом послужило нападение японцев в районе озера Хасан (август–сентябрь 1938 г.). В конце сентября того же года в Мюнхене было заключено мирное соглашение между главами государств Германии, Англии, Франции, Италии. Не были приглашены представители СССР. Речь шла о разделе Чехословакии, что определяло восточное направление гитлеровской агрессии.

По справедливому выводу английских исследователей А. Рида и Д. Фишера: «Мюнхенское соглашение стало в истории символом близорукости, предательства и коварства. Оккупированная немцами Чехословакия превратилась в меч, направленный на Восток, в сердце Советского Союза».

Совершенно откровенно и вряд ли скрывая свою радость, британский премьер Чемберлен сказал Гитлеру перед отлетом из Мюнхена: «Для нападения на Советский Союз у вас достаточно самолетов, тем более что уже нет опасности базирования советских самолетов на чехословацких аэродромах».

Действительно, в марте 1939 года фашисты оккупировали эту страну, получив в свое распоряжение ее мощный индустриальный потенциал. В частности, были захвачены сотни танков, 1,5 тысячи самолетов, 43 тысячи пулеметов, огромное количество снарядов и патронов. Тогда же немецкие войска вошли в Литву, захватив порт Мемель (Клайпеду).

Казалось бы, теперь Гитлеру оставалось ударить по СССР. Однако нападение на столь крупную добычу требовало широкого пространства для маневра. Нужно было ввести свои войска в Польшу. Не было уверенности в наличии достаточного количества ресурсов для ведения длительной войны. И какая была гарантия, что если она обескровит Германию, на страну не набросятся ее западные «друзья», такие же хищные страны?

10 марта 1939 года в Отчетном докладе на XVIII съезде ВКП(б) Сталин определенно сказал, зная, что его слова будут услышаны и в Берлине: Германию с Запада подталкивают на войну с Советским Союзом, чтобы «потом, когда они ослабнут, выступить на сцену со свежими силами, выступить, конечно, «в интересах мира» и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия. И дешево и мило!»

Сталин ясно и бесхитростно обозначил ситуацию. Гитлеру, пожалуй, и без того было это понятно. Слова советского лидера показали ему, что их странам в настоящее время целесообразно избегать конфронтации.

Напав на Польшу, которая находится в сфере влияния Англии и Франции, Германия может оказаться под ударом и с Запада, и с Востока, ибо Сталин поймет ее агрессию как прелюдию к войне с СССР. Или пойти на риск и, несмотря на Мюнхенское соглашение, вторгнуться в Польшу? Но ведь в Англии есть немало влиятельных деятелей, например, У. Черчилль, которые воспримут эту акцию крайне отрицательно. Следовательно, самое разумное сначала заключить мирный договор со Сталиным.

Чтобы убедить его в своих добрых намерениях, надо разграничить зоны влияния СССР и Германии, не считаясь с Англией и Францией. Они в данной ситуации вряд ли решатся объявить войну Третьему Рейху, зная, что ему не ударит с тыла Советский Союз.

…Не исключено, что Чемберлен надеялся на умиротворение фашистской Германии после того, как будут удовлетворены ее первые территориальные притязания. Мол, Гитлер и Сталин будут продолжать наращивать свои вооруженные силы для взаимной борьбы; какую из сторон целесообразней поддержать, будет видно позже, а пока следует сохранять баланс сил, укреплять свои позиции в Европе и заботиться о сохранении Британской империи.

Кроме того, за невмешательство во внутренние дела СССР выступала значительная часть рабочих и немалое число влиятельных интеллигентов Англии.

Германский фашизм был для правителей Англии предпочтительней российского социализма. Необычайные успехи социалистического строительства подчеркивали достоинства идей коммунизма и создания государства трудящихся. Была опасность распространения этой идеологии в зависимых и колониальных странах, что реально угрожало Британской империи. Притязания Гитлера на ее владения не казались серьезными (для Чемберлена и его сторонников, но не для Черчилля).

Факт остается фактом: на все предложения СССР обеспечить мир в Европе на основе соглашения с Англией и Францией эти две державы не давали согласия, предпочитая тянуть переговоры. Сталину оставалось надеяться на то, что Гитлер постарается взять под свой контроль всю Западную Европу, сначала нападет на Бельгию и Францию и лишь после этого рискнет двинуть войска на Восток. К тому времени (1942-1943 годы) СССР завершит перевооружение и будет готов отразить агрессию.

Гитлер не был уверен в том, что в данный момент, в 1938-1939 годах, ему удастся быстро справиться с СССР. Если бы даже так произошло, то окончиться все могло тем, о чем предупреждал Сталин: гегемонией Англии над ослабленной после войны Германией. Вряд ли Франция и Англия могли бы смириться с дальнейшим значительным усилением Третьего Рейха.

Вопрос был в том, какую судьбу уготовить для Польши, которая продолжала перекрывать фашистам путь в Россию. Вторжение немцев в Польшу могло вызвать недовольство Англии и Франции, а значит, их столкновение с Германией. Это было выгодно для безопасности СССР.


Был ли чудовищным сталинский режим?

Большое значение в предвоенной ситуации имели не только материальные и внешнеполитические, но и духовные факторы. Побеждает в войне двух держав та, у которой сильны и вооруженные силы, и тыл, сохраняется единство народа и его доверие к руководству.

За последние десятилетия широко распространена пропаганда о «преступлениях» сталинского режима. Перечисляют такие ужасы, от которых читатель должен преисполниться ненависти к коммунистам. Выходит, такой страшный режим надо было уничтожить, спасая русский народ. Изумления достойно, что этот народ не обрадовался германским носителям западной культуры, а разгромил пришельцев-освободителей! Вот она, психология рабов, как негодуют некоторые нынешние западники.

Однако давно уже обнародованы ранее засекреченные документы о масштабах репрессий (цифры были доложены в свое время Хрущеву, но он решил на них не ссылаться). Эти сведения подтверждены официально и серьезными исследователями не опровергаются. На 1 января 1939 года в ГУЛАГе политических заключенных (осужденных за контрреволюционные преступления) находилось 454 432 человека. Немало, но никак не около 6, а то и 10 миллионов, как утверждают антисоветчики.

Сколько умерло лагерников в 1938 году? Из общего числа (с уголовниками) на 1 января 1939 года 1 317 195 человек умерли 50 502, бежали 12 333, были освобождены 223 622. Следовательно, умерших чуть больше 3%. Это немногим меньше, чем через 55 лет стала смертность граждан «независимой» России при ельцинизме, и не в тюрьмах и лагерях, а на свободе!

В приведенные цифры трудно поверить. Но они опубликованы официально (см. журнал СОЦИС, 1991, № 6) и подтверждаются косвенными показателями.

Враги советского народа и СССР-России поистине сатанеют в своей злобе к державе, уже не существующей, и к ее давно почившему руководителю. У них, в подтверждение марксистской точки зрения, господствует классовое сознание обеспеченных буржуа (добавим, и предателей Родины), порвавших свои связи с народом, отрешившихся от нравственных норм и справедливости.

Можно, конечно, предположить, что эти господа слишком доверчивы и попались на удочку ловким идеологам-фальсификаторам. Но их должна бы озадачить странная ситуация: в 1930-е годы смертность в СССР не увеличивалась, а уменьшалась (в отличие от конца XX века!), а прирост населения был выше, чем во всех других развитых странах.

Значит, террор был направлен почти исключительно на врагов советской власти и на номенклатуру в партии, армии, НКВД. Были тогда злоупотребления? Безусловно. Со стороны кого? Как известно, сначала репрессировали немало так называемых «русских националистов» и даже сторонников Сталина.

Внутренняя борьба в СССР была завершена к 1938 году. Антисоветчики утверждают: Красную Армию перед войной обескровили то ли из-за мании преследования Сталина, то ли по его прихоти. Было якобы уничтожено 40 тысяч офицеров и особенно много высших руководителей, где выделялся талантливый маршал Тухачевский.

Да, в 1937–1939 годах из Красной Армии было уволено 37 тысяч командиров. Из них 8 тысяч пришлось на «естественную убыль» (по смерти, болезням, возрасту, преступлениям, моральному разложению). Из оставшихся попало в заключение 6–8 тысяч, а около 13 тысяч было восстановлено в армии до 1 января 1941 года; от 1 до 4 тысяч (по разным данным) было расстреляно. Общее число офицеров РККА в середине 1941 года составляло 680 тысяч. Нелепо говорить о страшных потерях!

Полководческие достоинства Тухачевского проявились в походе 1920 года на Варшаву, закончившемся полным поражением руководимой им армии. Зато он успешно подавил бунт в Центральной России, когда погибло около миллиона русских крестьян. Находясь в тюрьме и признав свою вину, Тухачевский написал объемистую статью о возможной войне с Германией (считая ее маловероятной). По его мнению, немцы должны направить свой удар на Украину и Кавказ, но не через Белоруссию на Москву и на Ленинград, как произошло в действительности.

До этого он, планируя наступательную войну, вооружал Красную Армию легкими танками, танкетками и тяжелыми бомбардировщиками. Сталин, узнав об этом, распорядился срочно наладить производство тяжелых танков, истребителей и пикирующих бомбардировщиков. Такое решение стало поистине судьбоносным в ходе войны, когда в 1942 году армия стала получать превосходные танки Т-34, штурмовики Ил-2 и т.д.

О том, что произошло с оборонным потенциалом СССР, можно судить, например, по фрагменту секретной записки германского Управления вооруженных сил от апреля-мая 1937 года:

«Действительные причины падения маршала Тухачевского пока неясны; следует предполагать, что его большое честолюбие привело к противоречию между ним и спокойным, рассудительным и четко мыслящим Ворошиловым, который целиком предан Сталину. Падение Тухачевского имеет решающее значение. Оно показывает со всей определенностью, что Сталин держит в руках Красную Армию».

Выходит, Тухачевский не был предан Сталину, а его падение имело для гитлеровцев решающее значение. Как это понимать? Слова «Сталин держит в руках РККА» показывают, что это обстоятельство имело решающее значение, ибо свергнуть вождя могли руководители армии и НКВД, среди которых были прогермански настроенные Уборевич и Тухачевский.

И среди германских военачальников была группа недовольных политикой Гитлера. Такое единство взглядов представителей вооруженных сил двух стран нетрудно понять. Ведь объединение германских и советских армий стало бы решающим фактором гегемонии не только в Европе, но также в Азии, Африке, на Ближнем Востоке. Мог бы осуществиться раздел мира (исключая Северную Америку) между Германией, отчасти Италией, Россией, Японией. Есть сведения, что планы такого раздела существовали. Мешали его реализации непримиримые разногласия Гитлера со Сталиным.


На подступах к войне

Еще до прихода Гитлера к власти Марк Алданов дал ему верную характеристику: «Это очень неглупый человек, самоуверенный, злой, мстительный и беспредельно честолюбивый. Думаю, что он искренен и бескорыстен… Гитлер в «Ильичи» мало годится, он по душевному складу гораздо ближе к Троцкому».

И еще одно точное замечание: «Какой социализм будет осуществлять Гитлер, если достигнет настоящей власти, я сказать не берусь. Думаю, что никакого социализма осуществлять не будет». (Вот почему его поддерживали капиталисты.)

Советский дипломат В.Н. Павлов вынес такие личные впечатления об этом деятеле: «Гитлер всегда говорил самостоятельно, без подсказки. Речь его была плавной, логичной. Видно было, что человек он способный. Сталин говорил, что Гитлер человек способный, но недалекий».

Немецкий дипломат барон фон Путлиц вспоминал, что его особенно поражала цепкая память Гитлера. Тот, бегло прочитав какой-нибудь документ, через час мог процитировать его с почти дословной точностью. А вот что писал о Гитлере начальник управления по шпионажу и диверсиям службы безопасности СД Вальтер Шелленберг:

«Наряду со знаниями, частично основательными, частично дилетантскими, ограниченными мелкобуржуазным кругозором, Гитлер обладал похожим на чутье политическим инстинктом… Важной чертой в характере Гитлера была его способность к внушению, и он умел пользоваться этой способностью… он использовал ее очень охотно для того, чтобы создать у своих собеседников впечатление о себе, как о человеке, обладающем незаурядным интеллектом и глубокими знаниями. Это впечатление он стремился усилить благодаря умению дискутировать. Это удавалось ему мастерски. В споре он умел переубедить даже опытных специалистов. Контраргументы приходили им в голову в большинстве случаев только после того, как за ними захлопывалась дверь рейхсканцелярии и когда они, по здравом размышлении, обнаруживали, насколько неубедительными были доводы Гитлера».

В.М. Молотов, лично общавшийся с фюрером, вспоминал его чрезвычайную собранность, целеустремленность и последовательность. Гитлер был неплохим практическим психологом. Его энергия и работоспособность были огромны. К этому надо добавить умение быстро переходить от одной роли к другой. Ведь в молодости он брал уроки актерского мастерства.

Приход Гитлера к власти в 1933 году ознаменовал собой не только резкое сокращение до этого глубоких и разнообразных германо-советских связей во всех областях. Любой человек, прочитавший «Майн кампф», знал, что Гитлер считал своей главной целью уничтожение коммунизма и превращение СССР в германскую колонию — резервуар сырья и продовольствия.

Международное положение СССР резко ухудшилось. К дальневосточному центру милитаризма — Японии, — связанному с агрессией в Китае и острейшими японско-американскими противоречиями, добавился новый, гораздо более опасный очаг в Европе.

Особое беспокойство Сталина вызывал курс Гитлера на союз Германии с Польшей, имевший явную антисоветскую направленность. В январе 1934 года был заключен германско-польский договор. Традиционная немецкая нацеленность на восточные территории соединялась с давней польской русофобией. Переориентация советской внешней политики на Лондон и Париж была тогда совершенно правильным, единственно возможным разумным вариантом.

Англия и Франция не делали явную ставку на Гитлера по двум причинам. Первая — слабость нацистского режима внутри Германии. Вторая — противоречия между Гитлером и Муссолини. И обе державы, особенно Франция, были встревожены намерением Гитлера, под прикрытием требований о равноправии Германии, уничтожить Версальскую систему европейской безопасности.

Рекламирование Гитлером своего режима как «бастиона против большевизма» в 1933-1934 годах не встретило поддержки у правящих кругов Франции, Англии и США. С последними Сталину удалось в 1933 году значительно улучшить свои отношения. Но в то же время он знал, что главными финансистами Гитлера были американские монополии и часть английских.

Сталин стремился сорвать планы по созданию единой антисоветской коалиции капиталистических стран. И этого ему удалось достичь в 1934 году, опираясь прежде всего на поддержку Франции, опасавшейся усиления Германии. Но в 1935 году ситуация резко изменилась.

Успехи Народных фронтов, созданных по инициативе коммунистов во Франции и Испании, заставили правящие круги первой все более склоняться к лозунгу «Лучше Гитлер, чем Народный фронт». А укрепление нацистского режима в Германии и начало сближения Муссолини и Гитлера толкали Лондон все больше и больше навстречу фюреру.

Присоединение Саарской области к Германии послужило для Сталина грозным признаком возможности сговора Гитлера с Западом на антисоветской основе. В 1936 году произошли два события, утвердившие такие опасения: захват Германией Рейнской области и гитлеровское военное вмешательство в начавшуюся Гражданскую войну в Испании. То и другое произошло при поддержке Запада, готового пожертвовать Версальской системой в пользу Гитлера, лишь бы сделать его антисоветским тараном.

Сталин предпринял свой контрход. Фашисты были втянуты в активные военные действия вдали от границ Советского Союза — в Испании. В 1936 и 1937 годах 3 тысячи советских военных советников, руководивших испанской республиканской армией, сковали 25 тысяч немецких летчиков, танкистов, артиллеристов и прочих военных специалистов, руководивших войсками врага республики — генерала Франко.

СССР поддерживал правительство Испании, избранное демократическим путем, а западные «демократии» руками франкистов стремились его свергнуть. Поражение республиканцев в немалой степени определялось деструктивными действиями троцкистов, имевших немалую популярность в стране.

…В 1938 году Запад явно нацеливал гитлеровскую агрессию против Советского Союза. В марте этого года аншлюс Австрии вывел гитлеровский вермахт на дальние подступы к СССР. Предательство «демократическим» Западом Чехословакии в ноябре 1938 года и Литвы подвело агрессора на ближние подступы к Советскому Союзу.

Испанская республика терпела поражение. Дни ее были сочтены. У Гитлера появилась возможность сконцентрировать силы для дальнейших военных действий на Востоке… или на Западе.

У Сталина даже весной следующего года сохранялась надежда на то, что сотрудничество СССР с буржуазными демократиями может принести пользу. Советская разведывательная группа в Англии — «кембриджская четверка» — давала ему ценную информацию: Лондон, осуществивший мюнхенское предательство и спокойно воспринявший захват Гитлером оставшейся части Чехословакии в начале 1939 года, не намерен столь же покорно отдавать Гитлеру Польшу.

Сталин согласился на приезд военных делегаций Англии и Франции на переговоры в Москву с целью заключить соглашение против Германии. Но его ждало разочарование. Нашу делегацию возглавлял нарком К.Е. Ворошилов, а иностранные — незначительные военные и государственные деятели, не уполномоченные своими правительствами для заключения мирного договора. Единственная польза от этих переговоров: Сталин давал понять Гитлеру, что готов пойти на союз с Англией и Францией.

От своего тайного агента, работавшего в канцелярии французского премьер-министра Даладье, Сталин получил сведения о том, что Варшава, главный союзник Франции в Европе, может примкнуть к Берлину. А ведь защита Польши от гитлеровской агрессии была главной темой ведущихся в Москве переговоров. Сталину было ясно: его просто хотят втянуть в военный конфликт с Германией, создав для этого крайне неблагоприятные для СССР условия, когда он обязан оказывать военную помощь Англии и Франции, тогда как они могут этого не делать в случае нападения агрессора на СССР.

…Еще с «самиздатовских» времен были запущены для потребления определенной частью нашего общества две «утки». Первая: инициатива германо-советского пакта 1939 года исходила от Сталина, который сменой Литвинова на Молотова дал сигнал Гитлеру о своей готовности к сделке. Вторая: Сталин стремился к сотрудничеству с Гитлером и вел такую же, как он, агрессивную политику, стремясь «отхватить» себе часть европейских государств.

Один из руководителей советской внешней разведки тех времен П.А. Судоплатов подчеркивал: «На самом же деле Гитлер первым начал прощупывать позицию Советского Союза еще весной 1939 года, когда внешнеполитическое ведомство возглавлял М. Литвинов». И еще: «Сейчас много говорят о советско-германских тайных переговорах, о секретных протоколах, пытаются утверждать, что в одночасье был потерян шанс на достижение соглашения с западными державами, что Сталин предпочел договоренность с немцами отношениям с англичанами и французами. Это абсолютно не так».

Соглашения с англичанами и французами Сталину заключить не удалось не по его вине. Договор с Германией не предполагал совместных военных действий, а лишь давал Советскому Союзу надежду на отсрочку войны. Запад должен был понять: дальнейшее поощрение гитлеровских аппетитов может привести к тому, что он двинется не на Восток, а в их сторону. У Сталина были основания надеяться на такой поворот событий, наиболее благоприятный для СССР.


Предвоенные маневры

Весной 1939 года по инициативе германской стороны в Стамбуле состоялись встречи двух послов: фон Папена и Терентьева. Фон Папен был вдобавок бывшим канцлером Германии. Перед отъездом в Стамбул он получил широкие полномочия от Гитлера (Сталин знал об этом от резидента своей разведки в Берлине).

Сталин и раньше старался улаживать отношения с соседними странами. Так, в апреле 1936 года он предлагал правительству Финляндии заключить пакт о ненападении. Однако не увенчались успехом попытки тайного подхода к маршалу Маннергейму через его бывшего однополчанина по Кавалергардскому полку и бывшего графа, автора мемуаров «50 лет в строю» генерала Красной Армии А.А. Игнатьева (кроме того, ветерана дореволюционной разведки).

Судоплатов свидетельствовал: «Маннергейм проинформировал Гитлера о наших предложениях, так что фюрер, посылая… Риббентропа в Москву, полагался не только на спонтанную реакцию… Сталина. Он был осведомлен о том, что мы готовы принять предложение подобного рода, поскольку сами уже пытались заключить аналогичный договор с соседней Финляндией».

Сообщение о предстоящем визите Риббентропа в Москву было передано средствам массовой информации заранее с указанием цели: заключить пакт о ненападении. ТАСС заявил, что эта акция не исключает продолжения «переговоров между СССР, Англией и Францией в целях организации отпора агрессии». О какой агрессии может идти речь? Только — о германской. Следовательно, Сталин убедил руководителей западных держав в необходимости совместных усилий для того, чтобы противостоять гитлеровской политике захвата чужих территорий.

22 августа К.Е. Ворошилов принял главу французской военной миссии генерала Ж. Думенка и вновь подтвердил готовность советского руководства возобновить переговоры с Англией и Францией по «кардинальному вопросу», согласованному с правительствами Польши и Румынии. Эти переговоры не состоялись не по вине СССР.

После неудачи на переговорах с Западом Сталин пошел навстречу предложениям немцев. В результате 23 августа 1939 года Риббентроп прибыл в Москву.

Во время перелета шеф-пилот полковник Ганс Бауэр слышал, как министр говорил своим советникам: «Партия, которую нам придется сыграть, обещает быть трудной. Нужно усыпить недоверие советских руководителей — завтра, как и сегодня, они останутся нашими врагами. Придет время, и свастика заполощется здесь на месте серпа и молота».

Догадывался ли Сталин о таких настроениях в руководстве Третьего Рейха? Не только догадывался, но и был в этом уверен. Когда Риббентроп начал заготовленную речь и упомянул о «духе братства, который связывал русский и немецкий народы…», Молотов его перебил: «Между нами не может быть братства».

В кремлевском кабинете Молотова Риббентроп неожиданно для себя увидел Сталина. Стало ясно, что переговоры должны стать быстрыми и результативными. Как вспоминал участник встречи с немецкой стороны Г. Хильгер: «Сталин держался просто и без претензий. Эта манера была частью его тактики при переговорах, как и отеческая благожелательность, благодаря которой он умел пленять своих партнеров и усыплять их бдительность. Но интересно было наблюдать, с какой быстротой радушие Сталина в отношении Риббентропа сменялось ледяной холодностию, когда он отдавал краткие приказания или задавал какой-либо относящийся к делу вопрос».

Так, обращаясь к посланцу Гитлера, заговорившему о том, что Германия и Россия не должны обращать внимание на взаимные действия против третьих стран, Сталин отрезал: «Не может быть нейтралитета с нашей стороны, пока вы сами не перестанете строить агрессивные планы в отношении СССР Мы не забываем, что вашей конечной целью является нападение на нас».

Сталин говорил столь откровенно, казалось бы, пренебрегая принципами дипломатии, предполагающими не выдавать своего подлинного отношения к происходящему, дезориентировать своего противника. А Гитлер, что странно, верил слову Сталина и почти не сомневался, что тот не нарушит пакт о ненападении. Очень желая заключить такой договор для гарантии нейтралитета СССР во время намечавшегося на ближайшее время нападения Германии на Польшу, фюрер опасался лишь провала миссии Риббентропа. Он написал Муссолини 25 августа, что «понятия не имел о возможной продолжительности переговоров с СССР и какой-либо гарантии их успеха».

Всего лишь через 13 часов после прибытия Риббентропа, в два часа ночи, был подписан Пакт о ненападении.

Гитлера должно было бы насторожить столь быстрое согласие советского руководителя заключить пакт, дающий возможность распространять германскую агрессию как на Восток (захват Польши), так и на Запад. Сталин, словно усыпляя бдительность фюрера и заверяя его в своем уважении, по окончании переговоров предложил тост:

— Я знаю, как сильно немецкий народ любит своего вождя, поэтому я хотел бы выпить за его здоровье.

Как позже вспоминал Г. Хильгер: «Тон его разговоров о Гитлере и манера, с которой он провозглашал тост за него, позволяли сделать заключение, что некоторые черты и действия Гитлера, безусловно, производили на него впечатление… Это восхищение было, по-видимому, взаимным, с той только разницей, что Гитлер не переставал восхищаться Сталиным до последнего момента, в то время как отношение Сталина к Гитлеру после нападения на Советский Союз перешло сначала в жгучую ненависть, а затем в презрение».

Насчет восхищения Сталина Гитлером — чересчур сильно сказано. Тост за здоровье фюрера, произнесенный спокойно и неожиданно, произвел сильное впечатление на немцев, что, по-видимому, и требовалось советскому руководителю. Прощаясь с Риббентропом, он сказал:

— Советское правительство очень серьезно относится к новому договору. Я могу дать мое честное слово, что Советский Союз не обманет своего партнера.

Гитлер был в восторге от своей удавшейся, как он полагал, крупной дипломатической хитрости: усыпив бдительность опасного восточного соседа, он получал возможность подчинить себе Западную Европу, после чего с новыми силами двинуться на Россию. В своем кабинете он радостно кричал:

— Теперь весь мир в моем кармане! Теперь Европа принадлежит мне!

А уже 28 августа Р. Гесс на совещании в имперской канцелярии дал указание разъяснять членам нацистской партии, что договор — временная мера, не меняющая враждебного отношения Германии к Советскому Союзу.

Понимал ли Сталин это важное обстоятельство? Безусловно. Ведь он отверг предложение Риббентропа ввести в официальное коммюнике о переговорах утверждение о «вновь обретенной германо-советской дружбе». По словам Сталина: «Годами мы выливали друг на друга целые ведра помоев, а теперь мы сразу хотим, чтобы наши народы поверили, что все предано забвению и прощению. Так скоро не бывает».

Сталин не желал обманывать свой народ, и с немецким руководством он не хитрил. Ему надо было решить две стратегически важные задачи: обеспечить своей стране мир на год или два, а также отодвинуть границу СССР как можно дальше на запад. И то, и другое ему удалось. Оставалось только спешно, с полным напряжением сил готовиться к неизбежной войне. Так он и сделал.

…Честная дипломатия была одинаково чужда и Берлину, и Лондону, и Парижу. А в начале войны потерпели дипломатическое поражение руководители Англии и Франции, а затем пришел черед и Германии. По справедливому мнению известного американского историка У. Ширера: «Одно было очевидно всем: англо-французская дипломатия полностью обанкротилась. Шаг за шагом западные дипломатии отступали перед Гитлером. С Советским Союзом на их стороне они все еще могли убедить германского диктатора не начинать войну или, если бы это не удалось, сравнительно быстро победить его в вооруженной схватке. Но они позволили этой последней возможности ускользнуть из рук».

Вспомним, как вели себя крупные английские политики незадолго до вторжения немцев в СССР. Перелет Рудольфа Гесса в Англию 10 мая 1941 года не был, конечно, спонтанным. Ведь речь шла о третьем лице в нацистской партии, близком друге Гитлера. Они провели 9 месяцев в одной тюремной камере после «пивного путча», и здесь будущий фюрер диктовал ему свой основополагающий труд «Моя борьба» («Майн кампф»).

За пять дней до перелета Гесс имел долгую беседу с Гитлером. О чем они говорили, неизвестно, однако прощались, по свидетельству телохранителя, трагично. Перед отлетом Гесса Альфред Розенберг передал ему дополнительные директивы фюрера (которому вскоре доложил о выполнении задания).

Таков был оригинальный, пожалуй, еще небывалый в истории дипломатический ход Гитлера: послать в страну, находящуюся в состоянии войны с Германией, своего ближайшего соратника с тайной миссией. Гесс был известным антикоммунистом; его появление в Англии ясно показывало, каким было задание: договориться с руководством Англии о совместных действиях против СССР или как минимум о нейтралитете этой страны.

Пожалуй, Гитлер совершил крупный просчет, направив в ночь с 10 на 11 мая тысячу немецких самолетов для бомбардировки английских городов. Он хотел продемонстрировать свою силу и с этих позиций провести тайный сговор с британским правительством. Однако и тут сила не смогла восторжествовать над правдой, которая была на стороне английского народа, защищавшего свою родину. Патриотический подъем был слишком велик, а дух сопротивления не сломлен.

С Гессом три дня вел тайные переговоры опытный дипломат Айвор Киркпатрик. Позже он писал, что Гесс убеждал его в неотвратимости полного поражения Англии в войне с Германией. Ссылаясь на поручение фюрера, он уверял, что в случае заключения мирного соглашения с Германией Англии будет гарантирована гегемония в ее заморских территориях, а во владении Третьего Рейха останется вся континентальная Европа. На морях и океанах будет господствовать британский флот, а на суше — немецкая армия. Американцы останутся в изоляции.

В начале июня к тайным переговорам с Гессом (о которых было известно Сталину) подключился член кабинета Черчилля лорд-канцлер Джон Саймон (под псевдонимом «доктор Гатри»). Значит, британские правящие круги придавали большое значение миссии Гесса. Саймон поинтересовался, включает ли понятие «континентальная Европа», входящая в сферу интересов Германии, какую-либо часть Советского Союза? Гесс ответил утвердительно, уточнив, что речь не идет об азиатской части страны.

Полное содержание беседы Саймона с Гессом остается неизвестным до сих пор; предполагается, что член британского правительства получил послание Гитлера (оно тоже не рассекречено, если только сведения о нем верны). Повторим, что попытка Гитлера вести переговоры — через Гесса — с позиции силы была неразумна. После многочисленных авианалетов и жертв среди мирного населения антифашистские настроения в Англии глубоко укоренились.

Черчилль, взявший твердый курс на продолжение войны, пользовался широкой поддержкой своих граждан. Он был убежденным сторонником гегемонии Англии в Западной Европе, да и вряд ли верил обещаниям Гитлера сохранить колониальную Британскую империю. Гитлер доказал свое вероломство, захватив Чехословакию, Польшу, Бельгию, Францию. Не было никаких сомнений, что он в ближайшее время нападет на СССР вопреки мирному договору. Какой государственный деятель, находясь в здравом уме, доверится обещаниям такого «союзника», еще недавно бывшего врагом?!

Конечно же, Черчилль не был столь доверчивым человеком. Странно только, что Гитлер мог питать серьезные надежды на возможность мирного договора с Англией. Провал миссии Гесса был предопределен в первую очередь антифашистским общественным мнением в Англии. А вот правящие круги страны были, по-видимому, всерьез заинтересованы предложением Гитлера. Не случайно же до сих пор не обнародованы материалы о переговорах с Гессом. А его сын опубликовал книгу «Убийство Рудольфа Гесса», в которой привел доводы в пользу версии об умерщвлении его отца в тюрьме Шпандау агентами английской спецслужбы.

Гесс мог получить от английского правительства если не прямые, то косвенные заверения в том, что второй фронт в Западной Европе не будет открыт после вторжения гитлеровцев в Россию. Как мы знаем, английская политика предполагала уничтожение Советского Союза как главного врага буржуазной демократии, а в идеале — значительное ослабление Германии и СССР во взаимной борьбе.

Не исключено, что миссия Гесса задумывалась Гитлером с необычайно хитрой целью. В таком случае, твердо зная, что мирные переговоры с Англией на данном этапе не состоятся, особенно после крупного налета немецких бомбардировщиков, фюрер мог рассчитывать на возросшую уверенность Сталина в стремлении Гитлера расправиться в первую очередь с врагом на Западе, чтобы не воевать на два фронта.

Если таков был замысел, то цель была достигнута. Зная о провале миссии Гесса, Сталин укрепился в надежде, что гитлеровское вторжение откладывается на 1942 год. Предупреждение Черчилля о скором нападении Германии на СССР было разумно толковать как стремление англичан как можно скорее направить вермахт на Восток.

…Риббентроп оставил воспоминания, написанные во время Нюрнбергского процесса незадолго до своей казни. Вот как описал он свою встречу с советским вождем: «Один из сотрудников ввел нас в продолговатый кабинет, в конце которого нас стоя ожидал Сталин… Шуленбург (посол Германии в СССР. — Р.Б.) даже не смог удержать возглас удивления; хотя он находился в Советском Союзе вот уже несколько лет, со Сталиным он еще не говорил никогда…

Сталин с первого же момента нашей встречи произвел на меня сильное впечатление: человек необычайного масштаба. Его трезвая, почти сухая, но столь четкая манера выражаться и твердый, но при этом великодушный стиль ведения переговоров показывали, что свою фамилию он носит но праву.

Заслуживающим упоминания кажется мне небольшой, но характерный эпизод… Я спросил Сталина, может ли сопровождавший меня личный фотограф фюрера сделать несколько снимков. Сталин согласился, и это был первый случай, когда он разрешил фотографировать в Кремле иностранцу. Когда же Сталин и мы, гости, были сняты с бокалами крымского шампанского в руках, Сталин запротестовал: публикации такого снимка он не желает! По моему требованию фоторепортер вынул пленку из аппарата и передал ее Сталину, но тот отдал ее обратно, заметив при этом: он доверяет нам, что снимок опубликован не будет».

Безусловно, этот жест доверия стал известен Гитлеру. Фюрер, уже тогда знавший, что с его стороны данный пакт — военная хитрость и в подходящий момент он его вероломно нарушит, потерпел пусть небольшое, но ощутимое моральное поражение. Вряд ли он верил в наивность Сталина, однако не имел никаких оснований упрекнуть его в хитрости, коварстве, нечестности.

Тогда же в Москве были подписаны и секретные протоколы. Их опубликование в горбачевское время сыграло важную роль в антисоветской пропаганде. Сошлемся еще раз на Судоплатова: «Вообще такого рода секретные протоколы самая обычная вещь в дипломатических отношениях, затрагивающих особо сложные вопросы… И сейчас, читая секретные протоколы Пакта Молотова Риббентропа, я не нахожу в них ничего тайного. Директивы, основанные на подписанных соглашениях, были весьма четкими и определенными; о них знали не только руководители разведки, но и военное руководство и дипломаты. Фактически знаменитая карта раздела Польши, приложенная к протоколам 28 сентября 1939 года, появилась на страницах «Правды», конечно без подписей Сталина и Риббентропа, и ее мог видеть весь свет».

Германо-советское сотрудничество установилось во всех областях, в том числе военной. Но по словам западногерманского историка Себастиана Хаффнера: «Партнерство между Гитлером и Сталиным не было полюбовным союзом, в том числе и со стороны Сталина. Если можно было бы превратить своенравного и самовольного партнера — СССР в беззащитную и покорную, по крайней мере "уступчивую Россию, то Гитлер всегда предпочел бы такой вариант"».

Война была неизбежной. Когда она грянет? Об этом Сталину оставалось только догадываться, прилагая все силы к усилению военной мощи своей страны и одновременно стараясь как можно дольше сохранять мир, ибо перевооружение Красной Армии только началось. Однако, как бывает всегда, даже ожидаемая большая беда обрушивается внезапно.


Хитрости фюрера

В ноябре 1940 года по приглашению германского правительства в Берлин прибыла советская миссия, руководимая наркомом иностранных дел, вторым лицом в государстве В.М. Молотовым.

О встрече советской делегации с Гитлером подробно рассказал ее участник В.М. Бережков в книге «Страницы дипломатической истории» (1982). Он подчеркнул декоративную ритуальность обстановки, призванной психологически подавить приглашенных. Два высоких эсэсовца в черной форме с черепами на фуражках распахнули огромные двери, встав по обе стороны и вытянув правую руку в фашистском приветствии. Огромный кабинет, похожий на зал, громадный письменный стол, большой глобус и в сравнении с этим антуражем небольшая фигура фюрера.

Подчеркивая свое дружеское расположение и уважение к представителям СССР, Гитлер подошел к ним, поздоровался со всеми за руку и пригласил к беседе. Он произнес вступительную речь о том, что Англия фактически уже разбита и скоро капитулирует, Германия контролирует всю Западную Европу. Пора позаботиться о разделе Британской империи.

Странам оси — Германии, Италии и Японии — надо узнать соображения на этот счет Советского правительства.

В ответ Молотов, оставив без внимания заявление Гитлера, предложил обсудить конкретные практические вопросы. В частности, хотелось бы знать, почему германские войска направлены в Финляндию, а военная миссия — в Румынию без консультации с Советским правительством? Ведь этим нарушается пакт о ненападении, заключенный в 1939 году.

Фюрер старался направить переговоры в нужное ему русло, говоря о разделе мира, в котором предлагал участвовать и СССР. Так, по его словам, укрепятся дружеские отношения СССР с Германией. Сталин дал указание Молотову твердо проводить свою линию: выяснять причины концентрации немецких войск на восточном направлении, отмечая реакцию Гитлера на эти вопросы. А она оказалась неординарной.

Как писал В.М. Бережков: «Несмотря на актерские способности, фюреру не удалось скрыть растерянности…» Отвечал он сбивчиво и неубедительно. Молотов добавил, что сложившаяся ситуация вызывает озабоченность Москвы и желание получить от германского правительства четкий ответ по этому поводу.

Гитлер вынужден был сослаться на свою неосведомленность. Он вновь начал развивать идею раздела мира — дымовую завесу, призванную скрыть истинные намерения Германии. СССР предлагалось распространить свое влияние в южном направлении, вплоть до Индийского океана…

«Здесь Молотов перебил Гитлера, — отмечает Бережков, — заметив, что он не видит смысла обсуждать подобного рода комбинации. Советское правительство заинтересовано в обеспечении спокойствия и безопасности тех районов, которые непосредственно примыкают к границам Советского Союза».

Глава нашей делегации в соответствии с указаниями Сталина пресекал попытки Гитлера увести переговоры от проблем, актуальных для СССР. Надо было показать фюреру, что он имеет дело с противником, который не поступится своими идеологическими принципами. Гитлеру пришлось хитрить, изворачиваться, лгать, тогда как Сталин через Молотова давал ясно понять, что ведет честные переговоры, не скрывая своих интересов. Гитлер сознавал свое отчасти даже унизительное положение. Он прервал встречу, сославшись на возможность воздушной тревоги.

Британская авиация осуществляла смелые налеты на Берлин, и, по-видимому, они были приурочены к моменту пребывания здесь советской делегации. Тем самым подчеркивалось, что с Англией еще не покончено и она не пойдет ни на капитуляцию, ни на сговор с Третьим Рейхом. Не исключен более хитрый ход британских руководителей: создать у русских впечатление, что Германия собирается и впредь воевать с Англией, а потому не следует обращать внимание на концентрацию немецких войск на восточном направлении; тем самым подкреплялись планы фюрера двинуться на СССР.

«На следующий день состоялась вторая встреча с Гитлером, — пишет Бережков. — К тому времени из Москвы уже поступила шифрованная депеша. Отчет о вчерашней беседе был рассмотрен, и делегация получила инструкции на дальнейшее. Советское правительство со всей категоричностью отвергало германское предложение, отклонив попытку Гитлера втянуть нас в дискуссию по поводу раздела «британского имущества». При этом вновь подтверждалось указание настаивать на том, чтобы германское правительство дало разъяснение по вопросам, связанным с проблемой европейской безопасности».

По данному поводу вряд ли было заседание Советского правительства. Указание могло поступать или от Политбюро, или лично от Сталина. Второе наиболее вероятно; к этому времени он руководил и внутренней, и внешней политикой страны. Вообще в подобных случаях коллегиальность решений нецелесообразна.

Вторая встреча с Гитлером ничего, по существу, не изменила. Молотов продолжал четко проводить сталинскую линию, а фюрер и Риббентроп старались всячески завуалировать приготовления Германии к вторжению в СССР. Молотов сказал, что в Москве недовольны задержкой с поставками германского оборудования в Советский Союз; такая практика недопустима, поскольку советская сторона точно выполняет обязательства по экономическому сотрудничеству с Германией. Гитлер возразил: его страна ведет с Англией борьбу «не на жизнь, а на смерть» и вынуждена мобилизовать все свои ресурсы.

И тут Молотов, как свидетельствует Бережков, сделал резкий выпад:

— Но мы только что слышали, что Англия фактически уже разбита. Какая же из сторон ведет борьбу на смерть, а какая — на жизнь?

Гитлер был ошеломлен ответом, хотя и сдержался, проговорив невнятно, что Англия разбита еще не совсем, на этом направлении остается кое-что сделать, а вообще-то тема беседы исчерпана и переговоры продолжит Риббентроп.

На этот раз министр иностранных дел Третьего Рейха предложил СССР присоединиться к пакту трех (Германии, Италии, Японии). Начавшаяся воздушная тревога заставила их всех перейти в бункер. Молотов вновь отметил, что уверения в скором разгроме Англии выглядят неубедительно, так же как разъяснения по поводу пребывания немецких войск в Финляндии и Румынии. Риббентроп заявил, что «несущественные вопросы» следует обсудить по обычным дипломатическим каналам. На этом завершился визит советской дипломатической делегации в Берлин.

Теперь известно, что тогда уже разрабатывали стратегию нападения на СССР, а Гитлер накануне встречи с Молотовым издал 12 ноября 1940 года секретное распоряжение, где говорилось: «Политические переговоры с целью выяснить позицию России на ближайшее время начинаются. Независимо от того, каким будет исход этих переговоров, следует продолжать все уже предусмотренные ранее приготовления для Востока. Дальнейшие указания на этот счет последуют, как только мною будут утверждены основные положения операционного плана».

Этот «План Барбаросса» был утвержден 18 декабря. Директива начиналась так: «Германские вооруженные силы должны быть готовы еще до окончания войны против Англии разбить Советскую Россию в стремительном походе… Приготовления должны быть закончены до 15 мая 1941 года. Особое внимание надо уделить тому, чтобы подготовку этого нападения было невозможно обнаружить».

Итак, фюреру дали понять, что СССР обеспокоен восточной политикой Германии, не исключает подготовку войны, но в то же время не боится этого и не собирается поступиться принципами, идти на сговор с фашистами. Но не потерпел ли Сталин в этом поединке поражения? Ведь через полгода гитлеровцы вторглись в нашу страну, и началась война, которую вождь советского народа не предвидел, чем и объясняются первые страшные наши поражения.

Чтобы так думать всерьез, надо быть очень наивным, мягко говоря, человеком. Ход переговоров показывает: Сталин понимал, насколько опасно поведение Германии для СССР и что войны с ней не миновать. Более того, вскоре к Сталину поступили разведданные о предполагаемом начале агрессии — 15 мая.

Что в такой ситуации мог предпринять СССР? С военной точки зрения самое логичное — опередить противника, первым нанеся ему удар. Политические результаты этого могли стать катастрофичными для Советского Союза. Он предстал бы как агрессор, вероломно нарушивший мирный договор с Германией. У нее появилась бы возможность, вступив в союз с Англией или добившись ее нейтралитета, завоевать симпатии мирового общественного мнения и дать достойный отпор врагу. Япония имела бы все основания объявить войну СССР.

Сталинская мирная политика была не пропагандой, а последовательной линией поведения в отношении других стран. К этому времени социалистическая система доказала свои преимущества перед капиталистической. Советский Союз превратился в сверхдержаву, с которой в Европе могла соперничать только Германская империя. Благодаря индустриализации быстро укреплялась оборонная мощь страны. Жестокий урок финской войны, хотя и победоносной, показал, насколько тяжело положение агрессора и как силен отпор тех, кто борется за свою свободу.

Сталин принял единственно верное решение: продолжать напряженную подготовку к войне, стараясь как можно дальше отодвинуть ее начало. Сказывались последствия военной доктрины Тухачевского, делавшего ставку на легкие танки, танкетки, тяжелые бомбардировщики. Если бы удалось отодвинуть начало войны до лета 1942 года, тогда СССР смог бы дать агрессору мощный отпор. К этому и стремился Сталин.

Но и Гитлер понимал это. Почему он не начал войну в мае 1941 года? Он упустил выгодное время начала лета, а потому его войска вышли к Москве лишь поздней осенью. Хотя, с другой стороны, Сталин знал о плане начала войны 15 мая и должен был подготовить отпор. Вторжения не произошло. Это создавало впечатление, что агрессия откладывается. С начала июня были веские основания считать, что Германия нападет не раньше следующего года.

Если Гитлер продумал такой вариант, то это свидетельствует о его незаурядной проницательности. Усыпив бдительность противника, он получил возможность провести стремительную операцию.

А что мог предпринять Сталин, даже уверенный в неизбежности скорого нападения фашистов? Спешно подтянуть к западной границе как можно больше войск и объявить о всеобщей мобилизации? Это было бы расценено как свидетельство агрессивных намерений СССР. Гитлер тогда представил бы Сталина вероломным поджигателем войны.

В любом случае невозможно провести крупную передислокацию войск и мобилизацию за две-три недели. Кроме того, концентрация сил у границы в случае мощного удара фашистов грозила потерей наиболее боеспособных частей Красной Армии и быстрой оккупацией практически всей Европейской России, на что и рассчитывал Гитлер.

Сталину оставалось только надеяться, что Гитлер отложит вторжение, прежде обезопасив себя от Англии и договорившись с японцами о координации совместных действий. В данном случае фюрер «переиграл» Сталина (если, повторим, продуманно отодвинул время агрессии). В любом случае положение советского лидера исключало ведение активных действий.

Кстати, в январе 1941 года первым заместителем наркома обороны и начальником Генштаба был назначен Г.К. Жуков. Конкретные меры по подготовке отражения агрессии должен был предпринять прежде всего он. И если уже не Верховного Главнокомандующего, а его называют «творцом победы» (что несправедливо), то за недостаточную готовность Красной Армии к отражению агрессии отвечать должен был прежде всего Жуков. Хотя, конечно же, главная причина наших первых поражений объясняется просто: враг был сильней.


Накануне

Лето 1940 года было «медовым месяцем» в германо-советских отношениях. Но этот период вскоре закончился. После капитуляции Франции, когда британским войскам Гитлер позволил бежать отсюда на родину, части вермахта начали стягивать к советской границе. Ожидать нападения со стороны Англии им не приходилось.

Зная, что в Берлине приступили к разработке планов военного нападения на СССР, Сталин готовил страну к войне. В отношении Берлина проводился довольно жесткий курс. Бескомпромиссность в дипломатии сочеталась с периодическими «замораживаниями» сырьевых поставок Германии в качестве рычага политического давления на нее. Основными требованиями советского руководства были: выполнение ранее достигнутых германо-советских договоренностей и отказ Берлина от экспансии в те районы Восточной Европы, которые Советский Союз считал своей зоной безопасности.

Сталин добился двух крупных дипломатических успехов: в конце марта 1941 года Турция заявила о своем нейтралитете в случае нападения на СССР; тем самым укреплялась безопасность наших границ на юге. В апреле был подписан японо-советский пакт о нейтралитете, снижавший опасность войны на два фронта.

Надежды на то, что Германия завязнет в длительной войне с Югославией и Грецией, не оправдались. Нападение фашистов на Советский Союз могло произойти в самое ближайшее время. И Сталин в апреле-мае 1941 года перешел к другой тактике: поиска компромиссов одновременно с демонстрацией военной мощи.

Гитлер хотел обмануть Сталина, подбрасывая версию, будто скопление немецких войск у советской границы — отвлекающий маневр перед их высадкой в Англии. Но эта хитрость не удалась. Уже в марте 1941 года Сталин получил несколько сообщений о том, что Гитлер, не добившись превосходства в воздухе и на море, отказался от высадки на Британские острова. В Лондоне не исключали сговора с ним. Полет Гесса в Великобританию еще больше усилил подозрения на этот счет. Не представлял секрета тот факт, что немало влиятельных государственных деятелей этой страны оставались сторонниками сближения с Германией.

Существует вполне правдоподобное предположение, что Гесс был уполномочен вести переговоры с Черчиллем. От имени фюрера он, по-видимому, предлагал британскому премьер-министру участие в совместном англо-германском нападении на СССР. Черчилль отказался от такой авантюры, но заверил Берлин в том, что займет позицию нейтралитета в германо-советской войне.

Давая такое обещание, Черчилль отвел угрозу вторжения немцев на Британские острова, натравливал Германию на Советский Союз и получал возможность в дальнейшем свободно маневрировать по мере дальнейшего хода военных действий.

На справедливость такого мнения указывает то, что протоколы допроса Гесса после его приземления в Англии до сих пор не опубликованы. Очень неубедительно звучит предположение, будто Рудольф Гесс был психически ненормален, а его акция — экстравагантная выходка одиночки: слишком высокое положение занимал этот человек в нацистском государстве.

Черчиллю было бы целесообразно провести подобные переговоры и занять на них позицию, выгодную для Англии. Не утруждая себя какими-либо официальными договоренностями, он имел возможность в любое время нарушать данное обещание, а оповестив Сталина о возможности скорого нападения фашистов на СССР, демонстрировал свою готовность к совместным действиям против общего врага. Такая «двойная игра» была вполне в его стиле.

Не исключался удар немцев по транспортной артерии Британской империи — Суэцкому каналу и вторжение на Ближний Восток. Из-за активности германских войск, авиации, разведки и дипломатии в этом районе мира Сталин считал наиболее вероятным именно такое развитие событий. Тем более что Япония, отказавшись от притязаний на советскую территорию, направила свои усилия на завоевание колоний в Юго-Восточной Азии.

Логично было предположить, что и Гитлер нанесет удар «в подбрюшье» Британской империи, устанавливая свое господство в нефтеносном регионе. У Сталина были основания надеяться на выигрыш времени.

Гитлер начал в мае 1941 года дезинформационную акцию. Сталину подбрасывали сведения о том, что вермахт стянут к советской границе с целью оказать давление на СССР, чтобы он обеспечил германское участие в эксплуатации бакинской нефти, а также для прохода своих войск через южные районы СССР на Ближний Восток. Сообщалось также о том, что Черчилль согласен пойти на сговор с Гитлером. Это было правдоподобно. Такое союзничество могло сорвать возможность создания мощной англо-американо-советской коалиции, способной резко ограничить поползновения Гитлера.

Дезинформационные слухи заполнили страницы многих газет и широко распространялись в столицах европейских государств. Создавалось впечатление, будто концентрация немецких войск — блеф, а мирное урегулирование германо-советских противоречий неизбежно. Эти сведения передавались в Кремль.

Сталин оказался в очень сложном положении. Было ясно: Германия готова напасть на СССР. Однако поступали сведения о том, что нацистское руководство осуществляет «психологический нажим» для укрепления «позиции силы» к предстоящим мирным переговорам.

Сталин не сбрасывал со счетов ни ту, ни другую информацию. А наша разведка доносила о разногласиях в верхушке нацистов: мол, Гитлер стремится сохранять мир с СССР и продолжать войну с Англией, а руководство вермахта хочет спровоцировать германо-советский конфликт. Чтобы не допустить такого столкновения, Сталин категорически требовал «не поддаваться на провокации».

Донесения о возможных сроках начала войны, как мы уже упоминали, не подтверждались, и это несколько успокаивало Сталина. 22 июня вполне мог оказаться еще одним ложным прогнозом.

Но подготовка к войне продолжалась. В частности, отдельные части Красной Армии подтягивались к западной границе. Это некоторые нынешние авторы рассматривают как подтверждение того, что Сталин готовил нападение на Германию, а Гитлер лишь опередил его. В оперативном планировании немцев вариант наступательных действий советских войск в расчет не принимался.

«Неприведение частей РККА в состояние повышенной боевой готовности свидетельствовало о выжидательно-оборонительной, а не наступательной позиции советского руководства… — пишет историк О.В. Вишлев. — Напасть на Германию означало бы для СССР в этих условиях пуститься в опаснейшую авантюру. Сталин же не был авантюристом, он был очень осторожным и расчетливым политиком».

Сталин хотел начать переговоры с Гитлером, но не желал проявить инициативу, полагая, что тот воспримет это как знак слабости. Были подброшены в Берлин «свидетельства» о сближении позиций СССР, Англии и США, чего весьма опасался Гитлер.

Обмануть фюрера не удалось. Он устроил инсценировку о будто бы допущенной Геббельсом утечке совершенно секретной информации в статье, опубликованной в нацистской газете: сообщение о готовящемся немецком вторжении в Англию. Тираж был срочно конфискован. Сталин предположил, что Геббельс предупредил Лондон о вторжении, чтобы сорвать этот план, сделать войну с Англией бесперспективной и толкнуть Гитлера против СССР.

Сталин ответил заявлением ТАСС от 13 июня 1941 года, где содержался призыв к Германии о переговорах. Но Гитлер молчал.

Сталин продолжал надеяться на мирные переговоры. Он опирался на поступавшую к нему информацию, каналы которой работали на полную мощность в последние предвоенные дни и часы. Однако сообщения советских разведчиков и дипломатов были сумбурны и противоречивы.

За последние 20 лет из этого потока сведений отбирались те, которые предупреждали о возможном начале войны 22 июня. Это вроде бы демонстрировало глупость и болезненную недоверчивость Сталина. Но легко быть критиком «задним числом»! А в то время никто из авторитетных аналитиков в СССР не гарантировал верность подобных (немногих!) данных. Ведь предыдущие донесения о более ранних сроках вторжения не оправдались. Да и что можно предпринять за считанные дни до агрессии? В предыдущие два месяца части Красной Армии на Западе и без того находились в постоянной боевой готовности. Некоторые из них в июне уже приступили к перевооружению.

Сталин имел основания для надежды предотвратить войну даже в последние дни перед ней. Вспомним случай, рассказанный Судоплатовым. В московском отеле «Метро-ноль» советская контрразведка перехватила двух немецких дипкурьеров. Одного заперли будто случайно в кабине лифта, а другого — в ванной его номера.

«Вызволили» застрявшего в лифте контрразведчики, которые за пять минут, имевшихся в их распоряжении, вскрыли его «дипломат» и сфотографировали лежавшие там секретные документы. Среди них было письмо Риббентропу посла Германии в СССР графа Шуленбурга, сообщавшего, что может быть посредником в урегулировании германо-советских противоречий. Шуленбург был одним из инициаторов и составителей Пакта 1939 года. Старый дипломат кайзеровской школы, он оставался верен бисмарковской традиции не вступать в военный конфликт с Россией. И доказывал это на деле, чем заслужил определенное доверие в руководстве СССР, в частности у Сталина. (В 1944 году Шуленбург был казнен гестапо.)

Судоплатов писал: «Хотя признаки приближающейся войны были очевидны, этот документ, позиция Шуленбурга и его высокая репутация подтверждали, что дверь к мирному урегулированию все еще не закрыта».

Итак, поток противоречивых слухов, взаимоисключающих дипломатических и агентурных донесений, экспертных оценок возрастал вплоть до 22 июня. Инициатива была на стороне Гитлера, Сталину оставалось только выжидать, каким станет очередной ход противника. Такова была объективная ситуация на тот период.

Может показаться, что на данном этапе дипломатия Гитлера оказалась более эффективной, чем сталинская. С этим нельзя согласиться. Отказ от переговоров — дипломатическая акция примитивная, показывающая не силу, а слабость того, кто избегает поединка, или его коварство. Но главное даже не в этом. В любой схватке, а тем более в продолжительном противостоянии, отдельные неудачи вполне естественны. Без них в сложных ситуациях не обойтись. Главное здесь не частности, а общий результат. Как известно, результатом был триумф Сталина и трусливая злоба и зависть его недругов.

Сталинская дипломатия показала всему миру, что Советский Союз всегда готов к мирным переговорам, предпочитает сотрудничество с другими странами, не строит агрессивных планов и честно выполняет взятые на себя обязательства. Ничем подобным гитлеровцы похвастаться не могли.

Кстати, в январе 1941 года Гитлер заявил: «Сталин, властитель России — умная голова, он не станет открыто выступать против Германии». И еще: «Пока жив Сталин, никакой опасности нет: он достаточно умен и осторожен».

Может возникнуть вопрос, «модный» в период «перестройки» и расчленения СССР: а как же трактовать оккупацию советскими войсками Прибалтики, западных районов Белоруссии, Украины? Это ли не агрессивная политика!

Ответ подсказывает тот факт, что ввод советских войск в Литву, Латвию, Эстонию и присоединение этих стран к СССР не вызвали практически никакого сопротивления. Лишь в восточной Польше, куда вошла Красная Армия, погибло немногим более 1 тысячи наших военнослужащих. Народы этих стран и правительства восприняли акт присоединения к СССР более или менее лояльно.

Немецкая оккупация обернулась бы для значительной части местного населения трагедией или порабощением (что входило в планы нацистов). В то же время попытка отодвинуть границу от Ленинграда в глубь Финляндии обернулась войной, на которой за три с половиной месяца погибло почти 127 тысяч военнослужащих СССР. Победа досталась дорого, зато была достигнута цель, поставленная Сталиным. Поэтому во время Великой Отечественной войны удалось спасти Ленинград (финны воевали на стороне гитлеровцев).

Итак, попытка насильно оккупировать сравнительно небольшую часть Финляндии (с предложением компенсировать это передачей ей советских территорий) обернулась кровопролитной войной. А присоединение трех прибалтийских стран и значительных областей Польши произошло мирным путем. Вот принципиальная разница между оккупацией и вхождением в состав державы.


Полное поражение

Победоносное, хотя и с немалыми потерями, начало войны Германии, а по сути всей континентальной Европы, против СССР могло завершиться капитуляцией если не от имени Сталина, то по инициативе тех, кто мог бы его сменить. Таким был расчет гитлеровцев. Он не оправдался.

Несколько слов о «внезапности» войны для Сталина. На рассвете 22 июня, по воспоминаниям Г.К. Жукова, руководитель страны крепко спал. Однако, судя по всему, это вовсе не свидетельствовало о его беспечности и непонимании напряженности обстановки. Вот что сообщает досье «История и современность» (№ 6, 2003 год):

«День перед началом войны Жуков описывает удивительно кратко, с большими недомолвками. О том, что происходило 21 июня, в его книге нет ни слова. Рассказ о начале войны Жуков начинает сразу с ночи на 22 июня. По его словам, директива о приведении приграничных войск в боевую готовность была отправлена в 0.30 ночи 22 июня. Почему так поздно? Ведь Сталин дал указание об этом еще днем. У Жукова объяснения нет».

Возможно, это говорит о том, что Георгий Константинович, занимавший пост начальника Генштаба, или не слишком торопился, или его отвлекли какие-то другие дела. По линии войсковой разведки он мог бы, пожалуй, еще раньше оценить опасность нападения.

Позже со слов Хрущева стали обвинять Сталина в том, что он слишком доверился мирным обещаниям Гитлера. Но нет никакого сомнения в том, что фюрер не внушал никакого доверия Сталину. В тот момент советскому вождю (который еще не был Верховным Главнокомандующим) оставалось только ждать и надеяться, что вторжение гитлеровцев отложено на следующий год. Хотя уже тогда была дана команда подготовить к отправке на запад страны некоторые воинские части, находившиеся в Сибири.

О том, какая была обстановка за полтора месяца до начала Великой Отечественной, можно судить, в частности, по воспоминаниям тогдашнего выпускника одной из военных академий Энвера Муратова. Днем 5 мая он с группой товарищей пришел на торжественный прием в Кремль. При входе их не обыскивали (вспомним миф о страшной подозрительности Сталина). На банкете один из тостов произнес генерал:

«— Товарищи! Предлагаю выпить за мир, за сталинскую политику мира, за творца этой политики, за нашего великого вождя и учителя Иосифа Виссарионовича Сталина.

Сталин протестующе замахал рукой и взял слово, заметно волнуясь. Вот главное, что он сказал:

— Этот генерал ничего не понял… Германия хочет уничтожить наше социалистическое государство, завоеванное трудящимися под руководством Коммунистической партии Ленина. Германия хочет уничтожить нашу великую Родину… истребить миллионы советских людей, а оставшихся в живых превратить в рабов. Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне. Я предлагаю выпить за войну, за наступление в войне, за нашу победу в этой войне!»

Слова Сталина на банкете свидетельствуют о том, что он серьезно и с большой тревогой относился к донесениям о готовящемся в середине мая фашистском наступлении.

Крупные поражения в начале войны не деморализовали народ, Красную Армию, Сталина. Хотя тогда положение было критическим, и рассматривалась даже авантюрная идея о физической ликвидации Гитлера осенью 1941 года. В случае взятия Москвы немцами покушение должно было произойти во время предполагаемого их парада на Красной площади. В 1942-м предполагалось уничтожить Гитлера в его полевой ставке в Виннице.

Планировалось покушение на него и в Германии. Организатором был впоследствии известный советский боксер И. Миклашевский — племянник актера Блюменталь-Тамарина (перебежавшего к немцам), внедренный советской разведкой как «добровольно сдавшийся в плен». Используя расположение чемпиона мира Шмерлинга, он вошел в высшие круги Рейха. Миклашевский разработал план покушения в одном из берлинских театров. В этом ему могла помочь подруга любовницы Гитлера Евы Браун — известная тогда кинозвезда Ольга Чехова (племянница жены А.П. Чехова — знаменитой актрисы, а также бывшая жена известного актера, племянника Антона Павловича, Михаила Чехова).

Неожиданно из Москвы поступил приказ о прекращении подготовки этой акции. Его отдал лично Сталин, которому регулярно докладывали о ходе разработки этой операции. В мемуарах П.А. Судоплатова объяснено: «В 1943 году Сталин отказался от своего первоначального плана покушения на Гитлера, потому что боялся: как только Гитлер будет устранен, нацистские круги и военные попытаются заключить сепаратный мир с союзниками без участия Советского Союза. Подобные страхи не были безосновательными».

Сталин знал, что на Западе есть значительный слой в верхних эшелонах власти, способный пойти на сговор с той частью нацистского руководства, которая готова была пожертвовать своим фюрером. Например, в начале 1945 года Ален Даллес вел сепаратные переговоры в Швейцарии с генералом СС Вольфом.

…У Сталина были все основания не доверять союзникам и затаить на них глубокую обиду. У него не было сомнений в том, что они, ведя войну с Германией, стараются максимально обескровить СССР. Обещая открыть второй фронт в 1942 году, они не только обнадежили советского Верховного Главнокомандующего, но и серьезно нарушили его стратегические планы. Не чувствуя никакой угрозы с Запада, немцы и их союзники смогли предпринять крупное наступление с угрозой захватить Ленинград и Сталинград.

Создается впечатление, что Черчилль и Рузвельт спокойно рассматривали такой вариант и даже — не исключено — надеялись на сильный подрыв позиций Советского Союза. После этого западные союзники могли бы диктовать ему свою волю. Однако летние немецкие успехи в 1942 году завершились зимой плачевно: сталинградской катастрофой.

Тут впервые, пожалуй, проявился военный стратегический талант Сталина. Под его руководством (без ведома Жукова) была разработана операция по дезинформации противника: наш агент, которому немцы полностью доверяли, сообщил им, что советское контрнаступление планируется с основным ударом под Ржевом. Туда был направлен маршал Жуков, не знавший, что ему предстоит провести отвлекающий маневр.

Немцы подтянули свои войска под Ржев, успешно отразив советские атаки; и тогда началось неожиданное для врага наше наступление под Сталинградом, завершившееся окружением и уничтожением крупной группировки противника (треть миллиона человек).

Нечто подобное повторилось и в следующем году. Сконцентрировав свои вооруженные силы на восточном направлении, Гитлер после некоторых сомнений перешел к решительным действиям. В его распоряжении было 257 дивизий (из них состоящих только из немцев — 207) вместо 240 — в 1942-м. Союзники Сталина, казалось бы, должны были отвлечь часть гитлеровских войск, высадившись во Франции. Однако союзники не торопились. 16 февраля 1942 года Сталин написал Рузвельту:

«Что касается открытия второго фронта в Европе, в частности во Франции, то оно, как видно из Вашего сообщения, намечается только на август-сентябрь, мне кажется, однако, что нынешняя ситуация требует того, чтобы эти сроки были максимально сокращены и чтобы второй фронт на Западе был открыт значительно раньше указанного срока». А данное событие совершилось как раз, наоборот, значительно позже!

В начале июня 1943 года Гитлер подтянул свои силы на Курском направлении, когда сюда стали поступать новейшие мощные танки «Тигры» и «Пантеры», самоходки «Фердинанд» и сосредоточивались в невиданном количестве танковые армии (дивизии СС «Адольф Гитлер», «Мертвая голова», а также «Великая Германия» и др.). В это время Рузвельт направил Сталину послание «лично и строго секретно». О чем? О борьбе с немецкими подводными лодками, о возможном участии Турции в войне на стороне союзников, о борьбе с Японией и поддержке Китая, о помощи французским войскам в Африке…

С каким чувством читал Сталин подобные сообщения перед решающей битвой, в которой Германия напрягла все свои силы, чтобы разгромить советскую армию? А Рузвельт в заключение довел до сведения адресата: «Совместная англоамериканская штабная группа постоянно занималась и занимается пополнением необходимых планов самыми последними данными для того, чтобы немедленно использовать всякую слабость противника во Франции или в Норвегии».

Но ведь недавно три немецких танковых дивизии были переброшены из Франции на Восточный фронт! Словно Гитлер твердо знал: Англия и США не станут мешать ему нанести сокрушительный удар на востоке. А в заключение письма говорилось: «Согласно теперешним планам на Британских островах весной 1944 года должно быть сконцентрировано достаточно большое количество людей и материалов для того, чтобы предпринять всеобъемлющее вторжение на континент в это время».

Союзники, вновь отложив время открытия второго фронта в Европе, в очередной раз предали Сталина в наиболее острый, решающий момент военной кампании 1943 года.

11 июня Сталин ответил сдержанно, но сурово и кратко. Через 13 дней написал более подробно, напомнив Черчиллю: «Это Ваше ответственное решение об отмене предыдущих Ваших решений насчет вторжения в Западную Европу принято Вами и Президентом без участия Советского Правительства». Слишком многое походило на сговор, направленный в данном случае не столько против Гитлера, сколько против Сталина.

Они по-прежнему выжидали удобный момент для активных действий в Европе, когда обессилеют в схватке один на один Германия и СССР. Сталин концентрировал вооруженные силы на Курском направлении. Зная об этом, Гитлер решил не отменять намеченную здесь операцию «Цитадель», а еще более укрепить свои прежде всего бронетанковые силы. Но и это знал Сталин, а потому позаботился о том, чтобы советская сторона имела численное превосходство в людях и технике.

В двух ударных немецких группировках насчитывалось около 1 миллиона человек, 10 тысяч орудий и минометов, до 2700 танков и штурмовых орудий, 2050 самолетов. Им противостояли войска Центрального и Воронежского фронтов: 1,3 миллиона человек, 19 тысяч орудий и минометов, 3400 танков и самоходных орудий, 2170 самолетов.

На случай глубокого немецкого прорыва был организован резервный Степной округ, в составе которого имелось около полумиллиона человек, 7400 орудий и минометов, 1550 танков. В отличие от Сталина, Гитлер не предусмотрел возможность того, что наступление вермахта захлебнется и русские нанесут ответный удар. «Цитадель» разрабатывалась как исключительно наступательная операция. Ради нее были оголены отдельные участки Восточного фронта.

С советской стороны сделано было то же самое. Но к этому времени страна сумела оправиться от предыдущих ударов врага. На фронт поступало все больше техники, а танкисты, летчики, артиллеристы стали значительно квалифицированнее, чем раньше. Тем, кто в наши дни не способен представить себе, насколько высок был моральный дух советских солдат и офицеров, полезно прочесть английского военного историка полковника Е. Лейдери о том, как подготавливались красноармейцы к отражению немецкого наступления:

«В период ожидания солдаты проходили физическую подготовку, совершали марш-броски. Экипажи танков соревновались в преодолении препятствий, скорости и стрельбе. На встречах с молодыми солдатами ветераны делились своим боевым опытом. В состав каждого танкового экипажа включались один-два коммуниста или комсомольца, призванных подавать пример… В свободное время демонстрировались кинофильмы, организовывались спортивные игры, опытные воины выступали с лекциями».

Дело, конечно, не только в этом. Шла подготовка минных полей и огневых точек с учетом того, что немцы пустят вперед мощнейших «Тигров», «Пантер» и «Фердинандов» и предпримут ряд других маневров, которые можно было предугадать. Предстояло выдержать удар чудовищной силы. Например, на южном фланге Курской дуги девять лучших дивизий вермахта сосредоточились на фронте шириной 45 км.

Немцам перед решающим броском на восток было зачитано патетическое воззвание фюрера:

«Солдаты Рейха!

Сегодня вы начинаете великое наступление, которое может оказать решающее влияние на исход войны в целом.

С вашей победой сильнее, чем прежде, укрепится убеждение в тщетности любого сопротивления немецким вооруженным силам».

…На рассвете 5 июля, когда немецкие солдаты и офицеры слушали эти слова, готовясь к смертельной схватке, на них обрушился шквал советских снарядов, бомб, мин и ракет. Это было неожиданно и страшно. Ведь артподготовка обычно предшествует своей атаке, а тут все наоборот.

На нашей стороне командование находилось в напряженном ожидании: не произошла ли ошибка, не перенес ли враг дату наступления? Или вообще главные удары начнутся в других местах?

Но в 6.00 две тысячи немецких танков первой волны выползли из укрытий и двинулись вперед. К их встрече все уже было готово. «Вокруг нас от огня русской артиллерии, — писал радист «Тигра», — дыбом вставала земля. Иван, с присущей ему хитростью, не открывал огня в предшествующие недели… Весь фронт опоясали вспышки выстрелов. Казалось, что мы вползаем в огненное кольцо».

С большими потерями медленно продвигались вперед немецкие отборные части. «Мы столкнулись, — писал немецкий танкист, — с казавшейся неистощимой массой русских танков — никогда раньше я не получал столь наглядного впечатления русской мощи и численности противника, как в этот день. Облака густой пыли делали невозможным получить поддержку от люфтваффе, и вскоре многочисленные «тридцатьчетверки» прорвали наш передовой заслон и, как хищные звери, рыскали по полю боя».

Ни о каком дальнейшем германском наступлении не могло быть и речи. Однако произошло нечто значительно худшее для них. «Мы надеялись, — писал командующий группой армий «Юг» фон Манштейн, — что нанесли противнику в ходе операции «Цитадель» столь ощутимый урон, что сможем теперь рассчитывать на передышку в этом секторе фронта».

Этого не произошло. Сильно потрепанные танковые дивизии немцев отошли назад для передислокации и ремонта. Наши потери тоже были немалыми, однако ноле боя осталось за нами. Около тысячи поврежденных советских танков и САУ (самоходные артиллерийские установки) за полмесяца были вновь введены в строй. Подошли подкрепления.

Немцы совершили новый танковый прорыв на юге. Но это лишь ухудшило их положение. 3 августа советские войска перешли в наступление, нанося измотанному противнику сокрушительные удары. Он откатывался назад, не имея возможности закрепиться на каких-либо рубежах, ибо они не были заблаговременно подготовлены.

Как писал западногерманский историк Пауль Карелл: «Накопленные за многие месяцы настойчивыми и самоотверженными усилиями войсковые резервы, и особенно танковые и моторизованные дивизии, растаяли в огненном горниле Курской битвы… Наступательная мощь была подорвана на длительное время. С этого момента и впредь создание стратегических резервов окажется более невозможным…

В этом смысле Курская битва была решающим сражением Второй мировой войны».

Гитлеровское великое наступление обернулось величайшим поражением.

Надо отдать должное фюреру: он сомневался в целесообразности проведения столь грандиозной операции. И все-таки недооценил таланты русских генералов и маршалов, а главное — проницательности Сталина, утвердившего общий план операции. Риск был велик с обеих сторон, однако стратегия Сталина оказалась более верной. К тому же он обезопасил свои армии от разгрома, подтянув дополнительные резервы. Даже если бы немцам удалось вклиниться далеко в наше расположение, они столкнулись бы с новыми, готовыми к бою частями.

«То, что Курская битва — гигантская схватка двух вцепившихся друг в друга колоссальных сил, — писал американский военный историк М. Кэйдин, — может стать новоротным пунктом войны в России, было совершенно очевидно обоим смертельным врагам. Если бы операция «Цитадель»… увенчалась успехом, сцена была бы подготовлена для широких новых наступательных операций против русских… Суть немецкого плана: разбить, перемолоть, рассеять, убить, захватить в плен… Позднее, если операция «Цитадель» пойдет так, как рассчитывал Гитлер, последует большое новое наступление на Москву».

Фюрер предполагал оккупировать Швецию и, усилив южную группировку войск, выбить англо-американские части из Италии. Его планы полетели кувырком. Он был подавлен и растерян. Как настоящий хищник Гитлер умел великолепно нападать, а не держать оборону. Интеллектуально Сталин оказался значительно сильней его, и это вызывало неуверенность в своих действиях, которые предугадывает противник. В боевом единоборстве такая растерянность вынуждает совершать дополнительные ошибки.

До этой битвы Гитлер мог убеждать себя в том, что русских спасла от разгрома иод Москвой лютая зима. Сталинградскую катастрофу он тоже мог оправдывать суровыми климатическими условиями, тем более что летние кампании 1941, 1942 и частично 1943 годов проходили успешно. Оккупировав крупнейшие промышленные районы Европейской России, где находилось 40% населения СССР, Гитлер был уверен, что у Сталина осталось слишком мало людских и технических ресурсов.

Геббельсовская пропаганда, твердившая о слабости советской государственной системы, отсталости промышленности, устарелости и скудности техники, интеллектуальной недоразвитости русского человека, — такая идеологическая обработка воздействовала и на Гитлера, и на его стратегические планы. А в 1943 году СССР стал превосходить Германию и ее сателлитов но производству высококлассной военной техники (сказалась, конечно, и помощь союзников, но и без них еще до войны были разработаны и запущены в производство превосходные танки, самолеты, орудия, «Катюши»).

Гитлер уважал Сталина и все-таки недооценивал его. Сказывалась и убежденность в своей гениальности (что подтверждали его замечательные успехи как политика, государственного деятеля, руководителя вооруженных сил). Влияла и вера фюрера в бредовую расовую теорию, согласно которой немцам предопределено изначально господствовать над славянами и побеждать их в сражениях, как положено более высокой расе…

Курская битва была прежде всего столкновением военной техники и тех, кто ею владел, а также стратегической и тактической мысли. Как писал американский военный журналист (бывший во Второй мировой танкистом) Дуглас Орджилл: «В конечном счете именно русские внесли наиболее ощутимый и долгосрочный вклад в теорию и практику танковой войны…

Помимо всего прочего, Т-34 дал русскому солдату от рядового до генерала уверенность, которая заложила основу для будущих блестящих успехов советских танковых армий. Трудно переоценить также значение последствий того обстоятельства, что превосходная конструкция Т-34 была разработана и запущена в серийное производство столь своевременно».

Дело, конечно, не в уникальном творении, которое командующий танковой армией вермахта генерал-фельдмаршал Эвальд фон Клейст назвал «самым лучшим танком в мире». На Курской дуге произошло столкновение техники, которая была детищем научно-технологической мысли, индустрии, квалификации специалистов, всего промышленного и интеллектуального потенциала страны. И Советский Союз (Великая Россия) по всем этим показателям не уступал ведущим капиталистическим державам.

…Мы уделили так много внимания Курской битве, потому что война, по замечанию остроумного американского писателя Амброза Бирса, — это «развязывание с помощью зубов политического узла, который не поддается языку». Сталин оказался значительно более умелым, предусмотрительным, хитроумным и мудрым, чем Гитлер. Поражения последнего во многом определялись тем, что он слишком поздно осознал, что имеет дело с противником, превосходящим его едва ли не во всех отношениях.


Финал

Рузвельт и Черчилль, писал Хаффнер, «не только опасались, что из-за затяжки с открытием второго фронта Сталин может пойти на мир, чтобы вырваться из войны, но и предполагали, что Гитлер, особенно после Сталинграда, наверняка ухватится двумя руками за такую возможность спасения… Они серьезно думали о том, как предупредить преждевременный распад большой военной коалиции. Результатом их размышлений явилось требование о безоговорочной капитуляции Германии, которое было провозглашено 23 января 1943 года на совещании в верхах западных держав в Касабланке, приглашение на которое Сталин отклонил.

Это требование исключало любое перемирие или переговоры о мире со стороны западных держав не только с Гитлером, но и с любым другим германским правительством. Благодаря ему союз между Востоком и Западом действительно продержался до полной победы над Германией…

Такой представляется картина прошлого в наши дни. Однако в 1943 году еще длительное время было сомнительным… предотвратили ли (Рузвельт и Черчилль. — Р.Б.) сепаратный мир между Германией и СССР. Правда, в своем приказе по случаю 1 мая 1943 года Сталин совершенно определснно поддержал требование западных держав. Однако в июле, после своей крупной победы в грандиозной битве под Курском, русские открыто и демонстративно вновь отмежевались от этой политики: они сделали это одновременно с созданием Национального комитета «Свободная Германия» из немецких военнопленных и коммунистов. Это предложение предусматривало ведение «нормальных» переговоров о мире, правда, теперь уже не с Гитлером, а с такой Германией, которая нашла бы в себе силы и разум освободиться от Гитлера… Одобренный русскими Манифест Национального комитета читается как сплошная полемика против политики «безоговорочной капитуляции».

В Манифесте речь шла о возможности мирного договора с Германией, но конечно же не нацистской: «Если германский народ по-прежнему безропотно и покорно допустит, чтобы его вели на гибель, тогда Гитлер будет свергнут лишь силой армий коалиции. Но это будет означать… расчленение нашего отечества. И пенять нам придется тогда только на самих себя. Если германский народ вовремя обретет в себе мужество и докажет делом, что он… преисполнен решимости освободить Германию от Гитлера, то он завоюет себе право самому решать свою судьбу и другие народы будут считаться с ним…

С Гитлером мира никто не заключит… никто с ним и переговоры не станет вести. Поэтому образование подлинно национального немецкого правительства является неотложнейшей задачей нашего народа… Верные родине и народу силы в армии должны при этом сыграть решающую роль. Это правительство тотчас же прекратит военные действия, отзовет германские войска на имперские границы и вступит в переговоры о мире, отказавшись от всяких завоеваний».

Предложение о переговорах было альтернативой требованию Запада о безоговорочной капитуляции. «Таким образом, — писал Хаффнер, — еще в 1943 году Советский Союз открыто говорил о мире с Германией, которая избавилась бы от Гитлера… Очевидно, что и в июле 1943 года, когда военная победа русских, даже без «второго фронта», была лишь вопросом времени, скорый мир без Гитлера был для них приемлемее достигнутой в результате неисчислимых жертв полной победы. Между тем манифест Национального комитета не нашел отклика в Германии. И тогда в октябре, после трех месяцев напрасного ожидания, русские присоединились на конференции министров иностранных дел в Москве к требованию о безоговорочной капитуляции.

В 1944 году победоносные советские армии закончили освобождение территории СССР, освободили почти половину Восточной Европы и подошли к границам Германии. Западные союзники оставались на территории Бельгии. И вдруг именно там, в Арденнах, в декабре 1944 года Гитлер нанес контрудар, закончившийся для англо-американцев угрозой нового Дюнкерка. Эта угроза была устранена только верным союзническому долгу Сталиным, который приказал ускорить наступление на гитлеровцев на Восточном фронте».

По Хаффнеру, Гитлер хотел вовлечь в войну против СССР западные державы. Он надеялся, что они выберут партнерство с Германией как меньшее зло. Своим наступлением в Арденнах он хотел показать, что способен их даже отбросить, и тогда русские смогут дойти до Ла-Манша.

Но может быть, у Сталина, окрыленного победами, действительно возникло искушение продвигаться как можно дальше на Запад, распространяя свою власть на максимальное число стран Европы? Не возникла ли у него мысль реанимировать идею мировой революции?

Ответы на эти вопросы — только отрицательные. Никаких агрессивных планов создания своей «империи», которыми был обуян Гитлер, у Сталина не было. Хаффнер писал: «Сталин сам остановил свои армии на Одере. Он, как и Гитлер, считал, что перед лицом быстро несущейся на Запад русской лавины западные державы впадут в панику и могут пойти на союз с немцами. Сталин был полон решимости не допустить этого.

В отличие от Гитлера Сталин был весьма трезвым, хладнокровным и осторожным политиком, который всегда знал меру. Он также видел опасность столкновения продвинувшихся вперед армий с Востока и Запада. Ее можно было избежать лишь в результате предварительно заключенных конкретных соглашений о демаркационной линии в оккупационных зонах. Такие соглашения были для него важнее сенсационных военных успехов, которые, чего доброго, могли напугать западных союзников… Это удалось ему сделать на Ялтинской конференции».

Яростное сопротивление, которое оказывали гитлеровские войска натиску Красной Армии, показывает, насколько сильна была идеологическая обработка немцев, как верили они своему фюреру. Он тоже не собирался капитулировать, до последних дней надеясь, что англичане и американцы поймут, как опасно для них распространение коммунизма и насколько выгодней сотрудничать с фашистской Германией, тоже капиталистической страной. Пожалуй, в подобных мечтах Гитлер слишком далеко отрывался от реальности. И в США, и в Англии очень влиятельные еврейские кланы не могли бы простить геноцид своего народа. Кроме того, общественное мнение в этих двух странах было совершенно явно настроено в пользу союзного СССР и против фашистов.

Правда, но мнению Хаффнера, «надежда Гитлера на столкновение Запада с Востоком была не такой уж необоснованной: весной и ранним летом 1945 года, действительно, была опасность, что война между победителями могла вспыхнуть сразу же. По крайней мере, один из ведущих деятелей коалиции — Черчилль был, но достоверным источникам, готов и даже стремился к этому». Хотя, пожалуй, если и была такая готовность, то лишь как один из вариантов действий, не более того.

Свои надежды Гитлер возлагал именно на Англию. На это у него были соображения сугубо умозрительные. Как писал Шелленберг, его расовая концепция предполагала единение с английским «братским германским народом». Это единение предполагало противопоставить величайшему врагу Запада, «коммунистическому недочеловечеству». Он был убежден, что Сталин с 1924 года, в соответствии с тайной программой, осуществляет систематическое расовое смешение народов Советского Союза, стремясь к преобладанию монголоидных элементов. Сообщения о действительном положении дел в России не могли заставить его отказаться от этой навязчивой идеи.

Отметим, кстати, что расизм, пытавшийся опираться на научные данные, был популярен во многих западных странах. Американские антропологи Нотт и Глиддон опубликовали в 1854 году монографию «Типы человечества», где утверждали полное отсутствие родства между белыми и чернокожими, приближенными к человекообразным обезьянам. Французский аристократ Ж.А. де Гобино издал «Опыт о неравенстве человеческих рас» (1853), пытаясь доказать превосходство высшего расового типа — арийского. На такой основе вполне могли сойтись руководители крупнейших западных держав в своем давнем стремлении разрушить «азиатскую» — но их представлениям — Россию. Хотя, конечно же, сам Сталин был не менее (если не более) арийским типом, чем Гитлер, Геринг, Геббельс и многие другие нацисты. Так что гитлеровские расовые фантазии скорее всего имели более политический, чем антропологический характер.

Гитлер надеялся на соглашение с западными союзниками СССР еще и потому, что Черчилль с давних пор хранил ненависть к стране, где у власти находятся представители народа, а не ставленники богачей и знати. Резкое ослабление влияния стран капитала в Европе толкало их на сговор с ослабевшей Германией против усилившегося Советского Союза. Если учесть, что здоровье Рузвельта ухудшилось и он умер 12 апреля 1945 года и Черчилль стал самым влиятельным политиком Запада, его сговор с военным руководством фашистов был вполне возможен. Порой даже такие договоренности осуществлялись, а немцев, сдавшихся в плен англо-американцам, оставляли для возможной совместной войны против Советского Союза.

Главной помехой в этих планах был страх потерпеть сокрушительное поражение от могучей армии, сумевшей разгромить самую мощную военную машину Западной Европы. Русские войска неудержимо двигались на запад, и единственно, что могло их остановить, это приказ Сталина. И такой приказ был дан. СССР не стремился завоевывать Европу. Есть версия, что некоторые советские маршалы хотели этого, но Сталин выступил против.


Секрет победы

Подчас в нашей стране за последние два десятилетия звучало и такое: лучше бы в войне победили страны Запада, пусть даже с германскими фашистами вместе, чем система «сталинизма», угнетавшая русский народ. Так говорили и некоторые представители русской нации, подлинные враги нашего народа и нашей культуры. В США разрабатывались планы нападения на нас с применением атомного оружия, однако никто не рискнул их претворить в жизнь.

Некоторые деятели утверждают, будто падение рождаемости в СССР и уменьшение прироста населения объясняется людскими потерями военного времени. Это, конечно, чепуха, ибо вымирание русских началось в ельцинский период и продолжается теперь, когда о последствиях войны, бывшей шесть десятилетий назад, говорить нелепо. Главный показатель неблагополучия в стране — рост смертности. А этот показатель резко пошел вверх после расчленения великой России-СССР.

Впрочем, сейчас речь идет о поединке Сталина и Гитлера, где дипломатия мира обернулась страшной войной. Кто в ней победил? Судя по целому ряду высказываний в СМРАП (средствах массовой рекламы, агитации, пропаганды), можно подумать, что восторжествовала Германия, ибо немецкий народ понес значительно меньшие потери, чем советский. Например, в изданной массовым тиражом «Большой энциклопедии» («Хроника человечества», 1996) сказано, что перед войной в советских тюрьмах и лагерях находилось 10 млн человек. Потери в войне указаны в миллионах: «СССР — 13,6 военных и 7 гражданских, Германия — 4,75 военных и 0,5 гражданских».

В «Большом энциклопедическом словаре» (1998) даны другие цифры: «По различным данным, потери вермахта составили от 6 млн до 13,7 млн ч., СССР потерял ок. 27 млн ч., в т.ч. 11,3 млн ч. на фронте, 4-5 млн партизан… В фашистском плену оказалось ок. 6 млн ч.». Солженицын обнародовал совершенно чудовищный (и по масштабам лжи тоже) показатель числа погибших наших военных — 44 млн, хотя затем решил уменьшить до 31 млн. Поистине антисоветская злоба затуманивает умы. И это — в 1990-е годы, когда установилось господство в стране олигархов при неимоверном расхищении национальных богатств и вымирании народа!

Заметим, что геббельсовская пропаганда во время войны, когда дезинформация становится стратегическим ресурсом, и то не достигала таких высот лжи. В газете «Клич», распространявшейся среди пленных красноармейцев, утверждалось, будто к началу 1942 года Красная Армия потеряла 20 млн человек при 5 млн пленных. Сходную цифру (22 млн) назвал антисоветский публицист Ю. Геллер. А вторящий ему М.П. Капустин назвал Отечественную войну поистине великой по масштабам потерь и подчеркнул, что в конце 30-х годов «массовыми репрессиями был замучен и погублен цвет нации во всех слоях партийной, государственной, военной, общественной, научной и культурной интеллигенции».

Подумать только: погубили наилучших людей, нарочно обрекли на голод «многие миллионы», а в результате… победили в самой жестокой за всю историю войне! Да это же чудо из чудес. Выходит, что победа далась вопреки неимоверным потерям Красной Армии, вопреки ущербности советского строя; вопреки миллионам заключенных в тюрьмах и лагерях; вопреки государственному террору и уничтожению лучших сынов отечества, включая самых талантливых военачальников, цвет офицерства и интеллигенции; вопреки бездарному руководству Сталина.

Обдумывая подобные «вопреки», приходишь в замешательство. Как такая страна и такой народ могли бы выстоять против самой мощной военной машины Запада, а фактически — против всей Западной континентальной Европы (около 300 млн человек!) с ее огромным экономическим потенциалом?

Тем не менее актер и кинорежиссер А. Смирнов, например, в одной из телепередач истерично кричал, что врага забросали горами трупов, десятками миллионов убитых советских солдат. 22 февраля 1999 года руководитель телеканала «Россия» (а затем и министр культуры РФ) М. Швыдкой сослался на анекдот о Сталине, который на вопрос о потерях Красной Армии якобы ответил: «А сколько было убито фашистов? Около семи миллионов? Вот и наших погибло примерно столько же». Михаил Ефимович уточнил, что в действительности советские потери были в Три-четыре раза выше. Его собеседник журналист А. Симонов не усомнился в этом.

Итак, фашисты захватили территории, где находилось 40% населения СССР — 78 млн человек. В распоряжении Сталина осталось 115 млн, из которых 10 млн (если этому верить) пребывало в лагерях, а около 20 млн было убито или попало в плен. Учтем еще раненых и больных. Получается, что у Сталина фактически не осталось в 1943 году взрослых здоровых мужчин. А ведь до следующего года СССР сражался один против вермахта в Европе, да еще резко наращивал свой военный потенциал. Как же удалось нанести немцам и их союзникам сокрушительные удары?!

Понять И. Геббельса, втрое увеличившего потери Красной Армии, можно: шла война не на жизнь, а на смерть, в которой все средства хороши. Но как расценивать опусы А. Солженицына, заявления М. Швыдкого, Ю. Геллера,

Э. Генри, М. Капустина и прочих? Может быть, они ненавидят сталинскую систему, и это мешает им быть объективными? Но ведь речь идет о России, СССР, советском народе.

Перед войной СССР ускоренно проводил индустриализацию, усиливал свой экономический и оборонный потенциал. Это требовало огромного напряжения. Несмотря ни на что общая смертность в стране снижалась, а прирост населения составлял 1-2%. Следовательно, никаких массовых репрессий не было. В ГУЛАГе находилось в 1939 году 1 672 486 человек (из них 454 432 — за контрреволюционные преступления), а на следующий год соответственно 1 659 992 и 445 тыс. Шла жестокая борьба с уголовниками, расхитителями, врагами советской власти. И это позволило сплотить народ. Если бы советские люди не доверяли Сталину и ненавидели власть, этот режим рухнул бы сразу же после первых поражений от фашистских захватчиков. Гитлер на это и рассчитывал.

Перед войной армия, имевшая 680 тысяч командиров, потеряла, в основном арестованных, около 10 тыс. Были они лучшими из лучших? Вряд ли. Не они руководили частями Красной Армии, победившими в войне. Между прочим, 6 марта 1945 года Геббельс занес в свой дневник запись, приведя мнение Гитлера: Сталин своевременно провел военную реформу «и поэтому пользуется сейчас ее выгодами».

Советские маршалы и весь командный состав не уступали лучшим германским генералам и офицерам. Сталин достаточно быстро понял, кого следует назначить на руководящие посты. Дальнейшие события подтвердили его правоту и мудрость как Верховного Главнокомандующего. Бывали у него ошибки, и немалые (он и сам это позже признавал). Но в конечном итоге правда была на его стороне, и он, а не кто-то другой, привел СССР к победе.

За последние десятилетия стало модным всемерно восхвалять Г.К. Жукова как «творца Победы». Конечно, в его военном гении сомневаться не приходится. Ему Сталин доверил ряд ответственных операций. Но разве можно не воздать должное другим советским полководцам? Сражения шли на многих фронтах и в тылу врага. Требовалось руководить тылами не только армий, но и всей страны, снабжать войска всем необходимым, создавать новые образцы вооружения, спасать беженцев и пострадавших. А еще немалых трудов стоили дипломатические акции. Сталин вел и внутреннюю, и внешнюю политику, следил за состоянием стран союзников и противников… Короче говоря, много требовалось для победы.

Ну а как же с военными потерями?

В книге честного и умного исследователя В.В. Кожинова «Великое творчество. Великая победа» был произведен подсчет наших потерь. По данным Госкомстата середины 1990-х годов, общее число умерших за годы войны, не считая естественной смертности, — 26,3 млн человек, не считая оказавшихся за пределами страны, которых было около 5,6 млн. Значит, война унесла примерно 20 млн советских жизней.

Сколько же погибло наших военнослужащих? По результатам профессионального анализа В.В. Кожинова — 8,6 Млн человек. Примерно такую же цифру получил американский демограф (русский эмигрант) С. Максудов, работавший в Гарвардском университете. Он уточнил, что с учетом естественной смертности в армии от рук врага погибло 7,8 млн советских военных.

В «Военно-историческом журнале» (№ 9, 1990) приведены выводы двух специальных комиссий, подсчитавших наши потери. Всего было убито, пропало без вести, погибло в плену, умерло от ран, болезней и несчастных случаев 8668 тысяч солдат и офицеров Красной Армии. Из них на первые полгода войны приходится 1,5 млн. Учтем, что примерно столько погибло в фашистском плену. Обходись и мы так с вражескими пленными, немцы и их союзники недосчитались бы более 10 миллионов своих военных (их потери составили 7,6 млн человек, а более 8 млн сдалось в плен).

Обратим внимание и на потери гражданского населения. «Большая энциклопедия», преувеличив число наших павших воинов примерно в 2,5 раза (!), приуменьшила жертвы среди мирных жителей. Правда в том, что фашисты уничтожали наше гражданское население, а Красная Армия этого с немцами не делала. И все это — не пропаганда, а выводы, основанные на фактах.

Нередко говорят, что у нас главной ударной силой были штрафные батальоны. Мол, шли наши воины вперед от страха, ибо сзади стреляли им в спину заградительные отряды. Это — ложь и клевета. Всего прошло через спецлагеря бывших военнослужащих Красной Армии, вышедших из окружения и освобожденных из плена, — 354,6 тыс. человек. Из них 249,4 тысячи было передано в воинские части, 30,7 тыс. — в промышленность, а 18 382 человека направили в штурмовые батальоны. Следовательно, на каждую тысячу обычных военных приходилось 2 штрафника. Никакого решающего значения эти отчаянные, но малочисленные части иметь не могли. Герой Советского Союза писатель В. Карпов, прошедший огненное крещение в штрафбате, свидетельствовал: никто нас в бой не гнал пулеметами. Если б так было, мы пошли бы на них, а не на фашистов.

Почему же мы победили? На этот вопрос ответил Сталин, выступая на приеме в честь командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945 года. Он поднял тост: «За здоровье советского народа, и прежде всего русского народа». И пояснил:

«У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–42 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города… И народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим новое правительство, которое обеспечит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это… И это доверие русского народа советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом».

Принимая участников Парада Победы, он вновь вернулся к этой мысли: «Не думайте, что я скажу что-нибудь необычайное. У меня самый простой, обыкновенный тост. Я бы хотел выпить за здоровье людей, у которых чинов мало и звание незавидное. За людей, которых считают «винтиками» великого государственного механизма, но без которых мы все — маршалы и командующие фронтами и армиями, говоря грубо, ни черта не стоим».

Верные слова. Никто из руководителей нашей страны после него не говорил так просто, честно и справедливо.

Несмотря на огромные потери и разрушения, страна невероятно быстро поднялась, промышленность была восстановлена (еще в 1944 году Сталин провел совещание, посвященное переориентации народного хозяйства на мирные задачи). Рождаемость быстро пришла в норму, смертность уменьшилась, прирост населения вновь стал больше, чем в других развитых государствах.

Число осужденных за контрреволюционные преступления в 1950 году достигло абсолютного максимума: 578 912 заключенных в лагерях и колониях. Но это были почти исключительно власовцы, бандеровцы, бывшие полицаи и прочие враги советской власти. (Позже была пущена ложь, будто тогда сажали или расстреливали всех наших военнопленных.)

Сейчас, более шести десятилетий спустя, мы имеем возможность наблюдать демонстрации этих «бывших» в Латвии, Эстонии, на Украине. Теперь они празднуют свою победу. Им помогли победить, в частности, те, кто до сих пор клевещет на Сталина и советский народ. И чем чаще и громче раздаются эти вражьи голоса, тем хуже живется нашему народу.

Все это свидетельствует о какой-то поистине раковой болезни интеллекта и совести, поразившей многих наших сограждан, мечтающих о буржуазном рае. Можно подумать, что не германские фашисты, а русские люди под руководством Сталина уничтожали евреев; не англо-американские, а советские самолеты варварски бомбили немецкие города; не американцы, а мы превратили в атомное пекло мирные Хиросиму и Нагасаки. И когда нам твердят, что Россия должна равняться на западную цивилизацию и переиначивать ради этого свою сущность, свои традиционные ценности, свою культуру, то это — путь в небытие не только нашей страны и нашего народа, но и, возможно, всего человечества.

Итак, победа в мирное и военное время оставалась в конечном счете за Сталиным. И не потому, что враг его был слабым, глуповатым, наивным. Нет, вовсе не случайно Гитлер (так же, как Сталин) поднялся из социальных низов до наивысшего положения в государстве. Это был достойный противник.

Почему победа была за нами?

После начала войны в обращении к советскому народу 3 июля 1941 года Сталин отметил, что фашистская Германия, вероломно разорвав пакт и совершив нападение на СССР, добилась временного военного преимущества, но крупно «проиграла политически, разоблачив себя в глазах всего мира как кровавого агрессора». Он назвал войну Отечественной.

Гитлер полагал, что решающей силой, которая сломит сопротивление любого противника, является мощь его вооруженных сил, оснащенных новейшей техникой, высокий боевой дух его солдат и офицеров, величие арийской расы, лучшая часть которой — немецкий народ.

Однако он не мог, не желал признаться даже самому себе, что со стороны Германии это была захватническая, несправедливая война, а значит, правда и справедливость были на стороне Сталина, советского народа.

…Несколько иначе подошел к этой проблеме крупнейший ученый XX века, создатель учения о биосфере В.И. Вернадский. Он не был горячим сторонником советской власти. Тем не менее он был убежден, что человечество движется к ноосфере, царству разума, и по этому пути идет Советский Союз. По его словам: «Важен для нас факт, что идеалы нашей демократии идут в унисон со стихийным геологическим процессом, с законами природы, отвечают ноосфере. Можно поэтому смотреть на наше будущее уверенно. Оно в наших руках. Мы его не выпустим».

По его мнению, «борьба с Гитлером закончится победой»: «дикие идеи гитлеризма могут быть только эфемерны…» Но дело не только в общих идеях. В письме сыну он сообщил о своем выводе: «Мне хочется тебе написать несколько слов о том резком изменении, которое на каждом шагу наблюдаешь в этой войне в сравнении с прошлой (он имел в виду Первую мировую. — Р.Б.). Совершенно несравнимо. Народ как бы переродился. Нет интендантства, наживы и обворовывания. Армия снабжается, по-видимому, прекрасно. Много помогают колхозы. Исчезли рознь между офицерством и солдатами. Много талантливых людей… достигает высших военных должностей».

Можно высказать немало серьезных сомнений в том, что человечество приближается к ноосфере. Но неопровержимая реальность доказала справедливость, оправданность оптимизма, веры и Вернадского, и Сталина в победу над фашистами в самые трудные периоды Отечественной войны. (Между прочим, во время нее Вернадский был удостоен Сталинской премии.)

Правда была на стороне русского (советского) народа, защищавшего свою Родину, на стороне Сталина как народного вождя. Это было главным оружием победы.








 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх