• Вторжения с периферии
  • Обработка металлов и мужское господство
  • Сдвиг в культурной эволюции
  • Война, рабство и жертвоприношение
  • Катастрофа
  • Разрушение Крита
  • Раздробленный мир
  • Глава 4

    МРАЧНЫЙ ПОРЯДОК ИЗ ХАОСА: ОТ ЧАШИ К КЛИНКУ

    Мы измеряем время, которое нас учили называть человеческой историей, в веках. А более ранние этапы совсем другой истории — в тысячелетиях. Палеолит относится к периоду более 30000 лет назад. Сельскохозяйственная революция века неолита произошла более 10000 лет назад. Чатал-Хююк основан 8500 лет назад. А критская цивилизация пала лишь 3200 лет назад.

    На протяжении промежутка времени, во много раз более длинного, чем та история, которую мы исчисляем в своих календарях от рождества Христова, в большинстве европейских и ближневосточных обществ главное значение принадлежало технологиям - они поддерживали или повышали уровень жизни. За тысячи лет неолита большие успехи были сделаны в производстве пищи благодаря развитию сельского хозяйства, охоты, рыболовства и приручению животных. Совершенствовалась конструкция жилищ, стали изготовляться ковры, мебель и другие предметы домашнего обихода и даже (как в Чатал-Хююке) начало формироваться городское устройство. Благодаря изобретению ткачества и шитья одежду перестали делать из шкур и кожи. И по мере того как складывались материальные и духовные основы развитых цивилизаций, процветало также и искусство.

    Очевидно, как правило, родство велось по материнской линии. Пожилые женщины или предводительницы кланов управляли производством и распределением плодов земли, которые, вероятно, принадлежали всем членам коллектива. Наряду с общественной собственностью на основные средства производства и понимания общественной власти как ответственности и попечения об общем благе, это был в основном кооперативный общественный строй. Женщины и мужчины — а иногда, как в Чатал-Хююке, люди разных рас — работали сообща на общее благо.

    Большая физическая сила мужчин не служила здесь почвой для социального угнетения, воинственности или сосредоточения частной собственности в их более сильных руках. Не создавала она и почвы для превосходства мужчин над женщинами или «мужских» ценностей над «женскими». Напротив, преобладающая идеология была гиноцентрической, или, другими словами, имела в центре женщину, божество, наделенное женским обликом.

    Превыше всего, как мы видим, ценились здесь созидательные силы природы, символом которых была Чаша, или источник жизни. В то же время, обязанностью жриц и жрецов было не служить грубой мужской элите и не благословлять ее деяния, а заботиться о благе всех членов коллектива, подобно тому, как предводители клана распоряжались совместно владеемыми и обрабатываемыми землями.

    Но затем произошли большие перемены — настолько большие, что ни одно известное нам событие истории культурного развития не может сравниться с ними.

    Вторжения с периферии

    Сначала все было похоже на легендарное библейское облако «не более ладони» — действия незначительных на первый взгляд кочевых групп, скитающихся по «периферии» в поисках пастбищ. Более тысячелетия они обитали на малопригодных, холодных территориях на краю земли, в то время как первые земледельческие цивилизации распространялись по берегам водоемов на плодородных землях. Этим счастливцам, наслаждавшимся ранним расцветом эволюции, мир и благополучие наверняка казались единственно возможной формой существования, а кочевники — не более чем периферийным новшеством.

    Мы можем только предполагать, как и на протяжении какого времени увеличивались эти кочевники в числе и в грубой силе. Но к пятому тысячелетию до н. э. или около семи тысяч лет назад, мы начинаем находить свидетельства того, что Меллаарт называет схемой крушения древних культур неолита на Ближнем Востоке. Археологические останки ясно указывают на напряженность, возникшую к этому времени на многих территориях. Существуют свидетельства вторжений, природных катастроф, повлекших за собой обширные разрушения. Во многих районах исчезают традиции знаменитой гончарной росписи. Постепенно наступает время спада и застоя. Наконец в этот период растущего хаоса развитие цивилизации и вовсе останавливается. Как пишет Меллаарт, до появления шумерской и египетской цивилизаций оставалось еще две тысячи лет.

    В Древней Европе физическое и культурное разрушение обществ неолита, поклоняющихся Богине, также начинается в пятом тысячелетии до н. э. во времена Первой Курганской волны, по выражению Гимбутас. «Благодаря датировке радиоуглеродным методом, сейчас можно проследить несколько миграций степных скотоводов или „курганского“ народа, которые пронеслись по доисторической Европе», — сообщает Гимбутас. Эти повторяющиеся нашествия и последующие культурные шоки, а также перемещения населения были сосредоточены в трех больших потоках: первая волна — 4300–4200 годы до н. э., вторая волна — 3400–3200 и третья волна — 3000–2800 годы до н. э. (даты выверены дендрохронологическим методом).

    «Курганцы» принадлежали к племенам, которые ученые называют индоевропейскими, или арийскими, и которые в наше время Ницше, а затем Гитлер провозгласили единственной истинно европейской нацией. В действительности, они не были европейцами по происхождению, так как пришли с северо-востока Евразии. Не были они и индийцами, до арийского вторжения в Индии жил другой народ, дравиды.

    Однако термин «индоевропейцы» остался. Он относится к длинной череде вторжений кочевников с севера континента. Возглавляемые сильными жрецами и воинами, они принесли с собой мужских богов войны и гор. Арийцы в Индии, хетты и маиттанне в Месопотамии, лувийцы в Анатолии, курганцы в восточной Европе, ахейцы и позднее дорийцы в Греции постепенно насаждали свою идеологию и стиль жизни на завоеванных территориях.

    Были вторжения и других кочевников. Наиболее известен семитский народ, который мы называем еврейским, пришедший из южных пустынь и вторгшийся в Ханаан (позднее названный Палестиной по имени филистимлян, одного из проживавших на этой территории народов). Нравственные принципы, которые мы связываем с иудаизмом и с христианством, и акцент на стремлении к миру, делаемый во многих современных церквах и синагогах, как-то заслонили от нас то обстоятельство, что первоначально древние семиты были воинственным народом, предводительствуемым кастой воинов-жрецов (левитское племя Моисея, Аарона и Йешуа). Как и индоевропейцы, они тоже принесли с собой жестокого и злого бога войны и гор (Иегову, или Яхве). И постепенно, как читаем в Библии, тоже насаждали свою идеологию и стиль жизни на захваченных территориях и среди покоренных народов.

    Это поразительное сходство между индоевропейцами и древними евреями привело к заключению, что у них могут быть некие общие истоки или, по крайней мере, какие-то элементы культурного проникания. Но важны даже не эти ненайденные кровные или культурные связи. Важно то, что определенно объединяет эти народы: структура общественной системы и идеологии.

    У них было две общих черты: первая — общественная система, в которой мужское господство, мужское насилие и иерархическое и авторитарное строение общества были нормой, и вторая — в отличие от обществ, заложивших основу западной цивилизации, типичным способом получения материальных богатств здесь было развитие не технологий производства, а все более эффективных технологий разрушения.

    Обработка металлов и мужское господство

    В классической работе марксизма «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Фридрих Энгельс одним из первых соединил возникновение иерархии и социальное расслоение, основанное на частной собственности и господстве мужчин над женщинами. Далее Энгельс связал переход от матрилинейности к патрилинейности с развитием об работки меди и бронзы. Однако открытие это было верно лишь отчасти. Ибо только в свете последних исследований мы можем видеть, как специфически обработка меди и бронзы изменила направление культурной эволюции в Европе и Малой Азии.

    Радикальные изменения вызвало не открытие этих металлов как таковое. Причиной их скорее явилось обстоятельство, упомянутое нами выше, — то, как использовались эти металлы.

    Господствует точка зрения, что все важные древние технические открытия сделаны «мужчиной-охотником» или «мужчиной-воином» для того, чтобы успешнее убивать. Школьные курсы истории и такие современные популярные изложения, как фильм Артура Кларка «2001», учат нас: так повелось с самого начала, и первыми грубыми деревянными и каменными орудиями, были, если следовать этой логике, дубинки и ножи, предназначенные для того, чтобы убивать других. Отсюда заключали, что металлы также прежде всего и главным образом были предназначены для изготовления оружия. Однако археологические свидетельства показывают, что медь и золото были известны и при неолите. А использовались они Для производства украшений и культовых предметов, а также орудий труда.

    Новые методы датирования, неизвестные во времена Энгельса, позволяют установить, что металлургия впервые появляется в Европе в шестом тысячелетии до н. э. у народов, живших между Карпатами и Динарским нагорьем. Первыми из найденных металлических предметов были ювелирные украшения, статуэтки и предметы культа. К пятому — началу четвертого тысячелетия до н. э. медь широко используется для производства топоров, мотыг, гарпунов, игл, шил… Но, как отмечает Гимбутас, медные топоры Древней Европы «были орудиями для обработки дерева, а не боевыми топориками или символами божественной силы, как в индоевропейских культурах».

    Таким образом, археологические свидетельства подтверждают заключение, что не металлы сами по себе, но скорее их использование в развитии все более эффективных средств уничтожения сыграли роковую роль в том, что Энгельс назвал «мировое историческое поражение женского пола». Мужское господство не стало нормой в доисторические времена на Западе, как полагал Энгельс, когда охотники-собиратели начинают приручать и разводить животных (другими словами, когда животноводство становится их основным занятием). Скорее, это случилось гораздо позднее, во время тысячелетних вторжений кочевых орд на более плодородные земли, где основным занятием было земледелие.

    Как мы убедились, земледельцы европейского неолита не имели особой нужды в производстве оружия. Зато ее имели воинственные орды, которые вторгались сюда с засушливых северных земель и из южных пустынь. Так, роковым образом металлы и сыграли свою смертоносную роль в истории: не как общее техническое достижение, но как орудие убийства, захвата и порабощения.

    Гимбутас удалось реконструировать этот процесс в Древней Европе. Она начинает с констатации, что в регионах, откуда пришли кочевники, в сухих степях северного Причерноморья не было меди. «Это приводит к гипотезе, — пишет она, — что курганские степные всадники знали о технике обработки металлов, которая существовала в пятом-четвертом тысячелетии до н. э. южнее Кавказских гор. Возможно, уже к середине четвертого тысячелетия до н. э. они научились этому у закавказцев и вскоре уже эксплуатировали рудники Кавказа». Или точнее, вскоре они уже ковали смертоносное оружие.

    Выводы Гимбутас основаны на обширных раскопках, проведенных после второй мировой войны, а также на новых техниках датирования. Они указывают на то, что переход от Медного к Бронзовому веку (когда впервые появились медно-мышьяковый и медно-оловянный сплавы) произошел в период между 8500 и 2500 годами до н. э. Это значительно раньше даты 2000 лет до н. э., которая традиционно приводилась раньше. Более того, быстрое распространение обработки бронзы по европейскому континенту связано с массовыми вторжениями из северных степей крайне подвижных, воинственных скотоводческих народов, с мужским господством и иерархией, которые Гимбутас называет курганцами. «Появление бронзового оружия — кинжалов и алебард наряду с тонкими и острыми топориками из бронзы, шлемов и боевых топориков из полудрагоценных камней и кремневых наконечников — связано с путями рассеивания курганского народа», — пишет Гимбутас.

    Сдвиг в культурной эволюции

    Мы ни в коем случае не хотим сказать, что единственной причиной радикальных изменений в культурной эволюции западного общества явились завоевательные войны. Как увидим далее, этот процесс был намного сложнее. Однако не вызывает сомнений то, что с самого начала военные действия были существенным инструментом в замещении модели партнерства моделью господства. А война и другие формы социального насилия продолжали играть центральную роль в отклонении нашей культурной эволюции от направления партнерства в сторону господства.

    Смена модели партнерства моделью господства в общественной системе происходила постепенно. Однако события, подтолкнувшие эти изменения, были относительно внезапными и в то время непредсказуемыми. То, о чем говорят нам археологические документы, удивительно созвучно новому научному учению о непредсказуемых изменениях — или о том, как равновесие или примерное равновесие стабильной системы могут относительно быстро перейти в далекое от равновесия, или хаотичное, состояние. Еще более замечательно то, как это радикальное изменение в нашей культурной эволюции в определенных аспектах соответствует нелинейной эволюционной модели «прерывистого равновесия», предложенной Элдриджем и Гоулдом, с появлением «периферийных изолированных» в критических «точках разветвления (бифуркации)».

    «Периферийные изолированные», появившиеся теперь буквально с окраин Земли (голые степи севера и безводные пустыни юга) не были другим человеческим видом. Однако, прервав длительное ровное развитие, направляемое партнерской моделью общества они принесли с собой совершенно иную систему общественного строя.

    В ее основе лежало возвеличивание силы, скорей отбирающей, нежели дающей жизнь. Это была сила, чьим символом стал «мужской» Клинок, которому, как свидетельствуют раннекурганские пещерные рисунки, буквально поклонялись индоевропейцы. Ибо в их обществе господства, управляемом богами — и мужчинами-воителями, это была высшая сила.

    С появлением на доисторическом горизонте этих захватчиков — а не потому, что, как иногда говорят, мужчины постепенно обнаружили свою немалую роль в продолжении рода, — Богиня и женщина были снижены до положения жены или наложницы. Постепенно мужское господство, военные действия и порабощение женщин и более мягких, более «женственных» мужчин стало нормой.

    В следующем отрывке из работы Гимбутас коротко характеризуются глубокие различия, что существовали между этими двумя общественными системами, и то, как круто менялись нормы жизни под воздействием «периферийных изолированных» — в данном случае — «периферийных захватчиков».

    «Древнеевропейская и курганская культуры прямо противоположны. Европейцы, занимавшиеся в основном земледелием, жили оседло в больших, хорошо обустроенных городах. Отсутствие фортификационных сооружений и оружия говорит о мирном характере этой эгалитарной, возможно, матрилинейной и матрилокальной цивилизации. Курганская система состояла из патрилинейных, социально расслоенных общин, селившихся на время там, где пасся их скот. Два разных вида экономики: одна, основанная на земледелии, другая — на скотоводстве и пастушестве, — породили две противоположные идеологии. В центре древнеевропейской системы верований лежал земледельческий цикл: рождение — смерть — возрождение, воплощенный в женском образе, образе Матери-Прародительницы. Курганская идеология, как показывает сравнительная индоевропейская мифология, воспевала мужественных, доблестных богов-воинов, повелителей сверкающих и грозовых небес. В древнеевропейской образности оружие отсутствует; кинжал и боевой топорик — главные символы курганцев, которые, как и все известные в истории индоевропейцы славили смертоносную силу острого клинка».

    Война, рабство и жертвоприношение

    Возможно, важнее всего то, что вместе с оружием, нарисованным на скалах, камнях, стелах, которое появляется после курганских набегов, мы обнаруживаем, по словам Гимбутас, «самые ранние из известных изображений индоевропейских богов-воителей». Некоторые фигуры — «полуантропоморфические», — описывает Гимбутас раскопки в пещерах Итальянских и Швейцарских Альп; у них есть головы и руки. Но большинство из них — абстрактные образы, «в которых бог представлен только одним своим оружием или оружием в сочетании с поясом, ожерельем, двойной спиральной подвеской и божественным животным — конем или оленем. В некоторых композициях там, где должна быть голова бога, появляются солнце или оленьи рога. В других — вместо рук алебарды или топоры на длинном топорище. Один, три, семь или девять кинжалов размещены обычно в центре композиции, чаще всего над или под поясом».

    «Оружие, очевидно, символизировало функции и могущество бога, — пишет Гимбутас, — и почиталось как атрибут бога. Святость оружия хорошо прослеживается во всех индоевропейских религиях. Геродот указывает на то, что скифы приносили жертвы своему священному кинжалу, Акенакес. Более ранние изображения вооруженных божеств в этом регионе неизвестны».

    Это прославление смертоносной силы острого клинка естественно для жизни, в которой организованное убийство других людей, разрушение и захват их имущества, подчинение и эксплуатация их личности было нормальным явлением. Судя по археологическим раскопкам, начало рабства тесно связано с этими вооруженными вторжениями.

    Например, раскопки указывают на то, что в некоторых курганских лагерях большинство женщин было не курганского, но скорее древнеевропейского происхождения. Это может означать, что курганцы вырезали большинство местных мужчин и детей, но оставляли некоторых женщин, которых взяли себе как наложниц, жен или рабынь. Это, как свидетельствует Ветхий Завет, было обычным делом, когда несколькими тысячелетиями позже кочевые европейские племена вторглись в Ханаан. В библейской книге Чисел (31:32–35), например, читаем, что среди захваченных трофеев в битве против мадианитян добычи было мелкого скота, крупного скота, ослов (именно в таком порядке) и 32 тысячи девственниц, которые не знали мужского ложа.

    Насильственное низведение женщин, а также их детей (и мальчиков, и девочек) до уровня собственности мужчины также подтверждается практикой курганских захоронений. Среди первых известных свидетельств «курганизации» — ряд могил, датирующихся иногда периодом до четвертого тысячелетия до н. э., другими словами, вскоре после первой волны курганских завоевателей, прокатившейся по Европе.

    Это так называемые могилы вождей, характерные для индоевропейской иерархической социальной организации, где верхушкой общества была группа сильных воинов. В этих могилах — по словам Гимбутас, явно «чуждом культурном феномене», — наблюдаются заметные отличия в обрядах и атрибутах захоронения. В отличие от древнеевропейских эти могилы имеют разные размеры, а также различный состав того, что археологи называют «погребальными дарами» — содержимого гробницы, кроме покойного.

    Среди этого содержимого мы находим, впервые в Европе, рядом с высоким или ширококостным скелетом мужчины скелеты принесенных в жертву женщин — жен, наложниц или рабынь умершего. Такую практику захоронений, которую Гимбутас называет «suttee» (термин, заимствованный от индийского названия обряда принесения в жертву вдов, сохранившегося вплоть до XX века), принесли в Европу индоевропейцы. Впервые мы встречаем это на западном берегу Черного моря, в Суворове, что в дельте реки Дунай.

    Эти радикальные нововведения в практике захоронений характерны для всех трех волн вторжения. Например, в так называемой культуре Шаровидной Амфоры, господствовавшей в Северной Европе почти тысячу лет после первой волны, преобладает такая же варварская практика захоронений, отражающая тот же тип общественного строя и культуры. Как пишет Гимбутас, «возможность совпадения исключается тем, как часто встречаются такие групповые могилы. Обычно мужской скелет покоится со своими дарами на одном конце гробницы, а двое или более человек, группой — на другом конце… Гробницы Шаровидной Амфоры подтверждают господствующее положение мужчин. О полигинии свидетельствует гробница в Войцехивке на волынщине, где мужской скелет расположен в геральдическом порядке между двумя женщинами и четырьмя детьми, у ног его лежат юноша и девушка».

    Эти богатые захоронения демонстрируют, какие вещи считались важными у мужчин правящего класса не только в жизни, но и после смерти. «О сознании воина, доселе неизвестном в Древней Европе, — пишет Гимбутас, — свидетельствуют предметы, извлеченные из курганных могил: луки и стрелы, копья, ножи, боевые топорики и конские кости. Здесь же такие символические предметы, как челюсти и клыки свиньи или борова, скелеты собаки, лопатки зубра или рогатого скота, что дает право говорить не толь ко о радикальных общественных переменах, но и о сдвиге в идеологии».

    Эти захоронения показывают, какую социальную значимость придавали теперь технике разрушения V господства. Они также содержат свидетельства того как вытеснялась, замещалась старая идеология: мужчины присваивали себе важные религиозные символы которые у порабощенных ими народов, поклонявшихся Богине, связывались с женщинами.

    «Традиции помещений челюстей свиньи, останков собаки и лопаток зубра или рогатого скота только в мужские могилы, — замечает Гимбутас, — прослеживается в могилах первой-второй курганских волн (Средний Стог) в понтийских степях. Хозяйственное значение этих животных как источников пищи отходит на задний план перед религиозным смыслом их костей, которые находили только в могилах высокопоставленных мужчин. Символические связи, установившиеся теперь между мужчинами и этими животными, противоположны тому религиозному содержанию, которое вкладывалось в них в Древней Европе, где свинья была священным спутником Богини Возрождения».

    Катастрофа

    Археологический ландшафт Древней Европы оказался теперь измененным до неузнаваемости. «Тысячелетние традиции пресеклись, города и деревни распались, великолепная гончарная роспись исчезла, как исчезли и храмы, фрески, скульптуры, символы и письмо». В то же время на сцену выходит новая живая военная машина — вооруженный всадник, который в свое время производил на современников такое же впечатление, как на нас, допустим, танк или самолет. И по всему пути разрушительного нашествия находим мы характерные погребения вождей-военачальников с принесенными в жертву женщинами, детьми и животными, с запасом оружия, окружающего мертвых вождей.

    Писавший до раскопок 1960-1970-х годов и до того как Гимбутас систематизировала уже известные и новые данные, используя новейшие методы датировки, исследователь истории Древней Европы В. Гордон Чайлд рисует такую же картину. Чайлд называет культуру древнеевропейцев «миролюбивой» и «демократической», в ней не было и намека на то, что «в руках вождя сосредотачивались владения сообщества». Но затем, пишет он, когда стали происходить войны и особенно когда появилось металлическое оружие, все изменилось.

    Как и Гимбутас, Чайлд отмечает, что одновременно с тем как в раскопках появляется оружие, появляются и гробницы, и дома вождей, что определенно свидетельствует о социальном расслоении, о том, что господство сильного становится нормой. «Поселения часто закладывались на вершинах холмов», — пишет Чайлд. И на возвышениях, и в долинах они «часто укреплялись». Более того, и он подчеркивает, что по мере того как «соперничество из-за земли принимало агрессивный характер, и оружие, такое, к примеру, как топорик, все более приспосабливалось для военных целей», не только общественная, но и идеологическая структура европейского общества претерпевала кардинальные изменения.

    И, характерно, что в условиях, когда война становится нормой, отмечает Чайлд, именно «превосходством в обществе мужчин можно объяснить исчезновение женских статуэток». Он указывает, что эти статуэтки, встречавшиеся повсеместно в нижних слоях, теперь «не обнаружены» и заключает: «Изменилась старая идеология. Это может знаменовать переход от матрилинейного к патрилинейному обществу».

    Гимбутас идет еще дальше, тщательно сопоставляя сведения, почерпнутые из своих исследований и работ других археологов, она описывает, как каждая следующая волна набегов несла не только материальные разрушения, но и то, что историки называют культурным оскудением. Уже после первой волны разрушения были столь велики, что уцелели только отдельные островки — например, поселение Котофени в долине реки Дунай в Олтении, западная и северо-западная Мунтения, юг Баната и Трансильвании (исторические названия областей юго-восточной Европы). Но далее там есть следы существенных перемен, а именно: появление защитных сооружений, таких как рвы и валы.

    Для большинства древнеевропейских поселений, таких, как Караново в бассейне Нижнего Дуная, курганские вторжения были, по словам Гимбутас, катастрофой. Разрушаются дома, храмы, гибнут уникальные изделия и произведения искусства, которые не имеют никакой ценности в глазах захватчиков-варваров. Массы людей вырезаны, порабощены или оставлены без крова. В результате началась цепная реакция миграции населения.

    Начинают появляться «гибридные культуры» (по Гимбутас). Эти культуры основаны на «подчинении оставшихся древнеевропейских коллективов и вовлечении их в курганское скотоводческое хозяйство и патрилинейное иерархическое общество». Но эти новые гибридные культуры были намного ниже по своему техническому и культурному развитию, чем вытесненные ими. Хозяйство теперь было основано прежде всего на скотоводстве. И хотя некоторые из древнеевропейских техник сохранились, керамика стала удивительно однообразной и примитивной.

    Например, в поселении Чернавода, которое возникает в Румынии после второй волны, нет и следов расписной керамики или древнеевропейских символических рисунков. То же в Восточной Венгрии и Западной Трансильвании. «Уменьшившийся размер общины — не более 30–40 человек — указывает на изменившуюся структуру общества, его ячейка теперь — маленькая скотоводческая группа», — пишет Гимбутас. И повсюду появляются укрепления; акрополь или форт приходят на смену открытым поселениям.

    Итак, археологический ландшафт Древней Европы несет следы и знаки не только физического разрушения, но и культурного регресса, но и глубоких изменений в развитии истории культуры.

    Постепенно, по мере того как древние европейцы — обычно безуспешно — пытаются защититься от захватчиков, начинают складываться новые нормы общественного устройства и идеологии. Происходит сдвиг общественных ценностей, который, как стрела, пущенная сквозь время, пронзает наш век своим ядерным острием: сдвиг в сторону более эффективных техник разрушения. Это сопровождается фундаментальными идеологическими сдвигами. Власть как возможность повелевать и уничтожать с помощью острого Клинка вытесняет власть как возможность поддерживать и питать жизнь. Ибо захватнические набеги не просто прервали развитие ранних цивилизаций партнерства; те общества, которые не были сметены с лица земли, теперь коренным образом изменились.

    Мужчины — наиболее сильные физически, наиболее бесчувственные, наиболее грубые — поднимаются в верхние слои общества, по мере того, как социальная структура становится более иерархической и авторитарной. Женщины, которые в массе своей меньше и слабее мужчин и более тесно связаны со старыми взглядами на власть, олицетворяемую живительной Чашей, постепенно низводятся к тому положению, которое с тех пор и сохраняется за ними: участие в производстве и воспроизводстве под руководством мужчин..

    Да и сама Богиня постепенно становится всего лишь женой мужского божества, который со своими новыми символами власти: грозное оружие или молнии — теперь верховный бог. Таким образом, история цивилизации, история развития прогрессивных социальных и материальных технологий становится теперь столь хорошо знакомой нам кровавой повестью о насилии и господстве от Шумера до наших дней.

    Разрушение Крита

    Насильственное падение Крита особенно драматично — и поучительно. Расположенный к югу от европейского материка, Крит на какое-то время был заботливо отгорожен морем от воинственных орд. Но в конце концов и ему пришел конец; последняя цивилизация, основанная на партнерстве, а не на господстве, пала.

    Начало падения повторило материковую схему, микенский период, в руках ахейцев, критское искусство становится менее непосредственным и свободным. И, как показывают археологические свидетельства, в центре его внимания вдруг оказывается смерть. «До того как они попали под ахейское влияние, критяне не признавали пышных погребальных обрядов, — замечает Хоукс. — Отношение же ахейской элиты к ним было противоположным». Теперь мы находим указания на то, что на погребение знать тратились большие средства и усилия. И, что говорит само за себя, отчасти под влиянием ахейцев, отчасти в силу растущей угрозы следующей волны вторжения, появляются ясные признаки растущей воинственности.

    Когда и как начался и закончился микенский период на Крите, до сих пор является предметом спора. Одна из теорий утверждает, что ахейское правление как на самом Крите, так и в минойских поселениях Греции, пришло вслед за серией землетрясений, ослабивших минойскую цивилизацию, которая не в состоянии была противостоять варварскому напору с севера. Трудность состоит в том, что эти разрушение обычно датируются примерно 1450 г. до н. э., а свидетельств вооруженного вторжения в это время на Крите нет. Но, так или иначе, в результате ли завоевания, последовавшего за землетрясениями, военного ли переворота или женитьбы ахейских вождей на критских царицах — известно, что последние столетия критской цивилизации остров находился под властыо грекоязычных ахейских царей. И хотя эти люди многое переняли у более цивилизованных минойцев, они принесли с собой общественный и идеологический строй, ориентированный больше на смерть, чем на жизнь.

    Некоторые сведения о микенском периоде мы можем почерпнуть из табличек, написанных так называемым линейным письмом Б, найденных на Крите и в Греции. На табличках, обнаруженных в Кноссе и в Пилосе (микенском поселении на самом юге Греции), перечислены имена божеств. К глубокому удовлетворению сторонников идеи преемственности цивилизаций Крита и античной Греции, они показывают, что богам более позднего олимпийского пантеона (Зевсу, Гере, Афине, Артемиде, Гермесу и т. д.), хотя и в других формах и контекстах, поклонялись уже за несколько столетий до того, как мы снова услышим о них у Гесиода и Гомера. Как и археологические свидетельства, эти таблички обнаруживают, по выражению Хоукс, «гармоничный брак критских и ахейских богов».

    Однако этот микенский брак минойской и ахейской культур был недолговечным. Из пилосских табличек, многие из которых, по словам Хоукс, «были написаны в последние дни мира как еще одна тщетная попытка предотвратить катастрофу», мы узнаем, что микенский ванака, или царь, получил упреждение о близящейся атаке Пилоса. «Сообщение было встречено без паники, — говорит Хоукс. — Чиновники оставались на своих скамьях, терпеливо записывая все, что совершалось». Гребцов собрали, пытаясь организовать флот для обороны с моря. Каменщиков отправили, видимо, строить укрепления вдоль незащищенной береговой линии. Для снаряжения солдат было собрано около тонны бронзы и созвано около двухсот мастеров по бронзе. Была использована даже бронза, принадлежащая святилищам Богини, и Хоукс называет это «волнующим признаком перехода от мира к войне».

    Однако, все было бесполезно. «Нет никаких свидетельств того, что столь необходимые стены были возведены в Пилосе, — пишет Хоукс. — От табличек, в которых описаны усилия по спасению царства, следует обратиться к остовам царского дворца, чтобы убедиться, что оно пало. Варварские воины ворвались внутрь. Расписанные комнаты и содержащиеся в них сокровища, должно быть, изумили варваров… Разграбив дворец, они потеряли интерес к этому зданию с его диковинными украшениями. Они подожгли его, и он полыхал… Жар был таким сильным, что глиняная посуда в кладовых расплавилась в стекловидные комочки, а камни превратились в известь… На складах и в конторе у входа забытые таблички обожглись до такой прочности, что сохранились навсегда».

    Так постепенно и в материковой Греции, и на островах, и на Крите очаги цивилизации, достигшей высочайшего уровня развития, были разрушены. «Видимо, история повторялась — Микены, Тиринф и все остальные царские оплоты, кроме Афин, были смыты варварской волной, — пишет Хоукс. — Дорийцы в свое время захватили Пелопоннес (без Аркадии) и продолжили, завоевав Крит, Родос и все прилегающие острова. Наиболее древний из всех царских домов, Кносс, возможно, пал одним из последних».

    К XI в. до н. э. все было кончено. После ухода жителей в горы, откуда они время от времени совершали партизанские военные вылазки против дорийцев, пали последние участки сопротивления. Вместе с толпами переселенцев дух, когда-то сделавший Крит, по словам Гомера, «богатой землей и прекрасной», покинул остров, так долго, бывший ему домом. Со временем даже само существование уверенных в себе женщин — и мужчин — минойского Крита, было забыто, как забыты были миролюбивый и созидательный характер цивилизации и животворящие силы Богини.

    Раздробленный мир

    Падение Крита около трех тысяч лет назад как бы ознаменовало конец целой эпохи. Начался же ее упадок, как мы видели, еще на тысячу лет раньше. Примерно с 4300 или 4200 до н. э. древний мир сотрясался от накатывавших волн варварских нашествий. После начального периода разрушения и хаоса постепенно стали возникать общества, которые превозносятся в наших учебниках как начало западной цивилизации.

    Но внутри этого нарочито величественного и славного начала была трещина, которая расширилась в наши дни до опаснейшей пропасти. После тысячелетнего подъема в техническом, социальном и культурном развитии на пути — зловещая расселина. Разрыв между технической и социальной эволюцией, с одной стороны, и культурной эволюцией, с другой, постоянно растет. Научно-техническое и социальное движение в сторону большей структурной и функциональной сложности возобновилось. Но возможности культурного развития ограничены, грубо втиснуты в рамки общества, основанного на принципе господство-подчинение.

    Общество становилось иерархическим, воинственным, господство захватили мужчины. Анатолию, где народ Чатал-Хююка тысячелетиями жил в мире, завоевали хетты, индоевропейский народ, упоминающийся в Библии. И хотя археологические останки, такие как святилище Язылыкая, показывают, что Богиню еще почитали, она постепенно низводилась до положения жены или матери новых богов войны и грома. По такой схеме развитие шло в Европе, Месопотамии, Ханаане. Богиня не только перестала быть верховным божеством, но даже превратилась в покровительницу войны.

    Людям, жившим в эти ужасающие времена, должно было казаться, что сами небеса, некогда принадлежавшие щедрой Богине, были захвачены теперь антигуманными сверхъестественными силами, вступившими в союз со своими грубыми представителями на земле. Нормой становились не только «богоизбранный» сильный правитель и постоянные войны; существуют свидетельства, что в период с 1500-х по 1100-е годы до н. э. в природе и культуре царил невиданный хаос.

    Именно в это время в Средиземноморье произошла серия вулканических извержений, землетрясений и наводнений. В самом деле, природа претерпела столько катаклизмов, что, вероятно, все, что происходило тогда, и стало основой легенды об Атлантиде, целом континенте, якобы утонувшем во время небывало сильных и разрушительных природных катастроф.

    Однако вместе с ужасами естественными рука об руку шли и ужасы человеческих деяний. С севера все глубже и глубже в Европу проникали дорийцы. Под ударами их железного оружия в конце концов пали Греция и даже Крит. В Анатолии под натиском новых завоевателей погибла воинственная хеттская империя. Хетты, в свою очередь, двинулись в глубь Сирии. Земли Леванта тоже подвергались набегам, с суши и с моря, вытесненных народов, включая филистимлян, известных нам из Библии.

    Ставшая мощным государством Ассирия вторгалась во Фригию, Сирию, Финикию, добралась даже до Анатолии и гор Загрос на востоке. Степень жестокости захватчиков можно представить по барельефам, увековечившим «героические» подвиги более позднего ассирийского царя, Тиглатпаласара. Огромное количество людей — целые города — было заживо посажено на кол.

    Волна вторжений докатилась даже до далекого Египта: племена, названные в иероглифах «народами, моря» (некоторые ученые считают их беженцами Средиземноморья), пытались захватить дельту Нила в начале XI в. до н. э. Они были побеждены Рамсесом III, но и сегодня, запечатленные в его заупокойном храме в Фивах, они стремятся мимо нас на кораблях, колесницах и пешком, со своими семьями на повозках, запряженных быками.

    В Ханаане, где как полагают исследователи Библии, было три миграционных волны, еврейские племена, объединенные теперь под предводительством левитов, начали серию завоевательных войн. Как видно из Библии, несмотря на то, что Иегова обещал им победу, потребовались сотни лет, чтобы преодолеть сопротивление ханаанеев, что в Библии объясняется то желанием Бога, чтобы его народы «знали и учились войне», то стремлением проверить и наказать их, то заботой о том, чтобы «земля не сделалась пуста», если сразу будут изгнаны все враги. И, как тоже видно из Библии (например, Второзаконие 3:3–6), в обычае этих «боговдохновенных» воинов было захватывать города так, что никого не оставалось в живых — ни мужчин, ни женщин, ни детей. По всему древнему миру теперь один народ противостоял другому, мужчины — женщинам и другим мужчинам. Скитаясь по просторам раздробленного мира, массы беженцев покидали свои родные жилища в отчаянных поисках пристанища, тихого места.

    Но в этом новом мире не находилось такого места. Ибо теперь это был мир, в котором правили грозные боги и мужчины-воины, отобравшие власть у Богини и женской половины человечества. Это был мир, в котором отныне выше будет Клинок, а не Чаша, мир, в котором покой и гармония остались лишь в мифах и легендах давно утраченного прошлого.







     


    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх