• Гуаякиль - зеркало страны
  • Заботы муниципальных властей
  • Поучительные эпизоды истории
  • Эсмеральдас: от изумрудов - к нефти
  • Нефтяные парадоксы и несбывшиеся надежды
  • Новый соперник банана
  • Глава четвертая. О Гуаякиле, нефти и креветках

    Гуаякиль - зеркало страны

     Гуаякильцы называют свой город зеркалом всей страны. В этом есть свой резон. Гуаякиль - торгово-промышленное и финансовое сердце страны, ее главные морские ворота. Гуаякиль - не просто центр всей деловой жизни Эквадора, это своеобразный символ эквадорского капитализма, и в частности того слоя национальной буржуазии, который называют буржуазией Косты, ее важной и всевозрастающей роли в определении политических судеб страны. Именно в Гуаякиле взяло старт капиталистическое развитие Эквадора. Здесь промышленный прогресс достиг наиболее высокого уровня. Здесь в ноябре 1922 года вышел на национальную арену рабочий класс, заявив о себе первой всеобщей стачкой, здесь же он и сейчас ведет свои главные бои.



    Гуаякиль. Старая часть города


    Гуаякиль служит главным портом Эквадора с давних пор, со времен конкисты. Основан он был Себастьяном де Белалькасаром в 1535 году, затем сожжен дотла мятежными индейцами и переоснован в 1537 году Франсиско де Орельяной. Здесь раньше, чем в других районах, развилась торговля, здесь всегда сильна была компрадорская буржуазия. Из горных районов по дорогам и рекам сюда стекаются полезные ископаемые, продукция сельского хозяйства. Отсюда уходят за границу экспортные товары - кофе, какао, сахар. В недалеком прошлом через гуаякильский порт вывозили рис, а в годы второй мировой войны в США отправляли большие партии бальсы, которая требовалась для авиастроения. Через Гуаякиль проходит и большая часть эквадорского импорта: океанские суда под флагами разных государств доставляют сюда промышленное оборудование, потребительские товары.

    От жителей Гуаякиля можно услышать такое выражение: "Один из великих путешественников прошлого назвал Гуаякиль "тихоокеанской жемчужиной"". Не Эсмеральдас, не Манта и не Мачала, стоящие на океанском берегу, а именно речной Гуаякиль считается колыбелью эквадорских мореходов. Если верить местным источникам, то именно здесь был построен первый во всей (!) Латинской Америке пароход. Нельзя ни согласиться с мнением "одного из великих путешественников прошлого", ни поставить его под сомнение: тот приближался к Гуаякилю на корабле, со стороны моря, а теперь к нему подлетают на самолете и первое знакомство с ним - с воздуха. С высоты же птичьего полета самый большой город Эквадора предстает не "голубой жемчужиной", а огромным серым пятном, рассеченным вдоль и поперек четкими пунктирами улиц и едва ли не со всех сторон окруженным водой: река Гуаяс и ее бесчисленные рукава и заводи накрыли город такой густой сетью, что вырваться из нее он не в состоянии.



    Гуаякиль - 'морские ворота' Эквадора


    Главный морской порт Эквадора и одновременно его главный речной порт расположен в двух десятках километров от побережья океана и совсем близко от того места, где, собственно говоря, и рождается река Гуаяс при слиянии рек Бабаойо и Дауле. Длина моста, перекинутого с одного берега на другой, - четыре километра. Длина всей реки - около 30 километров. И мост, и берега напоминают о том, что Гуаяс - река, хотя в сущности она представляет собой скорее морской залив, глубоко врезавшийся в сушу и "совпадающий" с руслом реки. Дважды в сутки жители Гуаякиля становятся свидетелями приливов и отливов. Когда начинается прилив, река набухает и катит свои воды вверх по течению. С отливом она приносит массу растительного мусора, обнажает поржавевшие бока судов, стоящих на якоре в ожидании места у причала или принимающих груз с небольших шаланд. И во всякое время суток по водной глади снуют катера, лодки с навесными моторами, речные трамваи, порой можно увидеть и индейскую пирогу под примитивным парусом, которая плывет, робко прижимаясь к самому берегу.



    Проспект в центре города


    Местом рождения, колыбелью Гуаякиля считается холм Санта-Ана. Возвышавшийся среди низких, болотистых мест, он служил надежным "фундаментом" для сооружения здесь первых домов. Отсюда город стал разрастаться в разные стороны. Квартал Лас-Пеньяс, расположенный на склоне холма, круто обрывающемся к воде, пожалуй, единственная часть колониального Гуаякиля, сохранившаяся до наших дней. На вершине Санта-Аны до сих пор стоят немые свидетели истории города-порта - руины старинных фортов Планчада и Сан-Карлос. Да и стены домов, обращенные к реке, больше напоминают крепостные стены, готовые в любой момент к встрече с пиратами. О тех неспокойных временах туристам напоминают и старинные пушки, навечно застывшие на постаментах на вершине холма и у его подножия - у входа в тесные и кривые улочки "гуаякильского Монмартра": столь лестным эпитетом квартал Лас-Пеньяс обязан выставкам, которые местные художники устраивают там ежегодно в последнюю неделю июля.



    Гуаякиль. Памятник Сукре - герою борьбы за национальную независимость Эквадора


    В Лас-Пеньясе все сохраняется в неизменном виде с колониальной поры: булыжные мостовые и фасады домов, вычурные решетки балконов и старомодные уличные фонари. На стенах нет мемориальных досок, которые напоминали бы об исторических событиях или выдающихся людях. Но возле одного дома мы замедлили шаг. С виду он был неказист и непривлекателен: один-единственный этаж, казалось, врос в землю, почти глухая стена, выкрашенная в блеклый розовый цвет, если и привлекала внимание, то разве что несоразмерно маленьким окном да массивной дверью из тех толстых, "средневековых" досок, которые не поддаются воздействию ни тропического климата, ни беспощадного времени. Мой неизменный спутник Хосе Солис Кастро, журналист и один из руководителей Компартии Эквадора, кивнул на дверь и многозначительно промолвил:

    - А здесь некоторое время жил - кто бы ты думал? - Эрнесто Че Гевара. Да-да, Че Гевара. Он останавливался в Гуаякиле проездом в Мексику. Когда-нибудь на этом доме установят мемориальную доску в память о выдающемся латиноамериканском революционере. Пока же здание напоминает только о колониальной старине.



    Памятник Элою Альфаро в Гуаякиле


    Гуаякиль не был столь богатым городом, как лежащая к югу Лима, бывшая столицей вице-королевства Перу. Однако пираты часто наведывались сюда, штурмом захватывали город и грабили его. Существует версия, что по гуаякильским улицам вместе с другими пиратами бегал и Александр Селкирк, прототип Робинзона Крузо. Боцман с пиратской галеры "Сэнк пор", он был в феврале 1704 года высажен на необитаемом острове чилийского архипелага Хуан Фернандес. Через четыре года и четыре месяца его снял с острова и доставил в Лондон капитан Вудс Роджерс, один из английских флибустьеров, скитавшихся по морям в конце XVII-начале XVIII века. Роджерс, кстати и сам высаживавшийся в Гуаякиле, выпустил книгу под названием "Путешествие вокруг света от 1708 до 1711 года", в которой рассказал и историю боцмана Селкирка. Позже Селкирком заинтересовался Даниэль Дефо, воссоздавший его жизнь на необитаемом острове в своем романе; что же касается его похождений в Гуаякиле, то упоминание о них можно встретить лишь на страницах туристических путеводителей.



    Гуаякиль растет вширь за счет окраин


    Экономическая история Гуаякиля всегда была связана с судьбой того сельскохозяйственного продукта, который в тот или иной период играл главенствующую роль в экспорте страны. Сначала это было какао. Уже через десять лет после провозглашения Эквадора независимой республикой четко обозначился процесс зарождения торговой буржуазии Гуаякиля. Местные торговцы скупали у индейских сборщиков каучук и жареную скорлупу какао-бобов и продавали их оптовикам, занимавшимся "международной торговлей". Очень скоро именно оптовики стали наиболее влиятельной прослойкой местного общества. Шло время. Жареную скорлупу какао сменили какао-бобы. За чисто внешней сменой декораций скрывались важные социально-экономические изменения: владельцы плантаций какао начали платить пеонам твердую заработную плату, и, таким образом, на эквадорскую социальную сцену впервые вышел наемный труд.

    Минуло сто лет. О какао, которое на протяжении целого века было властителем эквадорской экономики, вывело страну на первое место в мире по производству какао-бобов, теперь даже не вспоминают. В стране царит банановая эйфория. На авансцену выходят транснациональные фруктовые компании, привлеченные в Эквадор дешевой рабочей силой и льготами, которые предоставляли им правящие круги. Особенно щедрыми они были в конце 40-х - начале 50-х годов, когда судьбы страны вершил крупнейший латифундист, поставленный во главе республики, Гало Пласа, большой друг семейства Рокфеллеров (этой дружбе, как утверждают эквадорцы, Гало Пласа позже был обязан постом генерального секретаря Организации американских государств). Центром деятельности "транснационалов" был, разумеется, Гуаякиль.

    Олигархия Косты, получая баснословные прибыли от своих плантаций и эксплуатации дешевого труда сельскохозяйственных рабочих и не вкладывая их в развитие национальной промышленности, тем самым создавала объективные предпосылки для усиления экономической, а, следовательно, и политической зависимости страны от иностранного капитала. Эта пагубная политика дала себя знать еще в начале нынешнего века. Вот красноречивый пример. В 1916 году, когда в Европе в разгаре была первая мировая война, Эквадор экспортировал один миллион кинталей какао-бобов (1 кинталь - 46 килограммов). Но кончилась война, и период "жирных коров" сменился периодом "тощих коров", то есть на смену процветанию пришел экономический спад. В 1923 году экспорт какао-бобов сократился на одну треть. Одновременно упали и цены на них на мировом рынке.

    Разразившийся кризис ударил по жизненным интересам народных масс, которые поднялись на защиту своих прав. 15 ноября 1922 года всеобщая стачка трудящихся Гуаякиля, руководимая Рабочей федерацией провинции Гуаяс, переросла в широкое народное выступление. Власти ввели войска, и солдаты учинили на городской набережной кровавую бойню. В муках, борьбе и крови выходил на политическую арену новый класс - рабочий класс Эквадора, и именно в Гуаякиле он во всеуслышание заявил о своем праве на лучшую жизнь.

    Сегодня знаменитая на всю страну набережная Малекон - излюбленное место отдыха горожан. К самому парапету подступают стройные акации с пышными кронами. А на реке, словно чайки, сбились в стаю белоснежные яхты и парусные боты. Они покачиваются на якорях возле отслужившего свой век колесного парохода, который поставлен на вечную стоянку и переоборудован под плавучий ресторан с названием "Пират".

    Днем на Малеконе пустынно. Зато по вечерам все скамьи заняты людьми, отдыхающими после трудового дня. Таинственный плеск речной воды и мягкий свет фонарей, пробивающийся сквозь зелень листвы, придают набережной в вечерние часы романтический, загадочный вид.

    В той части Малекона, что ближе к речному порту и где находятся оптовый и розничный рынки, жизнь начинается спозаранку. Тут торгуют все, торгуют всем, торгуют в любом месте. Особой пестротой отличаются рыбные ряды. Блестит чешуей морская и речная рыба, тут же всевозможные дары моря - светло-розовые нежные креветки, крабы с бурыми панцирями, эластичные, как желе, и прозрачные, как желатин, кальмары, фиолетовые в пупырышках осьминоги, ракушки различных форм и оттенков. И над всем этим стоит едкий запах рыбы, водорослей и гниющих фруктов, от которого спирает дыхание и начинает кружиться голова. Фрукты, овощи, зелень не только на прилавках - ими завалены проходы между торговыми рядами. И, тем не менее, и фрукты, и овощи с каждым годом дорожают, становясь не по карману простым труженикам, как, впрочем, и рыба, выловленная тут же, в реке Гуаяс.

    В утренние часы, когда солнце еще не успело "разогреться" и не палит так беспощадно, как в полдень, приятно пройтись по Малекону, полюбоваться его достопримечательностями. Главная из них - Ротонда - полукруглая белая колоннада, служащая фоном бронзовым фигурам Боливара и Сан-Мартина. Два героя национально-освободительной борьбы латиноамериканских народов встретились здесь в июле 1822 года, и Ротонда, как утверждают, сооружена на том самом месте, где произошло это событие.



    Утверждают, что на этом месте встретились Боливар и Сан-Мартин


    Нелишне напомнить об этом событии и его значении. Ведь именно после "гуаякильской встречи" Сан-Мартин передал Боливару бразды верховного командования патриотическими силами, а затем возвратился в Аргентину и сошел с политической сцены. Такова одна сторона медали. А оборотная? Имела ли встреча двух лидеров какой-либо особый - эквадорский аспект? Судя по последующему развитию событий, имела, и притом весьма важный. С этого времени началось ослабление власти традиционной олигархии - происпанской, феодальной, консервативно-клерикальной, господствовавшей в Сьерре, и усиление роли новой олигархии, воцарившейся на побережье. Отныне Кито надлежало оставаться центром политической и государственной власти, тогда как средоточием экономической жизни должен был стать Гуаякиль.

    На улочках, берущих начало от Малекона, ранним утром тихо. Со стороны реки долетает прохладный ветерок, пахнущий йодом. Вот из ближайшего переулка выкатил тележку торговец апельсинами - время от времени он издает протяжные звонкие возгласы, оповещая о своем появлении. На другом углу устроился торговец кокосовыми орехами. Медленно и величаво выплыло из-за крыш солнце и залило светом дома, набережную, реку. Большой город проснулся и ожил. На Малеконе загремели металлическими ставнями - начали открываться оптовые склады, магазины москательных товаров. Вот из одного из них выкатили на тротуар бухты толстых канатов, пожилой усатый эквадорец уселся на них и закурил в ожидании первых покупателей.



    В таких лачугах живет гуаякильская беднота


    Основная масса покупателей спешит на Малекон, в ту его часть, которую все называют "Бухтой". "Бухта" - это узаконенный рынок контрабанды, где торгуют не только ширпотребом - от носков до мотоциклов, но и продовольственными товарами. "Бухта" - это беспрерывное бурление и гвалт, шарканье об асфальт тысяч подошв, оглушительные выкрики торговцев, рекламирующих свой товар, пронзительные сигналы автомобилей, продирающихся сквозь толпы покупателей или праздношатающихся, и все это дополняется шумами большого портового города. "Бухта", наконец, - это место, где наглядно проявляется "гуаякильский характер". В отличие от сдержанных и малоразговорчивых жителей Кито гуаякильцы веселы, открыты и шумливы.

    Контрабандный рынок в "Бухте", как и подобные ему базары в Кито или Ибарре, - трудно объяснимый феномен. Нельзя с уверенностью сказать, какой именно аспект экономической политики правящих кругов отражает это явление. Страна нуждается в машинах, станках, промышленном оборудовании, а "транснационалы", хозяйничающие на эквадорском внутреннем рынке, при попустительстве властей наводняют его сигаретами и парфюмерией, зубной пастой и виски, радиоприемниками, магнитофонами, пленками с записями модных мелодий, дешевой обувью и "тряпьем", вышедшим из моды. И все это невысокого качества. Национальные предприятия не в силах конкурировать с массовым наплывом иностранного ширпотреба. Несмотря на протесты местных промышленников, "Бухта" растет и как явление, и как базар. Полиция же если и появляется там, то вовсе не для того, чтобы бороться с контрабандой, - "облавы" проводятся с целью конфисковать какие-то товары в пользу... самих полицейских.

    Но вот день на исходе. Со стороны реки потянуло прохладой. В быстро темнеющем небе вспыхивают неоновые огни рекламы, а на Малеконе появляются первые парочки влюбленных. Постепенно городской шум стихает. Полная и чистая луна льет мягкий зеленоватый свет на реку, на стоящие на ней суда, на готовящийся ко сну Гуаякиль. 

    Заботы муниципальных властей

    ...Хосе Солис взглянул на часы: "Сейчас начнется"...

    Мы сидели в плетеных креслах на балконе его квартиры и любовались величавой Гуаяс. Река текла неторопливо, словно хотела этим сказать, что вовсе не спешит на встречу с Великим океаном.

    Вдали, в той стороне, где при слиянии полноводной Бабаойо и бурливой Дауле Гуаяс брала свое начало, возникала и вновь таяла в зеленоватом мареве дуга моста. Переброситься на одном дыхании с одного берега на другой мосту было не под силу, и он делал передышку на косе Пунтилья, которую природа будто специально для этой цели оставила на середине реки.

    Гуаяс набухала на глазах. И вот, повинуясь законам Мирового океана, она повернула свои воды вспять и потекла против собственного течения. Пароходы, стоявшие на середине реки, начали разворачиваться. Вот повернулся танкер "Чимборасо" с оранжевыми бортами. Следом за ним - корабль, на борту которого белыми буквами было выведено "Диагара", в этот момент он принимал на борт с шаланд мешки с сахаром. Через несколько минут и "Чимборасо", и "Диагара", и другие корабли вытянулись параллельно набережной. А мимо них, мимо набережной с ее отелями, потоком разномастных машин и пестрым, говорливым базаром "Бухтой", мимо худенького мальчонки, удившего рыбу с плотика из трех бревнышек, который чудом удерживался на одном месте, поплыли вверх по реке полузатонувшие бревна-топляки, островки травы, речной мусор. Впечатление от этого создавалось такое, как будто земной шар неожиданно начал вращаться в обратном направлении.

    Наконец прилив достиг своего пика. Желтая масса воды подступила к самому парапету набережной. В тот же момент, словно укрощенная властной рукой, река остановила свой бег и замерла, спокойная и неподвижная. На какое-то время застыло и все, что было на ее сверкающей глади. Потом, стряхнув оцепенение, она ожила, повернула в обратную сторону и опять потекла на встречу с Великим океаном.

    Дважды в сутки с точностью хронометра океанский прилив вспучивает реку Гуаяс. Дважды в сутки стоящий на ее правом берегу Гуаякиль чувствует себя настоящим приморским городом. Когда же сила прилива больше обычного, как это часто случается в сезон дождей, тогда вода затопляет не только районы, расположенные в нижней части города, но и набережную, подступает к стенам городского муниципалитета.

    - Река - наша кормилица и наша мучительница, - говорил алькальд Гуаякиля Боливар Кали. - В полуметре под ногами уже вода. Мы в буквальном смысле слова живем на воде - всего пять метров над уровнем моря! Да и тропики о себе постоянно напоминают. Не приведи господь, во время прилива пройдет сильный ливень - хлопот не оберешься. Поэтому осушать болота, на которых стоит город, обеспечивать население питьевой водой, прокладывать канализацию - первейшие задачи муниципалитета.

    Наша беседа проходила в служебном кабинете алькальда. За широким столом, обтянутым шоколадного цвета кожей, в таких же шоколадных креслах сидели советники муниципалитета и шумно обсуждали какие-то финансовые дела. С высоких стен из золоченых рам на "отцов города" скептически взирали "отцы отечества" - Симон Боливар, первый президент Эквадора Хуан Хосе Флорес и первый алькальд Гуаякиля Хосе Хоакин де Ольмедо.

    Откинувшись в кресле, алькальд обвел взглядом развешанные на стенах фотографии старого Гуаякиля, панорамную фотографию города наших дней, карту городских кварталов.

    - С тех далеких времен, когда здесь обитали индейцы племени уанкавилька, много воды утекло, - сказал он. - Население сегодняшнего Гуаякиля достигло одного миллиона двухсот тысяч человек и продолжает ежегодно увеличиваться на пять-шесть процентов, то есть на шестьдесят - семьдесят тысяч человек, в основном за счет притока сельских жителей. Еще быстрее растут городские проблемы.

    Многочисленные рукава и протоки, лиманы и заводи на окраинах Гуаякиля никогда не высыхают - океан и тут полновластный хозяин. Его приливы вместе с тропическими ливнями наполняют водоемы до краев, заставляя хижины бедноты подниматься над водой на высоких сваях, рассказывал алькальд. Почва в черте города лишь в последние десятилетия стала твердеть - раньше она была совсем болотистой, и жители не решались возводить на плавунах каменные дома из опасения, что они "утонут". Поэтому дома, как правило, строились на сваях, деревянные, и, естественно, когда случались пожары, огонь пожирал целые кварталы.

    Своеобразие почвенных условий породило своеобразные методы строительства. Сваи делались из гуаякана - дерева амазонской сельвы, по своим свойствам схожего с железным деревом. Со временем на смену сваям пришел фундамент, но и он был необычным: из стволов гуаякана укладывался настил, и уже на нем строились кирпичные, поначалу небольшие, здания. Позже такой метод стали применять и при строительстве высоких зданий с использованием железобетона. В наши дни многоэтажные дома возводятся даже в непосредственной близости от Малекона. Старых же, деревянных домов особенно много в более возвышенных, удаленных от реки районах.

    Боливар Кали произнес немало добрых слов о своем городе.

    Но еще больше алькальд сетовал по поводу нерешенных городских проблем. Муниципалитет, говорил он, совместно с министерством общественных работ подготовил программу развития городского хозяйства. Она предусматривает строительство семикилометровой набережной, новых путепроводов и транспортных развязок, мясохладобойни, других необходимых городу объектов. "Трудностей прибавляется, а бюджет не увеличивается", - несколько раз повторил он.

    Мой собеседник хорошо знал городские проблемы, хотя занимал пост алькальда всего несколько месяцев. Его предшественника уличили в финансовых махинациях и отправили за решетку.

    Перед тем как пойти на встречу с алькальдом, я долго разглядывал из окна отеля "Италия", где остановился, находившееся на другой стороне улицы серое здание муниципалитета. Увы, впечатление оно производило не самое лучшее. Многие стекла второго и третьего этажей были выбиты, вместо них желтели квадратики фанеры. Такие же квадратики виднелись и в круглом куполе, венчавшем здание. Не избежали разрушительных ударов времени и непогоды п многие t скульптурные детали, некогда украшавшие муниципальный дворец. У кондора, что стоял, распластав крылья, на крыше, в одном крыле светилась большая дыра, "простреленная" временем, а от другого осталась только половина. Три вазона, составлявшие единый ансамбль с кондором, завалились набок и висели на железных прутьях, грозя в любой момент сорваться и полететь вниз, а один и вовсе "выветрился" - от него осталась лишь верхняя часть, торчавшая на железном o пруте, словно фригийский колпак.

    Поделившись с алькальдом своими наблюдениями, я вопросительно взглянул на него.

    - Что поделаешь... - развел он руками. - Денег нет даже на ремонт здания...

    Гуаякиль во многих отношениях оставил позади некоторые крупные города и даже иные латиноамериканские столицы. Центральная часть города выглядит вполне современно. Уличное движение организовано четко, хотя транспортные потоки и велики, особенно в часы пик. Круглый год бойко идет торговля, и прежде всего оптовая. Но сложностей много.

    Жители Гуаякиля на каждом шагу сталкиваются, например, с нерешенными социальными проблемами. Трудно с общественным транспортом, который целиком находится в частных руках. Не хватает больниц, поликлиник, врачей. Почти полностью отсутствуют детские учреждения - на весь город всего восемь муниципальных детских садов.

    Мало в городе и культурных учреждений. Если не считать кинотеатров, на экранах которых бушуют насилие и секс, то гуаякильцам и отдохнуть-то в сущности негде: ведь парки и скверы в городе тоже наперечет. Впрочем... В Гуаякиле, по данным местной печати, 88 дискотек, 165 бильярдных, 7 тысяч баров п питейных заведений...

    Остро стоит такая важная социальная проблема, как народное образование. "Молодежь, особенно пришедшая из села, - свидетельствовала однажды газета "Универсо", - не учится: на частную школу нет средств, а государственных и муниципальных школ очень и очень мало".

    А город растет, из года в год раздвигает свои границы. Происходит это главным образом за счет пригородов, занимающих болотистые зоны, где полностью отсутствуют водопровод и канализация, где нет ни электричества, пи телефонной связи. Особенно быстро растут кварталы бедноты в пойме реки, в низких местах, затопляемых во время прилива. За последнее десятилетие один из таких пригородов - Гуасмо превратился по сути дела в город-спутник: в нем обитает ныне около 150 тысяч человек. А на берегах речных рукавов и смрадных заливов с зеленой застоявшейся водой вырастают новые районы трущоб - Салинеро, Салитраль...

    Из всех социальных недугов, подтачивающих организм Гуаякиля, самый болезненный, против которого у городского муниципалитета нет никаких противоядий, - массовая безработица. В городе более 250 тысяч полностью безработных. Перспективы же создания новых рабочих мест весьма туманны.

    Гуаякиль - главный промышленный центр страны. Важное значение здесь имеют цементная, текстильная, пищевая промышленность, а также строительство. Среди промышленной продукции, отправляемой в разные районы страны, - ткани и обувь, мебель и цемент, красители и изделия из резины, сигареты и косметика, фармацевтические и продовольственные товары. В Гуаякиле сосредоточено 60% национальной промышленности. Однако гуаякильские предприятия не в состоянии поглотить всю ту рабочую силу, которая стекается в город со всех концов страны, и выходцы из деревни пополняют ряды городского люмпен-пролетариата.

    Немало в Гуаякиле и кустарных мастерских. Я заходил в некоторые из них, любовался искусными творениями рук местных умельцев - скорняков и резчиков, гончаров и ювелиров, ткачих и вышивальщиц. Поражали убогая обстановка мастерских и примитивные орудия труда, какими работали мастера. Однако сильнее, чем обстановка, врезались в память их натруженные руки и неподвижные лица, на которых лежала печать апатии. "Нет сбыта - нет работы, а значит, нарушена суть жизни", - философски выразил глубину переживаемых трудностей скорняк в мастерской, где были выставлены на продажу седла из тисненой кожи, удивлявшие тонким художественным вкусом.

    Безработица тянет за собой длинную цепь других социальных проблем: 52% населения Гуаякиля практически находятся вне пределов того, что именуется "минимальным уровнем жизни". Отсюда - быстрый рост преступности, проституции, наркомании. Муниципалитет пытается вести борьбу с этими социальными язвами. Но силы явно неравны, и властям приходится прибегать порой к крайним мерам. Так, в декабре 1981 года, "учитывая, что Гуаякиль является экономической столицей Эквадора", Национальный совет безопасности принял решение о его... милитаризации: целью такой необычной меры, как указывалось в официальном сообщении, было "положить конец росту господствующей в городе преступности".

    Да, социальные контрасты в Гуаякиле более выпуклы, чем в столице и других крупных городах. Именно они накладывают глубокие морщины на чело Гуаякиля. Это беспокоит не только официальные власти. Левые политические партии, профсоюзы, массовые демократические организации, все прогрессивные силы добиваются осуществления широких программ социально-экономического развития и решения таким путем, прежде всего проблемы занятости. Мои собеседники не раз подчеркивали, что "косметическими" мерами тут не обойтись - нужны радикальные решения.

    - Атмосфера социальной агрессивности, в которой живет Гуаякиль, является результатом обострения социальных противоречий и усиления классовой борьбы, - сказал в беседе со мной Генеральный секретарь ЦК Компартии Эквадора Рене Може Москера. - В свою очередь нерешенность социальных проблем отражает слаборазвитость национальной экономики, ее зависимый характер.

    Поучительные эпизоды истории

    Если свернуть с Малекона и пройти небольшим пассажем, в котором местные художники часто выставляют свои картины, то окажешься "внутри" монументального здания, выстроенного в классическом стиле. Это "Гобернасьон" - Дворец правительства провинции Гуаяс. Помимо больших аркад и пассажей оно славится еще тем, что в его стенах хранится одна из интереснейших археологических реликвий, относящаяся к древним индейским культурам доколумбовых времен - вырезанный из дерева тотем, именуемый "деревом ведьмы". Рядом с Дворцом правительства - другое монументальное и тоже с классическими чертами "лица" здание - в нем размещается городской муниципалитет. А между ними в небольшом зеленом скверике установлен памятник главному герою освободительной борьбы эквадорского народа - маршалу Антонио Хосе де Сукре. Это он выиграл решающее сражение при Пичинче, это его имя носит основная денежная единица Эквадора.

    Отсюда, от политического центра Гуаякиля, берет свое начало его главная артерия, протянувшаяся через всю деловую часть города, - авенида 9 октября. Она названа так в честь того октябрьского дня 1820 года, когда Гуаякиль был освобожден от испанцев.

    Авенида 9 октября, проложенная перпендикулярно Малекону, рассекает город надвое с запада на восток. На ней расположены деловые конторы фирм и представительства авиакомпаний, отели и кинотеатры, магазины, кафе, рестораны. А в соседних, более тихих улочках обосновались банки, правительственные и частные учреждения. Авенида заканчивается просторной квадратной площадью с колонной Свободы в центре.

    В деловой столице Эквадора немало других широких проспектов, парковых аллей, бульваров. На уютных площадях, утопающих в зелени, красуются жемчужины гуаякильской архитектуры - католические церкви. Главная жемчужина - белокаменный кафедральный собор в готическом стиле. Перед собором в сквере, в окружении пальм и вековых деревьев-гигантов - конная статуя Боливара. В Гуаякиле вообще много памятников политическим деятелям, причем не забывают и тех, кто ныне мало известен, но в свое время отличался прогрессивными взглядами или прославился выступлениями против абсолютизма, как, скажем, просветитель Педро Карбо или писатель Хуан Монтальво.

    Особо чтут гуаякильцы память Элоя Альфаро - героя гражданской войны, начавшейся после народного восстания, вспыхнувшего в Гуаякиле в 1895 году, и положившей конец длительной вооруженной междоусобице либералов и консерваторов. Монумент в честь лидера либералов Э. Альфаро, созданный известным гуаякильским художником и скульптором Альфредо Паласио, прост и величествен: на гребне гигантской волны во весь рост со шпагой в руке стоит Элой Альфаро, за ним - восставшие эквадорцы всех рас и сословий; и Альфаро, и те, кого он ведет за собой, устремлены вперед, в будущее.

    Сам Альфредо Паласио, с которым я встречался неоднократно, так сказал в одной из бесед:

    - Я старался выразить главное, на мой взгляд, в Альфаро- его веру в светлое будущее Эквадора и эквадорцев, его самоотверженную борьбу за патриотические идеалы, его устремленность в будущее.

    По общему признанию, художнику удалось воплотить свой замысел в жизнь.

    Политические взгляды Э. Альфаро действительно были устремлены в будущее. Его внутренняя политика была направлена на то, чтобы устранить пережитки феодализма и расчистить дорогу развитию капитализма, а во внешней политике его правительство защищало национальный суверенитет, противодействовало экспансии англо-американского капитала. В годы президентства Э. Альфаро (1897-1901 и 1906-1911) в Эквадоре происходило становление и упрочение буржуазной демократии, в частности церковь была отделена от государства (что в католической стране имело крайне важное значение) и принята конституция, закрепившая основные буржуазно-демократические свободы.

    Альфаристская революция была не просто мятежом Косты против Сьерры - это было восстание новой, капиталистической идеологии против клерикального феодализма Сьерры. В результате альфаристской революции 1895 года политическая власть перешла в руки господствующих классов Косты. В сущности повторилось то же, что произошло в начале XIX века, во время войны за независимость: политическая власть оказалась в руках не восставшего народа, а новой олигархии, воспользовавшейся плодами народного восстания и гражданской войны.

    После этого для буржуазии Косты не составило труда осуществить свой главный замысел: достичь соглашения со своим "извечным противником" - олигархией Сьерры. Так сложился общий фронт эквадорской олигархии против подлинного борца за социально-экономический прогресс страны - эквадорского народа.

    А затем пришел "великий кризис" - разрушительный, всепоглощающий. Безработица выбросила на улицу тысячи промышленных и сельскохозяйственных тружеников. Новый, притом обширный, социальный слой - люмпен-пролетариат стал угрозой для хрупкого социального равновесия. Вновь перед господствующими классами встали вопросы: куда идти, что делать дальше? И тут параллельно с экономическим процессом, который выразился в выдвижении на авансцену новой экспортной культуры - банана, в политической жизни произошел феномен, под влиянием которого страна потом жила почти полвека: появившийся (а может быть, созданный буржуазией?) "мессия" Веласко Ибарра принялся заигрывать с самым обездоленным слоем общества - городским люмпен-пролетариатом.

    Когда разговор заходил на эту тему, собеседники чаще всего высказывали мнение, что Веласко Ибарра раньше других буржуазных политиканов увидел в городском люмпене меньшее, по сравнению с другими - трудовыми! - слоями народа, зло для эквадорской буржуазии. Социологи считают, что именно эта категория людей в высшей степени чувствительна к разного рода "мессиям", которые будто бы способны облегчить их жизнь. На этих настроениях и играл Веласко Ибарра. Однажды мне даже привели такое его высказывание: "Моя идеология четко определенная: я - либерал-индивидуалист. Но если социализм имеет положительные, приемлемые моменты, нужно их использовать. Если консерватизм имеет нечто, что может оказаться подходящим, не надо этого отвергать. Не следует также полностью - отгораживаться от приемлемых постулатов коммунизма..." Автор этих слов не сказал главного: его заимствования из всех идеологий имели одну цель - сохранить в неприкосновенности устои капиталистического, эксплуататорского строя.

    Веласко Ибарра был непревзойденным "чемпионом" политической демагогии - он продемонстрировал необычайную способность увлекать за собой массы, прежде всего неорганизованные слои трудящихся. Но каждый раз, когда на сцену выступали передовые отряды рабочего класса Эквадора и в стране возникала ситуация, угрожающая власти господствующих классов, тогда они приводили в действие аппарат классового насилия - полицию, армию. Пять раз Веласко садился в президентское кресло при поддержке "толпы", четыре раза его собственный класс - буржуазия руками военных свергала его с "трона". Тоже своеобразный рекорд! Последний переворот произошел в 1972 году. На сей раз образ "народного" президента был похоронен окончательно. Националистически настроенные круги армии во главе с генералом Родригесом Ларой осуществили ряд реформ, модернизировавших эквадорское общество.

    Особое значение имело одно обстоятельство: реформы проводились в то время, когда Эквадор вступал в качественно новый этап своего экономического развития - в "эпоху нефти".

    ...На одной из площадей Гуаякиля установлен скромный, но выразительный памятник индейскому вождю Гуаясу и его жене Киль, которые правили в этих местах до прихода испанских конкистадоров (их имена и дали название городу). Голова вождя высоко поднята, мужественный взор устремлен вперед, в одной руке он держит копье, другую положил на голову Киль, стоящей рядом на коленях в скорбной позе. Гуаяс и Киль предпочли смерть плену и неволе. Этот памятник - символ национального достоинства эквадорского народа. И как знать, может, именно от гордых индейцев, сражавшихся насмерть с чужеземными захватчиками много веков назад, и пошел известный ныне на весь мир девиз: "Лучше умереть стоя!"

    В наши дни каменное изваяние Гуаяса обретает особую значимость: подобно индейскому вождю, народ Эквадора не согнулся под ударами исторической судьбы, не сдался на милость неоколонизаторов - иностранного капитала, транснациональных компаний. У него еще недостаточно сил, чтобы победить врагов, тормозящих прогресс родины. Но он верит в лучшее будущее и борется за то, чтобы приблизить это время.

    Эсмеральдас: от изумрудов - к нефти

    - Съездить в Эсмеральдас тебе просто необходимо, - сказал Хосе Солис. - Интереснейший там народ - самобытный, мятежный, независимый. В "Изумрудной провинции" нога испанского конкистадора впервые ступила на эквадорскую землю, - это сделал Бартоломе Руис 21 сентября 1526 года в месте, названном им Сан-Матео. Эсмеральдас одной из первых провинций освободилась от испанского колониального гнета. В наше время провинция отождествляется с Большой нефтью: около города находится главный нефтеперегонный завод, а через новый порт эквадорская нефть вывозится за границу. Там предельно обнажены социальные противоречия, в тисках которых задыхаются все наши провинциальные города. Да и по дороге увидишь много интересного.

    ...Машина резво бежит по шоссе, которое порой кажется белым - так ослепительно светит солнце. К слову сказать, в Эквадоре не только хорошие дороги. В отличие от многих других латиноамериканских стран там достаточно высока водительская дисциплина. Можно проехать полторы сотни километров - и никаких тебе постов ГАИ, никаких полицейских патрулей. Дорожные знаки на шоссе Гуаякиль - Эсмеральдас - не просто носители информации - это жизненная необходимость: и движение интенсивное, и на многих участках не дорога, а, что называется, поворот на повороте. Но даже крутые виражи не мешают сидящему за рулем Эухенио Хихону комментировать все, что проносится, пробегает или проплывает за окнами машины.

    Первый город на нашем пути - Ягуачи. Обычно про него говорят: самый старый город в провинции Гуаяс. Я бы, пожалуй, еще добавил: и, наверное, один из самых бедных. В памяти он остается прежде всего убогими домиками на сваях, со стенами из бамбуковых жердей - избушки на курьих ножках в тропическом исполнении, да и только. И еще долго вспоминаешь густой липкий аромат патоки, которым насквозь пропитан и сам городок, и его окрестности.

    Основная сельскохозяйственная культура в кантоне Ягуачи, как и в соседнем кантоне Милагро, - сахарный тростник. Зона по праву считается главной "сахарницей" страны. Неподалеку от Ягуачи находится сахарный завод "Вальдес", принадлежащий олигархическому семейству Вальдес Дилой. В кантоне Милагро другой сахарный завод - "Сан-Карлос". Третий крупный сахарный комплекс - "Астра". Три сахарных "инхенио" ("Инхенио" (исп.) - агропромышленный комплекс, включающий плантации сахарного тростника и завод по его переработке) взяли как бы в кольцо город Милагро. Они имеют в общей сложности более 100 тысяч гектаров плантаций сахарного тростника, в них занято свыше 15 тысяч трудящихся. Это район наибольшей концентрации сельскохозяйственных рабочих во всем Эквадоре.

    Поверхность в этих краях равнинная, и необозримые плантации тростника простираются до горизонта. Неожиданно сравнительно узкое шоссе превратилось в многорядную автостраду с бетонированным покрытием. Ну прямо настоящая аэродромная полоса! В некоторых местах от нее ответвлялись и скрывались в зарослях сахарного тростника асфальтированные дорожки.

    - А это и есть взлетно-посадочная полоса, - усмехнулся Эухенио. - Израильтяне постарались. В стране "трудились" две тысячи израильских "советников". Это они придумали расширить шоссе, превратив его во взлетную полосу для "кфиров". Сначала строят такие полосы, потом продают сами "кфиры". Американские торговцы оружием к нам не очень лезут со своим "товаром". Предпочитают действовать через Израиль. Но мы-то знаем, что это одна мафия...

    Вскоре аграрный пейзаж изменился. За окнами машины поплыли поля пожелтевшей, пожухшей на солнце кукурузы. Потом зелень полей опять стала ярче, сочнее, и вот уже по обе стороны дороги раскинулся сплошной изумрудный ковер.

    - Подъезжаем к городу Хухан, центру рисоводческой зоны, - прокомментировал Эухенио.

    Сахарный тростник, кукуруза, рис... Однако тропическое побережье Эквадора немыслимо без бананов и какао. И действительно, тут и там видны банановые рощицы, и кое-где в изумрудный ковер рисовых полей вкраплены высокие деревья и в тени бананов, и под сенью деревьев прячутся от солнца деревца какао. А обочину шоссе местные крестьяне используют для просушки початков кукурузы и какао-бобов - и сухо, и продувает...

    Бабаойо, административный центр провинции Лос-Риос, местные жители называют "бедной столицей богатой провинции". Помнится, я поразился тому, что на улицах города через каждые два-три квартала стояли полицейские патрули во всеоружии. Выяснилось, что незадолго до этого население окраинного района Баррейро разгромило здание провинциального правительства в знак протеста против того, что их "забыли", что в их районе все еще нет электричества. Волнения подавили силой, а проблемы остались...

    Километров через сорок новая остановка - городок Кеве-до. Тому, что города на нашем пути мелькали, как в калейдоскопе, удивляться не приходилось - центры соседних кантонов и даже провинций находятся в общем-то неподалеку один от другого. Скажем, от Гуаякиля до Бабаойо всего 65 километров, а от Бабаойо до Кеведо и того меньше - около 40. Кстати, весь путь от Гуаякиля до Эсмеральдаса, если верить путеводителям, - 450 километров, если же считать по километровым столбам - 497. После этого и верь календарям...

    За Кеведо погода испортилась. Посыпал мелкий дождь, впрочем, даже и не дождь вовсе, а так, водяная труха. Дальше - больше. Сначала труху сменил крупный дождь, потом все окрест затянула сплошная молочная пелена. С каждым километром сетка дождя становилась все более плотной. Участки черной, распаханной под посадки земли, ненасытно впитывавшей в себя дождевую влагу, сменились обширными плантациями африканской пальмы. Величественные растения стояли рядами, как на параде, горделиво выставив пышные гроздья семян (они используются для производства пальмового масла). Изредка мимо проносились небольшие поселки. Даже сквозь сетку дождя можно было разглядеть одну характерную особенность: на наружных стенах домов были развешаны керамические горшки и разноцветные жестяные банки с цветами. Эквадорцы вообще неравнодушны к цветам, а крестьяне побережья - в особенности. Возле каждой хижины, какой бы убогой она ни была, всегда увидишь немного цветов. Но в данном случае горшки с цветами не были данью красоте. В здешних местах цветоводство - широко распространенный промысел. Вот и вывешивают цветы в горшках прямо на стену, чтобы с дороги было видно: в доме есть цветы на продажу. И чем зажиточнее дом, тем наряднее вывешенные горшки.

    - В этой зоне большое число хозяйств принадлежит отставным военным, - рассказывал Эухенио. - В 60-х годах правительство многим из них выделило земельные участки. Одним дали "за службу", другим продали по сходной цене. Высшие офицеры обзавелись настоящими поместьями, а те, кто чином не вышел, - усадьбами небольших размеров. Высшие влились в слой латифундистов, низшие, то есть те, кому пришлось самим осваивать и обрабатывать землю, скажем сержанты, объединились в кооперативы. В сущности, произошло своего рода сращивание части командного, хотя и отставного, состава армии с местными помещиками.

    Эухенио усмехнулся и закончил шуткой:

    - До создания военно-аграрного комплекса, правда, дело не дошло. Да в этом и нет нужды - страной и без того заправляют генералы да латифундисты...

    Проскочив речку Кининде по старинному железному мосту, под которым безумствовал коричневый поток, мы углубились в крутобокие зеленые холмы. Пейзаж, несмотря на многочисленные повороты, был довольно однообразным, и оживляли его разве что бригады дорожных рабочих, которые "штопали" асфальтовое покрытие. И только когда мы очутились на противоположной стороне невысокой горной гряды и за одним из поворотов открылась излучина реки, выглянуло солнце, и сразу стало по-тропически жарко.

    Широкая река с каждым своим изгибом становилась все более могучей и раздольной. Это была знаменитая Эсмеральдас (Изумрудная река), самая протяженная и вторая после Гуаяс по полноводности на всем эквадорском побережье. Ее питает большое число притоков, среди которых есть и крупные - Гуайльябамба, Тоачи, Бланко, Кининде. Бассейн Изумрудной реки - 20 тысяч квадратных километров. А о возможностях для судоходства сам за себя говорит тот факт, что торговый порт Эсмеральдаса, административного центра провинции, стоит не на океанском берегу, а на левом берегу реки, в двух километрах от ее впадения в океан.

    Когда-то воды Эсмеральдас, может быть, и в самом деле выносили на берег драгоценные зеленые камни, от которых река и получила свое название. А может, местные индейцы просто выменивали изумруды у своих соседей - индейских племен, Населявших нынешнюю Колумбию. Но в любом случае можно понять испанских конкистадоров, назвавших реку Изумрудной: вечнозеленая растительность имеет тут столь густой зеленый цвет и так сверкает на солнце, что сравнение ее с изумрудами вполне оправдано.

    Друзья Эухенио Хихона первым делом повезли нас на берег океана отведать даров моря. Мы устроились под высоким навесом из пальмовых листьев, и мое внимание тотчас привлекло висевшее на стене изображение герба провинции Эсмеральдас. Оно было необычайно выразительным и красочным, а по манере исполнения напоминало живопись художников-примитивистов. Представьте себе, читатель, зеленый берег и на нем растущий банан, с которого свисает связка плодов. Рядом с бананом - груда фруктов, похожих на манго. Тут же - рыбы, моллюски и один из типичных цветков провинции. Над всеми этими дарами земли и омывающих ее речных и океанских вод нависает рог изобилия, из которого вытекают золотые монеты. На переднем плане на фоне Тихого океана и восходящего солнца - фигура рвущегося вперед негра с факелом Свободы в руке. Венчают герб кокосовая пальма и золотая лента с девизом: "Свободный - потому что мятежный, и потому что мятежный - великий". Словом, в гербе нашло отражение буквально все: и природные богатства края, и этнические особенности населения, и борьба негров за свободу, и символика светлого будущего.

    Из раскрытых настежь дверей ресторана далеко разносились гулкие звуки маримбы. Меня познакомили с музыкантами, и они показали инструменты, на которых играли. Главным инструментом в оркестре была маримба - ксилофон с брусочками из пальмы чонта, древесина которой отличается твердостью и особым звучанием, снизу к клавишам был приделан резонатор из трубок толстого бамбука - гуадуа. Ксилофон как две капли воды был похож на тот, что я видел у "крашеных" индейцев.

    - Этот инструмент мы называем гуаса, - объяснял руководитель оркестра, вертя в руках короткий кусок бамбука. - Внутри у него семена ачиры. Эти деревянные палочки - кунуно, а обтянутый кожей оленя барабан - бомбо...

    Были среди инструментов и еще более экзотические, скажем высушенные полые тыквы, листья апельсинового дерева, лошадиная челюсть. И звуки из них извлекались тоже самые неожиданные. Зато в целом создаваемый музыкантами ритм так и звал пуститься в пляс. Шелест листьев кокосовых пальм, легкий морской ветерок, гулкие, застывавшие в воздухе звуки маримбы - все это создавало атмосферу безмятежности, настраивало на лирический лад.

    - Жизнь без маримбы - не жизнь, - улыбнулся один из наших гостеприимных хозяев, школьный учитель Хосе Гомес. - Ее звуки бодрят, зажигают, обволакивают, они придают нашей жизни неповторимый привкус Африки.

    Да, "привкус Африки" ощущается в Эсмеральдасе на каждом шагу. Он - в музыке и танцах, в цвете кожи местных жителей, среди которых преобладают негры и мулаты, в нравах и обычаях населения, в хранимых легендах и традициях. Жители Эсмеральдаса с гордостью напоминают о том, что в свое время там существовала "негритянская республика", что 5 августа 1820 года население провинции провозгласило в приморском поселке Рио-Верде независимость от Испании, что один из кантонов носит имя легендарного Элоя Альфаро...

    Если полистать справочник для туристов, составленный Провинциальной комиссией по туризму, то может показаться, будто речь идет о самостоятельном, независимом от Эквадора государстве. Касаясь географического положения провинции, авторы пишут: "Эсмеральдас находится на крайнем северо-западе Республики Эквадор. Граничит: на севере - с Колумбией, на юге - с провинциями Манаби, Пичинча и Имбабура, на востоке - с провинциями Карчи и Имбабура, а на западе - с Тихим океаном. Площадь - 15029 квадратных километров, население (1982) - 236 150 жителей". Из того же источника узнаешь, что у провинции, оказывается, есть собственные, официально утвержденные местными властями флаг, герб и, разумеется, гимн.

    В далеком прошлом коренное население провинции - индейцы племен кара, теаона, атакама, тола и каяпа - занималось подсечным земледелием и рыболовством. А в северных районах, в бассейне реки Сантьяго, существовала довольно развитая культура Толита; ее мастера славились искусством обработки самородковых металлов - меди, золота. Ценные образцы их мастерства в области обработки золота, а также изделия из керамики были не так давно найдены на острове Толита, в дельте реки Сантьяго, после чего остров был объявлен национальным заповедником. И сегодня небольшие группы индейцев каяпа обитают по берегам рек Рио-Верде, Муисне, Канаде, Кохимиес. Но основные их поселения разбросаны вдоль реки Каяпас. Ее воды и воды ее притоков золотоносны, потому-то на их берегах испокон века находили и мыли золото - сначала индейцы, потом старатели, а в 30-40-х годах там действовала английская компания "Плайя де оро майнинг", имевшая концессию на добычу золота во всем бассейне реки Сантьяго.

    Еще в стародавние времена обитатели провинции Эсмеральдас вели широкий товарообмен с другими индейскими племенами. Этому благоприятствовали природные условия: сравнительно ровная поверхность, отсутствие высоких горных хребтов, разветвленная речная сеть, а особенно то обстоятельство, что крупные реки, например Сантьяго, Эсмеральдас, Матахе и Мира, зарождаясь на западных склонах Анд, несли свои воды к Тихому океану. Их долины и служили основными торговыми путями. Индейские племена поддерживали торговые связи и с империей Чиму, существовавшей в районе нынешнего перуанского города Трухильо. Жители Чиму были хорошими мореходами и на своих бальсовых плотах приплывали в Эсмеральдас за хлопком и драгоценными камнями.

    В отличие от населения горных районов основу питания индейцев побережья составляли рыба и различные дары моря, отчасти мясо домашних животных, продукты охоты. Там не было недостатка в сельскохозяйственных продуктах, поскольку на побережье выращивались маниок, земляной орех, камоте, кабачки, кукуруза, а также в изобилии росли тропические фрукты - авокадо, ананасы, чиримойя, гуанабо, папайя, гуанабана и др. Как и в Сьерре, индейцы побережья в больших количествах потребляли алкогольную бражку с той разницей, что в Сьерре она изготовлялась из кукурузы и называлась "чичей", а на побережье ее приготовляли из пережеванного и забродившего маниока и называли "масато".



    'Купите, сеньор, парочку ананасов!..'


    За жителями Эсмеральдаса - уже нашими современниками - укрепилась слава людей мятежных, независимых. Сами они с гордостью подчеркивают, что именно в Эсмеральдасе, как ни в одном другом районе Эквадора, силен унаследованный от предков дух свободолюбия и автономизма, эдакого, по словам одного из моих собеседников, "противостояния центральным властям". Впрочем, для подобного "противостояния" у местного населения есть серьезные основания.

    Вплоть до середины нынешнего века провинция была одним из главных производителей-бананов, а порт Сан-Лоренсо, находящийся в устье реки Сантьяго, неподалеку от границы с Колумбией, считался "первым банановым портом" страны. Он отвечал всем требованиям "экспортного" порта: выгодным по сравнению со всеми остальными портами побережья географическим положением, относительной близостью к Панамскому каналу, железнодорожной связью с внутренними районами (с Ибаррой и Кито). Однако постепенное экономическое возвышение города Эсмеральдаса помогло его деловым кругам, и прежде всего экспортерам бананов, под предлогом необходимости создания "полюса развития" добиться объявления их города "свободным банановым портом". Тем самым экспортеры Эсмеральдаса получили важные финансовые преимущества: они освобождались от экспортных пошлин при вывозе бананов высококачественного сорта "гросс мишель" и платили в казну налог только с экспорта бананов сорта "кавеидиш".

    Очень скоро у Эсмеральдаса появился куда более опасный соперник, чем Сан-Лоренсо. В ожесточенную борьбу за "банановое первенство" вступили могущественные финансовые группы Гуаякиля. Победу в этой схватке олигархий Севера и Юга одержала последняя, и в 1964 году правительство приняло специальный закон, запретивший создавать во всей провинции Эсмеральдас промышленные плантации бананов в целях экспорта.

    В результате создалось парадоксальное, противоречащее здравому смыслу положение: в провинции, природные условия которой максимально благоприятствуют выращиванию бананов, их не только не выращивают - их "импортируют" из других провинций - Пичинчи, Манаби, Лос-Риос. Бананы для внутреннего (!) потребления привозят и в Эсмеральдас, везут и дальше, до самого Сан-Лоренсо.

    Ну а пока Эсмеральдас и Гуаякиль "выясняли отношения", Сан-Лоренсо захирел окончательно. Правда, ныне и там, в бухте Пайлон, появился современный причал, но вывозится через него главным образом деловая древесина. В последнее время у жителей Сан-Лоренсо родились новые надежды. Они связаны с планами создания "межокеанского пути", который позволил бы соединить Тихий и Атлантический океаны: начавшись в Сан-Лоренсо, путешествие продолжалось бы сначала по железной дороге, затем по шоссе, а потом по рекам Путумайо и Амазонке...

    В 1971 году началось и углубление бухты Эсмеральдаса, и создание внутренней гавани. Годом позже на окраине города рабочие приступили к строительству крупного нефтеперегонного завода. Это вызвало волну миграции сельского населения в город. В надежде получить работу сюда потянулись люди не только из других кантонов провинции, но практически из всех районов страны. А когда в сентябре 1978 года Эквадорский институт электрификации при содействии итальянской компании "Чи-джи-э" начал строительство теплоэлектростанции мощностью 125 тысяч кВт, приток вчерашних крестьян и сельскохозяйственных рабочих усилился еще больше. В конечном счете это привело к ранее не наблюдавшемуся социальному явлению, а именно к размыванию сложившегося в городе хотя и небольшого, но сплоченного отряда промышленных рабочих: в середине 70-х годов в Эсмеральдасе процент трудящихся, организованных в профсоюзы, по отношению к общему их числу был самым высоким в провинции, к началу 80-х годов положение в корне изменилось.

    После превращения Эсмеральдаса в нефтяной порт в провинции ускоренными темпами стала создаваться инфраструктура - прокладывались дороги, в прибрежных зонах появились хозяйства по выращиванию креветок, а в более отдаленных - оживилось сельское хозяйство, в частности животноводство. Кое-где возникли новые небольшие предприятия по первичной обработке древесины. Пользуясь тем, что они нуждались в сырье, "транснационалы", обосновавшиеся в районе Сан-Лоренсо, принялись еще безжалостнее, чем раньше, сводить леса в погоне за ценной древесиной; хищническое уничтожение лесов продолжается и поныне.

    "Полюс развития" в Эсмеральдасе был создан. Основу его составили нефтеперегонный завод и новый морской порт. Для экспорта нефти, поступающей по трансандинскому нефтепроводу с месторождения Лаго-Агрио в эквадорской сельве на востоке страны, в нескольких километрах от города, в зоне Балао, были сооружены шесть нефтехранилищ общей емкостью около двух миллионов баррелей. Оттуда по подводным нефтепроводам "черное золото" поступает в танкеры. Первая партия нефти была вывезена через Балао в 1972 году. Завод же, построенный государственной нефтяной корпорацией при содействии японской фирмы "Киодо кемикл инджиниринг констракшн", дал первую продукцию пятью годами позже. И хотя он считается одним из самых современных в мире и может перерабатывать 55 600 баррелей нефти в сутки, уже через несколько лет стали разрабатываться планы его расширения. Поскольку же в продукции завода - бензине, дизельном топливе, керосине, мазуте, жидком газе - особенно нуждаются центральные районы страны, то был сооружен многоканальный нефтепровод Эсмеральдас - Кито.

    Что касается морского порта, то по завершении первой очереди строительства он располагал двумя причалами, специальным причалом для контейнерных перевозок, складскими помещениями, административными зданиями. Кстати, территория порта площадью 78 гектаров была намыта, то есть отвоевана у моря. Когда я был в Эсмеральдасе, там уже велись работы по второй очереди проекта. Она предусматривала создание "зоны свободной торговли", гавани для мелких рыболовецких судов, дорожной инфраструктуры, а также строительство моста через реку Эемеральдас.

    Но с созданием "полюса развития" жизнь коренного населения Эсмеральдаса, а тем более тысяч "пришлых" эквадорцев отнюдь не улучшилась. Вот как описывал положение, сложившееся в главном городе "Изумрудной провинции", автор "Письма из Эсмеральдаса", которое гуаякильская газета "Пуэбло", орган эквадорских коммунистов, опубликовала в конце 1982 года:

    "В Эсмеральдасе в числе других важных объектов значатся государственный нефтеперегонный завод, лучший порт побережья, теплоэлектростанция, включенная в общую энергосистему страны. Однако город "славится" не этим. В Эсмеральдасе - самый высокий показатель детской смертности, а уровень безработицы составляет 50%. Есть больница на 40 коек для 200-тысячного населения. Есть станция водоснабжения, спроектированная на 30 тысяч жителей. Есть порт, через который ничего не экспортируется, так как нам запретили сажать бананы. Есть электростанция, энергией которой пользуются другие провинции. Через нас вывозится нефть, но ни одна организация не получает ни сентаво от ее экспорта...

    В 1967 году более 20 тысяч участников всеобщей стачки вышли на улицу, требуя строительства новой водоочистительной станции, создания современной пожарной службы и т. д. Но борьба не увенчалась успехом. Поныне только 15% жилищ в городе имеют канализацию. У 40% населения нет электрического освещения, а у 70% - водопровода. Только половина городских улиц заасфальтирована. Пять тысяч детей не учатся - нет школ и нет учителей. 20 % лесных богатств отданы на откуп иностранным компаниям. 70% пригодных к обработке земель - в руках помещиков. Вот те основные беды, - заключал автор письма, - от которых страдает население нашей зеленой провинции и города, нареченного "полюсом развития"".

    Нефтяные парадоксы и несбывшиеся надежды

    - Возрождение Эквадора всегда начиналось с новых сфер деятельности, в частности с новых сельскохозяйственных культур. Сначала это был рис, потом какао, бананы, наконец, кофе. Каждый раз новая культура внедрялась для того, чтобы компенсировать ущерб от потерянного урожая, от потерь в результате падения цен на мировом рынке, торговой конкуренции и так далее, - говорил мне в начале 70-х годов тогдашний Генеральный секретарь ЦК Компартии Эквадора Педро Саад. - Наша страна как пробка: она погружается в воду, но никогда не тонет. Теперь вот правящие круги рассчитывают с помощью нефти и природного газа выправить ухудшающееся экономическое положение. Они полагают, будто им удастся поставить "пробку" на надежный экономический якорь, не меняя социально-экономической структуры общества и не преодолев зависимости от империализма США...

    Начало эксплуатации эквадорской нефти относится к 1912 году, когда в Анконе, на полуострове Санта-Элена, в ста километрах к западу от Гуаякиля, обосновалась английская компания "Англо-экуадориэн ойлфилдс", или попросту - "Англо". Она получила концессию на эксплуатацию четырех зон нефтяного месторождения и вместе с англо-голландским концерном "Ройял датч-шелл" стала вести добычу и сбывать нефть и нефтепродукты.

    Золотые песчаные пляжи модного курорта и сегодня чередуются с качалками, черпающими "черное золото" из недр полуострова. От Анкона, где располагалась штаб-квартира "Англо", до Салинаса, где находится резиденция бананового короля Новоа, - рукой подать. По этой простой причине вплоть до середины 70-х годов Санта-Элена служила символом единства местной олигархии и иностранных монополий.

    Долгое время страна не имела законодательства, которое ограничивало бы хозяйничанье иностранных нефтяных компаний. Закон, принятый в 1937 году под давлением демократических сил, был скорее формальным документом, нежели действенным инструментом защиты национальных богатств.

    Стремясь привлечь иностранный капитал к разведке на нефть, правящие круги Эквадора предоставляли ему такие льготы, о каких он мог только мечтать: 10 миллионов гектаров, то есть более трети национальной территории, было отдано иностранным нефтяным компаниям в концессии практически за бесценок правительствами Отто Аросемены и Веласко Ибарры. Компании "Бритиш петролеум", "Стандард ойл", "Тексако петролеум", "Галф ойл" и другие, менее значительные, устанавливали на побережье, в Гуаякильском заливе, на северо-востоке свои собственные законы. В случае эксплуатации обнаруженных месторождений компании должны были отчислять в эквадорскую казну всего лишь 5-6% прибылей. Эквадорское государство не могло ни повышать этот процент, ни облагать компании новыми налогами. Немудрено, что иностранный капитал не преминул воспользоваться "приглашением". В 1981 году иностранные компании приступили к нефтеразведке в северо-восточных районах и действовали с такой уверенностью, будто знали достоверно, где таятся богатые залежи "черного золота".

    В 1967 году в местечке Лаго-Агрио (провинция Напо) мощно зафонтанировала нефтяная скважина, пробуренная техниками консорциума из двух американских компаний - "Тексако петролеум" и "Галф ойл". Вот когда началась настоящая "нефтяная история" Эквадора! Иностранные компании ринулись на эквадорский северо-восток, в сельву, стараясь поспеть к дележу "нефтяного пирога". Но они опоздали - господствующие позиции захватили "Тексако" и "Галф".

    Необходимость оградить интересы эквадорского государства стала очевидной, и в 1969 году был подготовлен проект нового закона о нефти. В основных чертах он предусматривал возвращение в руки нации 60% площадей, отданных в концессии иностранным компаниям, увеличение доли эквадорского государства в их прибылях, а также создание Эквадорской государственной нефтяной корпорации. Нечего и говорить, что нефтяные спруты встретили законопроект в штыки. Два года велась вокруг него ожесточенная борьба. Только в 1971 году президент Веласко Ибарра подписал его, но вследствие маневров нефтяных компаний этот законопроект, так же как и закон 1937 года, остался на бумаге.

    Коррупция, следовавшие одно за другим разоблачения финансовых махинаций, в которых погрязли правящие круги, темные сделки с нефтяными компаниями, особенно при президенте Отто Аросемене (1966-1968), не говоря уже об откровенно грабительской политике "транснационалов", - все это побудило патриотически настроенные военные круги свергнуть Веласко Ибарру и взять власть в свои руки.

    Это произошло в феврале 1972 года. А уже 6 июня военное правительство приняло так называемые "Переходные положения" (декрет № 430) -они дополнили закон об энергетических ресурсах, внеся в него существенные изменения, и не на словах, а на деле ввели его в силу. Около 90% площадей, отданных ранее в концессии нефтяным компаниям, возвращались под контроль государства. Для новых концессий на нефтеразведку устанавливался предел в 200 тысяч гектаров, а вести добычу "черного золота" компании могли на площади, не превышавшей 160 тысяч гектаров. Почти до 60% были повышены налоги на их доходы от эксплуатации нефтяных месторождений. Исходя из того что при интенсивной добыче порядка 250 тысяч баррелей в сутки запасы нефти иссякнут через 20 лет, общий объем добычи был ограничен 210 тысячами баррелей.

    "Переходные положения", таким образом, расчищали путь для более эффективного участия эквадорского государства в эксплуатации нефтяных богатств. В экономической судьбе страны, славившейся бананами, какао и кофе, произошел крутой поворот. Поэтому 6 июня было провозглашено Днем национального суверенитета.

    В сентябре того же года с японской фирмой "Кавасаки кисеи кайся" военное правительство подписало соглашение о создании смешанной компании нефтеналивного флота - ФЛОПЕК. Позже государство взяло на себя поставки на внутренний рынок горючего и сжиженного газа и перевозку половины экспортируемой нефти. Процесс укрепления государственного сектора шел вширь и вглубь.

    Но особое значение имело принятие декрета о создании Эквадорской государственной нефтяной корпорации (ЭГНК). Она начала свою деятельность в 1972 году, а уже через два года настолько крепко стояла на ногах, что сама вела разведку и добычу нефти и осуществляла ее поставки на внешние рынки. Выкупив в июле 1974 года 25% акций консорциума "Тексако-Галф", ЭГНК превратилась в совладельца накопленных им резервов нефти и получила доступ к современной нефтяной технологии; сам консорциум стал тройственным - у "Тексако" и "Галф" осталось по 37,5% акций. Последующее вступление Эквадора в ОПЕК - Организацию стран-экспортеров нефти (1973) и в ОЛАДЕ - Латиноамериканскую организацию по энергетике позволило стране расширить свои внешнеэкономические связи, повысило ее авторитет на международной арене.

    Уроженец провинциального местечка Пухили, человек скромного социального происхождения, генерал Гильермо Родригес Лара, возглавивший "эквадорскую революцию", сумел преодолеть противодействие консервативного крыла военных кругов и создать в стране и за ее пределами образ националистического правительства, линия которого вроде бы совпадала с перуанской. В самом деле, военный режим с первых своих шагов проводил твердую политику в отношении возвращения в руки нации нефтяных богатств и сохранения за ней всех прав и благ от их эксплуатации. В этом действительно было явное совпадение с аналогичными шагами перуанского военного режима на том этапе, когда его возглавлял генерал Веласко Альварадо.

    Но были и не менее существенные отличия. Эквадор не пошел по пути национализации собственности иностранных нефтяных компаний, не стал проводить политику "контракты вместо концессий". Он сначала изменил режим эксплуатации нефтяных месторождений, до этого благоприятствовавший иностранным компаниям, а затем заменил его новым, основанным на принципах смешанной экономики. "Эквадор, - отмечает Генеральный секретарь ЦК Компартии Эквадора Рене Може Москера, - будучи страной так называемого зависимого капитализма, не смог сам, своими силами освоить эти богатства. Ему пришлось делиться ими с транснациональными корпорациями, которые быстро протянули свои щупальца к нефтяным ресурсам страны".

    Но и при вынужденных отступлениях и ограничениях новый режим эксплуатации нефтяных богатств принес стране огромные выгоды.

    Позже осуществление других реформ, финансовых и экономических, дало наблюдателям повод увидеть сходство с бразильской линией, суть которой можно выразить тремя словами: "Развитие любой ценой". В действительности линия военного правительства Родригеса Лары была собственной - эквадорской - линией. Объяснялась она, на мой взгляд, сложным положением самого военного режима. Он находился в сущности меж двух огней: олигархия отказывала ему в своем доверии, потому что теперь военные круги не были слепыми защитниками ее, и только ее, интересов; народные же массы не прониклись к нему достаточным доверием, потому что, раздираемое внутренними противоречиями, оно не определяло четко своей позиции, проявляло колебания и непоследовательность, уступало нажиму олигархии и "транснационалов", а главное - много обещало, а делало гораздо меньше обещанного.

    События, связанные с борьбой вокруг эквадорской нефти в период между 1972 и 1976 годами, дают ключ к пониманию того, что произошло в дальнейшем как в экономической, так и в политической жизни страны.

    В 1972 году был сдан в эксплуатацию нефтепровод протяженностью 503 километра. Он был построен американской компанией "Уильям бразерс" и соединил месторождение Лаго-Агрио с нефтяным портом Балао на окраине Эсмеральдаса. Один из самых высокогорных в мире, этот нефтепровод пересекает Анды на высоте 4063 метра над уровнем моря. С вводом комплекса в эксплуатацию эквадорская нефть рекой потекла к побережью.

    Вот тут-то "Тексако-Галф" и раскрыл свои истинные намерения. В 1972 году консорциум добыл всего около 7 миллионов баррелей нефти - втрое меньше по сравнению с маломощной компанией "Агуарико-Пастаса". Зато в следующем году на его долю пришлось 75 миллионов баррелей нефти - в одиннадцать с лишним раз больше, тогда как "Агуарико-Пастаса" сошла со сцены, вынужденная продать свои акции "Тексако-Галф". В целом же по стране добыча нефти выросла лишь за 1973 год с 28 миллионов до 76 миллионов баррелей.

    А что происходило в это время на побережье, на полуострове Санта-Элена? Там добыча нефти сокращалась, и относилось это ко всем компаниям, в первую очередь к "Англо" и ЭГНК - С 1973 по 1976 год годовой объем нефтедобычи "Англо" сократился на четверть, еще больше - на одну треть - снизился уровень производства ЭГНК.

    Из всего этого ясно, что экономическая судьба страны теперь будет зависеть от нефтяных месторождений северо-восточных районов. А там полновластными хозяевами чувствовали себя "Тексако" и "Галф"...

    Но вернемся к Эквадорской государственной нефтяной корпорации. С первых дней существования "транснационалы" повели против нее враждебную кампанию. С целью заставить правительство Родригеса Лары отказаться от курса на защиту национальных природных богатств и ослабить позиции ЭГНК они использовали колебания правительства, его непоследовательность в проведении экономических реформ, а также внутренние противоречия военного режима, прибегали ко всевозможным маневрам, шантажу, даже саботажу. В 1974 году, когда капиталистический мир переживал острый энергетический кризис, когда цены на нефть росли не по дням, а по часам, когда за баррель сырой нефти платили по 30 и больше долларов, "Тексако" и "Галф" сократили добычу нефти, в результате чего эквадорская казна потеряла часть доходов, на которые она так рассчитывала.

    От американских компаний не отставала "Англо". Контролируемые ею зоны нефтедобычи на полуострове Санта-Элена к началу 1976 года перешли под контроль ЭГНК, и в течение того же года в руки государственной корпорации должны были перейти также и ее производственные мощности в Анконе. Однако, срывая заключенное соглашение о передаче ее предприятий в Анконе эквадорскому государству, "Англо" уже в январе 1975 года принялась демонтировать оборудование и продавать его как "металлолом, пригодный к использованию".

    И все-таки, несмотря на противодействие "транснационалов", ЭГНК расширяла свои позиции, возрастал ее вклад в государственный бюджет. Налицо парадокс: при общем сокращении объемов добычи нефти валютные поступления от ее экспорта увеличивались. Объяснялось это кажущееся противоречие не только благоприятной для экспортеров нефти конъюнктурой на мировом рынке - нефтяной парадокс был следствием и отражением экономических реальностей страны, происходивших в ней процессов.

    Начиная с середины 1972 года, то есть с момента вывоза за границу первой партии нефти, она стала рассматриваться в Эквадоре как главное национальное богатство. В 1974 году доходы от ее экспорта составили свыше 58% валютных поступлений страны. (В дальнейшем нефть давала ежегодно в среднем 45% валютных поступлений.) Поэтому-то на саботаж нефтяных компаний военное правительство Родригеса Лары отвечало твердыми мерами по защите интересов эквадорского государства. "Транснационалы" вынуждены были возвратить почти все земли, какие ранее им были отданы в концессии: к началу 1975 года из 10 миллионов гектаров в их руках оставалось немногим более 1 миллиона. В результате повышения прямых и косвенных налогов они теперь отчисляли в эквадорскую казну до 80% прибылей. "Тексако-Галф" пришлось расстаться с 25% своих акций...

    В итоге только с 1972 по 1976 год Эквадор получил от вывоза нефти в общей сложности почти полтора миллиарда долларов!

    Нефтедолларовый ливень, разразившийся над Эквадором, побудил многих обозревателей переокрестить страну мифического Эльдорадо в Ойлдорадо. На доходы от экспорта нефти возлагали большие надежды, с. ними связывали обширные планы промышленного и социального развития. Нефть, говорили поклонники Ойлдорадо, может принести Эквадору больше благ, оказать большее воздействие на его экономическое развитие, чем во многих других государствах Латинской Америки, по той простой причине, что население страны сравнительно невелико, внутренние потребности ниже по сравнению, скажем, с более развитыми соседями - Колумбией и Перу, а запасы нефти весьма значительны.

    Уместно заметить, что в середине 70-х годов предварительные оценки запасов "черного золота" в Эквадоре колебались от полутора до 3,5 миллиарда баррелей. Позднее эксперты остановились на цифре 1,4 миллиарда баррелей. Речь идет, разумеется, о запасах только легкой нефти и, повторяю, о весьма приблизительных оценках.

    Эксплуатация нефтяных ресурсов дала мощный толчок эквадорской экономике - промышленному развитию, строительству, производству товаров широкого потребления, ведь более четверти всех доходов от нефти отчислялось в Национальный фонд развития. Эквадорская государственная нефтяная корпорация смогла финансировать такие крупные проекты, как проведение нефтеразведки, сооружение комплекса по производству аммиачных удобрений и нефтепроводов, связавших столицу с месторождением Шушуфинди и с городом Эсмеральдас; их осуществление обошлось более чем в 400 миллионов долларов.

    Рост доходов от экспорта нефти позволил увеличить государственные ассигнования и на развитие сельского хозяйства. Однако, с одной стороны, эти ассигнования способствовали обогащению землевладельческой олигархии, ибо помещики вкладывали предоставлявшиеся им кредиты не в сельскохозяйственное производство, а в непроизводительные, но более выгодные сферы (торговля, гостиничное дело и т. п.). А с другой - и тут мы сталкиваемся с еще одним нефтяным парадоксом, - "нефтяное чудо", обеспечившее широкий приток в страну нефтедолларов, сделало менее острой необходимость коренной перестройки системы помещичьего землевладения. Это в свою очередь привело к существенным сдвигам в составе населения: из-за усилившегося бегства крестьян из деревни в город сельское население на протяжении "нефтяного" десятилетия, то есть 70-х годов, сократилось на 16%.

    После выкупа 25% акций "Тексако-Галф" министерство природных ресурсов и энергетики, которое возглавлял один из наиболее прогрессивных деятелей военного режима, капитан ВМС Харрин Ампудиа, подготовило законопроект о выкупе еще 26% акций американских компаний. Но подписан он не был: "Тексако" и "Галф", стремясь не допустить, чтобы эквадорское государство осуществляло абсолютный контроль за их деятельностью, добились отставки Харрина Ампудиа. Вдвойне примечательно, что сделано это было как раз в тот момент, когда он был президентом ОПЕК!..

    Националистический импульс военного режима все больше ослабевал, а его колебания проявлялись все сильнее. Под нажимом олигархии и "транснационалов" отстранялись от активного участия в управлении государством прогрессивно настроенные руководители вооруженных сил. 11 января 1976 года подал в отставку и сам президент Родригес Лара. В результате "бескровного переворота" к власти пришел военный "триумвират" (так называемый высший правительственный совет) во главе с вице-адмиралом А. Поведой Бурбано, не скрывавшим своих консервативных взглядов и проамериканских симпатий. Этот "триумвират" и ввел корабль националистических реформ в тихую гавань защиты интересов эквадорской национальной буржуазии.

    "Триумвират" не стал поворачивать круто вправо руль нефтяной политики. Однако разработанный при прежнем правительстве законопроект о полной национализации консорциума "Тексако-Галф" был положен под сукно, и от имени нового правительства сделано официальное заявление, что никакого подобного законопроекта... "не существует". Вместе с тем "триумвират" не мог не принимать во внимание двух моментов, чрезвычайно важных как для судьбы самого военного режима, так и для интересов эквадорской буржуазии: усиливавшегося в стране движения за национализацию "Тексако-Галф", с одной стороны, и отношений, которые складывались с американским консорциумом, - с другой.

    Демократическая общественность Эквадора все активнее выступала за национализацию "Тексако-Галф", считая его главным среди империалистических хищников. В стране возник Патриотический фронт борьбы за национализацию нефтяной промышленности, в котором участвовали политические партии, профсоюзы, демократические общественные организации, представители широких слоев населения - трудящихся, средних слоев, студенчества, интеллигенции. Да и в рядах офицерства все еще давали себя знать националистические, антиимпериалистические настроения, проявлявшиеся в требовании продолжать осуществление экономических и социальных реформ, в которых нуждалась страна.

    Что касается демократических сил и патриотически настроенных офицеров, то в отношении их "триумвират" не стеснялся: народные манифестации разгоняла полиция, левых офицеров увольняли в отставку.

    Сложнее обстояло дело с "Тексако-Галф". Хозяева американских компаний, сознавая, что превратить Эквадорскую государственную нефтяную корпорацию в соучастника разграбления природных богатств Эквадора не удастся, не прекращали кампании по дискредитации государственного сектора. Они твердили, что ЭГНК, мол, не сможет организовать сбыт нефти на внешних рынках (К этому времени основными рынками сбыта эквадорской нефти стали Антильские острова (48%), где велась ее переработка, США (21%), Япония (около 21%) и Чили (10%)), не сумеет "рационально хозяйничать", не справится с проведением нефтеразведки собственными силами и т. д. "Тексако" и "Галф" прибегали к различным маневрам с целью закрыть для ЭГНК внешние рынки, и были времена, когда корпорация действительно не могла продать свою нефть. Одновременно и сами компании не раз саботировали экспорт "своей" нефти.

    Нефтяные спруты добивались для себя все новых и новых льгот. После отстранения от власти Родригеса Лары они сочли, что приспело время "реконкисты", и стали выдвигать требования, которые не просто ущемляли экономические интересы Эквадора, но были откровенным посягательством на его национальный суверенитет. Они требовали не только снижения налогов на добычу и экспорт "их" нефти, не только отказа Эквадора от какого-либо сотрудничества с социалистическими странами - они целили в самую сердцевину проведенных военными кругами реформ - в государственный сектор.

    В январе 1976 года "Тексако" и "Галф" потребовали снизить более чем на доллар цену на добываемую ими нефть. Они мотивировали это тем, что, дескать, "низкий уровень прибылей" не позволяет поддерживать добычу на установленном правительством уровне в 210 тысяч баррелей в сутки и вести разведку новых месторождений. Между тем ЭГНК было доподлинно известно, что только с августа 1972 по январь 1975 года чистая прибыль двух компаний составила почти 120 миллионов долларов.

    Руководители ЭГНК понимали, что вопрос о ценах был лишь ширмой, прикрывавшей главную цель наступления "транснационалов" - изменить закон об энергетических ресурсах. Их требования говорили сами за себя: отстранить ЭГНК от определения нефтяной политики эквадорского государства; ввести так называемые оперативные контракты, то есть по существу вернуться к практике концессий; разрешить компаниям заключать до трех контрактов, что позволило бы каждой из них иметь в своем распоряжении до 600 тысяч гектаров нефтеносных земель; аннулировать право эквадорского государства безвозмездно получать все оборудование компаний, когда те покидают страну, иными словами, заставить его выплачивать компенсацию; наконец, отменить обязанность компаний сначала удовлетворять потребности в нефти внутреннего рынка и только после этого ее экспортировать. Нетрудно видеть, что подобная "реформа" законодательства ущемила бы самым непосредственным образом коренные интересы экономического развития, существенно ограничила бы самостоятельность и суверенитет Эквадора.

    Позиция "Тексако" и "Галф" вызывала не только возмущение общественности, но и недовольство самого военного "триумвирата": ведь речь шла фактически об открытом отказе американских монополий от взятых на себя обязательств. К середине 1976 года противоречия между эквадорским государством и "Тексако-Галф" резко обострились. Причиной тому был прямой саботаж американских компаний, по вине которых на протяжении первых шести месяцев среднесуточная добыча составляла лишь 155 тысяч баррелей, а в июле упала до критического уровня - 115 тысяч баррелей.

    Нетрудно представить себе, что означала для эквадорской казны потеря "твердых" доходов в виде налогов на экспорт почти 100 тысяч баррелей "черного золота"! Резкое сокращение запланированных бюджетных поступлений ставило под угрозу продолжение осуществлявшихся крупномасштабных проектов развития промышленности, гидроэнергетики, транспортной инфраструктуры. Одновременно это грозило обострением социальной обстановки в стране, новой высокой волной забастовочной борьбы трудящихся, новым подъемом общедемократического движения. Допустить такое правящие круги Эквадора, разумеется, не могли.

    В июле 1976 года по распоряжению министра природных ресурсов и энергетики ЭГНК наложила эмбарго на 940 тысяч баррелей нефти, находившейся на борту танкера "Галф ойл". Это было сделано на основании декрета, принятого еще в апреле 1975 года, но до сих пор не применявшегося. А он предусматривал, что независимо от уровня суточной добычи нефти каждым из трех участников нефтяного пула - "Тексако", "Галф" и ЭГНК - государственная корпорация должна была получать причитающиеся ей 25% от установленного законом объема добычи. Оказалось, что лишь за 1975 год ЭГНК недополучила от "Тексако" и "Галф" более 2 миллионов баррелей сырой нефти. Теперь эквадорское государство потребовало вернуть "должок".

    Последующие события разворачивались стремительно. ЭГНК продала экспроприированную нефть американской компании "Атлантик ричфилд". Тогда "Галф" возбудила в Лос-Анджелесе против "Атлантик ричфилд" судебное дело, предъявив ей иск на 5 миллионов долларов и обвинив ее в том, что она якобы "при помощи силы и подкупа" заполучила нефть, принадлежавшую "Галф"; одновременно "Галф" продолжала саботировать экспорт нефти. На переговорах с правительством Эквадора "Галф", задолжавшая эквадорской казне 82 миллиона долларов, пыталась использовать это обстоятельство в качестве орудия нажима. Но шантаж провалился. Военный "триумвират" потребовал от "старших партнеров" ЭГНК строгого соблюдения договорных обязательств и принял решение прервать всякий диалог с "Галф", если та не прекратит судебного дела против "Атлантик ричфилд".

    Положение осложнялось тем, что судебно-финансовый шантаж "Галф" сопровождался вылазками местной реакции, требовавшей "возвращения к конституционному режиму" и не скрывавшей намерения обратить вспять те позитивные перемены, которые произошли в стране за время пребывания у власти вооруженных сил. Газета "Меркурио", выходящая в городе Куэнке, имела все основания писать в те дни: "Только немедленная национализация нефти даст эквадорскому правительству народную опору, чтобы противостоять наступлению реакции, откровенному бойкоту со стороны "Тексако-Галф" и предательским попыткам дискредитировать Эквадорскую государственную нефтяную корпорацию".



    Здесь начинается город Куэнка


    В конце концов в мае 1977 года эквадорское государство установило контроль над активами "Галф". В результате ЭГНК и "Тексако" поменялись ролями: первая, располагая теперь 62,5% акций консорциума, превратилась в "старшего партнера", а второй пришлось довольствоваться положением "партнера младшего".

    Итак, "Галф" "ушли", а "Тексако" осталась. Но не случайно говорится, что хрен редьки не слаще. Вскоре выяснилось, что "Тексако" - хищник помасштабнее, чем "Галф": только за неполный 1977 год она умудрилась вывезти незаконным путем из Эквадора 4,5 миллиона баррелей нефти. Пришлось властям приструнивать и "Тексако".

    Вспоминается одна из встреч в Эквадорской государственной нефтяной корпорации. Моим собеседником был заведующий отделом общественных связей Энрике Проаньо.

    - Корпорация, - рассказывал он, - стала своего рода символом эквадорского национализма, выразителем суверенитета эквадорского народа. Благодаря ее деятельности удалось заложить основы для развития подлинно национальной нефтяной промышленности и освобождения от технологической зависимости от "транснационалов".

    - Синие буквы "ЭГНК" на желтом фоне в красном овале - символ корпорации - встречаются на каждом шагу и убедительно говорят о произошедших в Эквадоре переменах, - сказал я. - Но почему кое-где попадаются вывески "Англо"?

    - Она еще "присутствует" в сфере сбыта нефтепродуктов. На одном из своих предприятий она перерабатывает около 40 тысяч баррелей нефти, - ответил Проаньо. - Но это уже не играет большой роли. И не только потому, что скоро вся переработка нефти будет в руках эквадорцев. Главное в том, что раньше "Англо" вместе с "Галф" и "Тексако" господствовали на нашем внутреннем рынке, теперь же их монополия сломана и рынок полностью контролируется Эквадорской государственной нефтяной корпорацией.

    - Эквадорская печать много писала о маневрах "транснационалов", противоречивших национальным интересам страны. Какие из них, по вашему мнению, были наиболее опасными? - спросил я.

    Проаньо ненадолго задумался.

    - Я бы выделил две их "хитрости", - сказал он. - Одна заключалась в том, чтобы внушить правящим кругам мысль: зачем, дескать, "бедному" Эквадору тратиться на нефтеразведку, если это могут делать "богатые" иностранные компании? Уловка не удалась. И тогда наши противники изменили тактику: развернули кампанию по дискредитации ЭГНК, начали манипулировать с добычей и сбытом нефти, создавать финансовые трудности. Вершиной эскалации их давления была попытка, к счастью безрезультатная, государственного переворота, предпринятая крайне правыми кругами 1 сентября 1976 года.

    - Другая "хитрость" была более коварной, - продолжал Проаньо после небольшой паузы. - "Транснационалы" принялись делать правительству заманчивые предложения: спрашивали, хорошо ли страна обеспечена горючим, не нужны ли новые шоссе, школы, больницы и т. д. На первый взгляд это выглядело стремлением "помочь", но мы сразу поняли, что за этим крылась попытка навязать ЭГНК крупные расходы и тем самым ослабить, ее в финансовом отношении. Позже стало ясно: выгодными кредитами под будущую нефть страну заманивали в долгосрочную финансовую ловушку.

    Как бы подводя итог бурным "нефтяным 70-м", лондонская газета "Файнэншл тайме" писала в сентябре 1980 года: "Военным повезло: при них Эквадор вознесся на гребень волны нефтяного бума... Однако, не имея опыта использования фонтанировавших из нефтяных скважин денег, они не сумели эффективно ими распорядиться. Несмотря на то, что добыча нефти постепенно падала, военное правительство стремилось сохранить атмосферу экономического бума. Для этого оно охотно брало деньги у иностранных банков, горевших желанием вложить средства в страну - члена ОПЕК".

    И вновь парадокс! На протяжении 70-х годов нефть была тем ускорителем экономического прогресса, который обеспечил Эквадору необычайно высокие темпы развития - в среднем они составляли 7,5%, а. в отдельные годы доходили даже до 14%. К началу 80-х годов именно погоня за нефтью, призрачная надежда на то, что удастся обнаружить и привести в действие новые резервы "черного золота", привели к колоссальной внешней задолженности Эквадора. С 241 миллиона долларов в 1970 году внешний долг Эквадора вырос к 1985 году почти до 7 миллиардов долларов - астрономической цифры для такой страны.

    Тем не менее нефтяная химера по-прежнему не давала покоя правящим кругам. И правительство президентах. Рольдоса Агилеры, пришедшее- к власти в 1979 году, и последующие гражданские правительства также делали ставку на нефть. С ее помощью рассчитывали расплатиться с иностранными кредиторами, с ней вновь связывали надежды, но теперь уже не на сохранение высоких темпов экономического роста, а на выход из кризиса, который переживала национальная экономика. Вот почему поиск новых месторождений нефти стал с начала 80-х годов главным направлением политики правящих кругов Эквадора в области энергоресурсов.

    И тут все взоры снова обратились к побережью - к полуострову Санта-Элена и Гуаякильскому заливу. Вспомнили мнение некоторых экспертов, считающих, что три четверти нефтяных богатств страны находятся на прибрежном шельфе, припомнили и то, что в течение многих лет в Гуаякильском заливе с плавучих "самоподымающихся" платформ ведется разведка на нефть и что в 1981-1982 годах на глубине четырех- пяти тысяч метров были обнаружены нефтеносные пески и выходы газа...

    В моих записных книжках сохранилась запись беседы с Хосе Солисом. Кастро, секретарем ЦК Эквадорской компартии по международным связям. В свое время, работая в газете "Пуэбло", он глубоко изучал вопросы, связанные с деятельностью в Эквадоре нефтяных "транснационалов".

    - Месторождения газа в Гуаякильском заливе обнаружены давно. Однако все упорно стремятся найти нефть. Может, она и есть, но залегает на больших глубинах. Так или иначе, добыча нефти в заливе - дело будущего. А газ уже сегодня мог бы быть использован в интересах экономического развития страны, - рассказывал Хосе Солис.

    Еще в 1970 году компания "Ада ойл дель Экуадор", бурившая скважины в районе Мачалы, обнаружила крупное месторождение природного газа. Его назвали "Амистад" - "Дружба". Позднее там же были найдены дополнительные резервы газа.

    - И какова же судьба этих месторождений? - поинтересовался я.

    - Да никакая, - горько усмехнулся Хосе Солис. - Ждут, когда их начнут разрабатывать. ЭГНК необходимой технологией не располагает. А иностранные компании умышленно тормозят, саботируют добычу природного газа: их на данном этапе интересует только нефть. Как вела себя американская "Нортуэст дель Экуадор"? Подписала в 1975 году контракт с ЭГНК на разведку и эксплуатацию газовых месторождений в Гуаякильском заливе - хотя чего, собственно, разведывать, когда и без того все разведано?! - и за пятьдесят месяцев палец о палец не ударила. В 1979 году контракт аннулировали. Но время-то было потеряно! Пострадала в первую очередь эквадорская экономика. Может быть, "транснационалы" рассчитывают приняться за газовые месторождения потом, в будущем, когда вычерпают до конца залежи нефти? Время покажет. Пока же все участники "пляски миллионов" делают ставку на нефть. А ее запасы, как известно, не неисчерпаемы...

    Да, запасы "черного золота" не бесконечны, и Эквадор в этом отношении не исключение. В 1984 году разведанные запасы нефти в стране составляли 1350 миллионов баррелей. При сохранении существующего уровня ее добычи этих резервов хватит всего на 17-18 лет. Разумеется, "черное золото" рано списывать с корабля эквадорской экономики - в перспективе поиск новых месторождений, разработка залежей тяжелой нефти (асфальта) и т. п. Но все это - дело будущего. Пока же на экономическую сцену Эквадора вышел и уже завоевал на ней прочное место новый "персонаж". О нем и пойдет речь ниже.

    Новый соперник банана

    Однажды, когда выдалось несколько часов вынужденного безделья, Хосе Солис повез меня на окраину Гуаякиля.

    - Посмотришь шлюз, соединяющий реку с одним из ее рукавов. Заодно порыбалим, - сказал он.

    ...К нижнему бьефу небольшого шлюза со стороны реки подошли две лодки с навесными моторами. Лодки были длинные, метров по восемь - десять, формой напоминали индейские пироги и были сплошь уставлены ведрами из белого и желтого пенопласта. Вскоре к ним прибавилось еще несколько таких же моторок.

    - Креветочники. Ждут прилива, - кратко пояснил Хосе. - С началом прилива пройдут шлюз и направятся к устью, покрытому мангровыми зарослями. Отсюда километров десять. Им нужно застать отлив: прилив приносит мальков креветки, которые с отливом остаются в манграх, и их легко ловить.

    Начался прилив. Уровень воды повышался с каждой минутой. Вот наконец ворота шлюза растворились, и лодки втянулись в бетонный мешок. Еще через несколько минут они освободились из его плена и, взревев моторами, наперегонки устремились вверх по широкой протоке...

    За последнее десятилетие в стране возникла и быстро развилась новая отрасль экономики - искусственное выращивание креветок. Она уже занимает одно из первых мест в эквадорском экспорте. Что касается хозяйственной жизни прибрежных провинций, прежде всего провинции Эль-Оро, то там креветочные хозяйства уже играют важную роль. Достаточно сказать, что наряду с мелкими фермами, имеющими всего по 10-15 гектаров плантаций, есть и крупные - по 800 и даже тысяче гектаров. И это, как считают специалисты, только начало.

    Креветочные фермы, как сфера хозяйственной деятельности, начали возникать в Эль-Оро еще в 1973 году. Финансировали их создание американцы и японцы, они-то и привнесли свою технологию. К 1978 году площадь креветочных плантаций в провинции достигала уже 10-11 тысяч гектаров. В то время рентабельность подобных плантаций определялась общей суммой капиталовложений, составлявших примерно 2,8 миллиона долларов на гектар. Специалисты, с которыми доводилось беседовать в Гуаякиле и Мачале, убеждали меня, что креветочные плантации имеют важное преимущество по сравнению, например, с горнодобывающей промышленностью, в частности с добычей медной руды. Если на рудниках, говорили они, где разработки ведутся открытым способом, вложенные капиталы начинают окупаться лишь через шесть лет после начала эксплуатации месторождения, то в искусственных водоемах уже через шесть месяцев после "посева" креветок можно собирать "урожай". Кстати, об "урожайности". К 1978 году технология искусственного выращивания креветок достигла такого уровня, что общий "урожай" стал составлять 86-88 тысяч кинталей (1 кинталь равен 46 килограммам) за год.

    ...Маленький двухмоторный самолет, похожий на стрекозу, легко оторвался от бетонной полосы и взмыл в воздух, готовый преодолеть 200 километров, отделяющих Гуаякиль от Мачалы, за положенные 20 минут. Внизу катила свои воды широкая Гуаяс. Большая высота "стрекозам" противопоказана, и самолетик летел, если верить стрелке альтиметра, вмонтированного в перегородку, на высоте тысяча; метров. Можно было хорошо разглядеть все, что проплывало внизу: грязные от принесенного рекой ила воды Гуаякильского залива, изрезанную линию берега, белые коробки кораблей на водной глади. Потом, уже на подлете к Мачале, внизу стали появляться креветочные хозяйства. С высоты они выглядели квадратами "вспаханной" воды, разделенными между собой прямыми линиями насыпей и каналов.

    - В каналах добывают головастика будущей креветки, малька значит, и запускают его на "поле", - сказал мой сосед, который тоже, не отрываясь, смотрел в иллюминатор.

    - В Гуаякиле мне говорили, что здесь работают больше с икрой креветки, чем с головастиками...

    - Икрой стали заниматься в последнее время, - отозвался сосед. - А начинали с головастиков. Многие до сих пор придерживаются испытанного метода.

    Прямо с аэродрома мы направились в одно из креветочных хозяйств, расположенное неподалеку от Мачалы. Мне повезло: администратор оказался на месте и любезно согласился рассказать о хозяйстве и показать его.

    - Креветочные "поля", или питомники, - это самые обычные искусственные пруды, - говорил мой собеседник. - Сначала их заполняют пресной водой из окрестных ручьев. Делается это, как правило, во время отлива. Потом, когда начинается прилив и морская вода заходит в устья ручьев, ее по каналам впускают в пруды, тщательно следя за тем, чтобы уровень солености смешанной воды не превышал 24 промилле. Это наиболее благоприятная среда для естественного размножения и роста креветки.

    - Вы работаете с мальками или с икрой? - спросил я.

    - Раньше ловили мальков. Теперь большую часть "полей" мы "засеваем" икрой, которую собираем в мангровых зарослях, - ответил он и с этими словами кивнул на высокую дамбу, отделявшую пруды от океана: за дамбой виднелись темно-зеленые верхушки мангровых деревьев. - Метод "посевов" креветочной икры был разработан японцами и оказался довольно эффективным, - продолжал администратор. - Сложность - в сборе икры. Креветки по-прежнему, как сотни и тысячи лет назад, заходят в мангровые заросли и мечут икру только там. Получать икринки в питомниках до сих пор не удавалось.

    - Через какое время после "посева" икринок вы собираете "урожай"? - спросил я.

    - Примерно через восемь-девять месяцев, - ответил он.

    - А мне-то говорили, что через полгода можно "косить" креветочное "поле"... - разочарованно протянул я.

    - Можно и через полгода, - улыбнулся администратор. - Но мы специализируемся на крупных креветках: три-четыре штуки - и уже фунт.

    - И каков дальнейший путь ваших "гигантов"?

    - Мы отправляем их в грузовиках-рефрижераторах в Гуаякиль. Там креветки проходят первичную обработку: отрываются головы, "хвосты" сортируются, замораживаются и упаковываются в предназначенные для экспорта коробки по пять фунтов в каждую. Экспорт осуществляется большей частью воздушным путем.

    За короткий срок на поприще экспорта креветка сначала догнала какао и кофе, а потом и обошла их по количеству выручаемой за нее иностранной валюты. Доля креветки в экспортной торговле страны быстро возрастала, и в 1982 году она вышла на третье место после нефти и бананов. Тремя годами позже тихое сражение закончилось победой новой отрасли: в 1985 году креветки по своему значению в экспорте заняли второе место после нефти. Такой авторитет в вопросах экономики, как "Уолл-стрит джорнэл", назвал в июне 1985 года Эквадор "ведущей страной в области выращивания креветок".

    Быстрый рост креветочных хозяйств породил определенные трудности для банановых компаний. Прежде из-за нехватки рабочих рук на банановых плантациях (низкая оплата труда была одной из причин миграции сельского населения в город) сельскохозяйственные рабочие трудились по девять часов в день. Теперь же, чтобы удержать рабочих на плантациях, банановым компаниям пришлось согласиться на повышение заработной платы и установление шестичасового рабочего дня. И все равно "перекачка" рабочей силы в креветочные хозяйства продолжалась, ибо заработная плата там была на 60-80% выше, чем на банановых плантациях.

    - Я много лет работал на банановых плантациях. А когда стали создаваться креветочные фермы, подался сюда. Заработки тут выше. А в остальном - то же самое, даже, может быть, хуже.

    Пятидесятичетырехлетний рабочий Луис Песанте, с которым я беседовал на насыпи, разделявшей два креветочных "поля", возился с самодельными ракетами. Он брал длинные и тонкие бамбуковые палочки и прикручивал к ним патроны с пороховыми зарядами и кусочками бикфордова шнура.

    - Уток отпугивать, - посвящал он меня в "секреты технологии" искусственного выращивания креветок. - Видите, вон там, в центре пруда, чернеют две шеи? Это морские утки. Мы зовем их "воронами". Случается, налетят тучей, сядут на воду и все разом принимаются нырять и пожирать креветок. Ничего не боятся. Из ружья не достанешь - далековато. На выстрел не подпускают, на пальбу в воздух не реагируют.

    Пальнешь - под воду уходят, но не улетают, снова пальнешь - снова ныряют. Только ракет и боятся. Прикинешь угол, установишь ракету, подожжешь: бабах! Падает она горящей свечой в гущу утиной стаи, и они тотчас снимаются с воды и улетают. Одно от них спасение - ракеты.

    Худой, босой, в рваной майке, но неунывающий и охочий до шутки Луис Песанте показал, как устанавливать ракету, и для наглядности запустил ее в ту сторону, где плавали утки. "Вороны" и вправду сразу взлетели и скрылись из виду.

    - Теперь долго не прилетят, - засмеялся Песанте. Бурное развитие искусственного выращивания креветок неожиданно породило одну новую проблему. Дело в том, что при сборе икры креветок мангровые заросли беспощадно вырубаются. Ученые считают, что это может привести к нарушению экологического равновесия, ибо мантры испокон века служат своего рода питомником, где размножаются не только ракообразные, но и моллюски, где мечут икру многие виды рыб. Получается заколдованный круг: для развития креветочных хозяйств нужны мальки и икра креветок; их ловят и собирают в одном-единственном месте - в манграх, сами же мангровые заросли при этом подвергаются хищническому уничтожению... Однако в погоне за наживой никто из дельцов к предостережениям ученых не прислушивается, никто всерьез не задумывается над будущим этой отрасли, тесно связанным с судьбой мангров, своеобразных гарантов экологического равновесия. В народе же "креветочный бум" нашел отражение в поговорке: "Больше креветок на экспорт - меньше рыбы на столе".

    Развитие креветочной отрасли, и особенно появление креветочных "латифундий", вызывает в последние годы серьезное беспокойство и в среде прогрессивной общественности, левых партий, демократических организаций Эквадора. Правда, эти круги волнуют не столько различные аспекты охраны окружающей среды, сколько вопросы социально-экономического и политического характера.

    - Если нынешний процесс концентрации креветочного производства будет продолжаться, то может случиться то же, что в свое время произошло с бананами: вся отрасль будет зависеть от воли нескольких крупных экспортеров, которые будут диктовать цены, - говорил в беседе со мной Генеральный секретарь ЦК Компартии Эквадора Рене Може Москера. - Крупные креветочные хозяйства уже сегодня привязаны к "своим" рынкам, в основном японским и американским. Но главный потребитель эквадорской креветки - Соединенные Штаты. Неограниченное развитие "креветочных связей" с американским рынком приведет не к ослаблению финансово-экономической зависимости нашей страны от империализма США, как того требуют демократические силы, а, наоборот, к усилению этой зависимости и, следовательно, к замедлению движения Эквадора по пути самостоятельного экономического и социального прогресса.

    В последнее время перед эквадорскими учеными, общественностью, властями все острее встает проблема охраны окружающей среды, причем относится это не только к сельве, где добывается нефть и активно ведется разведка новых ее месторождений, не только к побережью, где в жертву золотому тельцу приносятся сотни километров незаменимых мангровых зарослей, но и к такому удаленному от материка району, как Галапагосские острова.







     


    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх