• Куранты и карильоны
  • Из глубины веков: государство Цзэн
  • КОЛОКОЛЬНЫЕ ОРКЕСТРЫ

    Куранты и карильоны

    С высокой башни колокольной,
    Призывный заменяя звон,
    Часы поют над жизнью дольной,
    Следя движение времен.
    Но днем в бреду многоголосном
    Не слышен звонкий их напев,
    Над гулким грохотом колесным,
    Над криком рынка, смехом дев.
    Мы все, покорствуя невольно,
    В пространном царстве вещих снов,
    С высокой башни колокольной
    Внимаем голосу часов.
    Густеют и редеют тени.
    А торжествующая медь
    Зовет и нас в чреде мгновений
    Мелькнуть, побыть и умереть.
    (Валерий Брюсов. «Голос часов»)

    В XIII веке в европейских городах появились часовые механизмы с колоколами, размещаемые на высоких башнях — чтобы их было хорошо видно и слышно. В 1439 году на Вселенском соборе во Флоренции, ставшем местом подвига будущего святителя Марка Эфесского, отказавшегося подписать унизительную для православных унию, в составе русской миссии был инок Симеон Суздальский, который побывал во дворе папы Римского Евгения IV. Вот на что он обратил внимание:

    «В том же граде Ферраре на Папине дворе возведен бысть столп каменн, высок и велик, над торгом, и на том столпе устроены часы, колокол велик, и коли ударить — на весь град слыщати. И у того столпа отведено крыльцо и двои двери; и коли приспеет час ударити в колокол, и выдет из столпа на крыльцо Ангел, просте видети, яко жив, и потрубит в трубу, и выходит другими дверями в столп; а людям, всем видящим, слышати мочно глас его; и потом в тот колокол великий восходящее Ангел на всяк час ударяше».

    Такие наборы часовых колоколов стали прообразами будущего нового, ставшего популярным, музыкального инструмента. Начало было положено тогда, когда умельцы по пожеланиям граждан, не всегда успевавших вовремя начинать считать одиночные (часовые) удары колокола, придумали предупреждать о скором бое часов перезвоном небольших колоколов. С этой целью устанавливались специальные устройства, соединяющие механизмы часов и колокола. С помощью простейшего «игрального барабана», снабженного системой щипов-колок, меняя их расположение, можно было играть самые разные мелодии. Такое устройство, состоящее из часового механизма, «игрального барабана», настроенного набора часовых колоколов и соединяющих тросов, получило название «куранты» — от французского слова courant — текущий. Это этимологическое родство по названию, а по существу у курантов другой французский родственник-предтеча — quadrillon; так называли четыре колокола, настроенных в один аккорд. Такие куранты и их чуть усовершенствованные образцы звонят и в наше время на старинных городских башнях, обычно у ратуши (мэрии).

    Самый знаменитый в Европе колокол — Биг-Бен, он звонит в Лондоне, отбивает время на башне Парламента. Очень популярны среди туристов в Праге часы ратуши. Колокол звонит каждый час.

    Собственно говоря, появилось новое направление в музыкальном искусстве. Европейские любители музыки, мастера и музыканты, не остановились на достигнутом, расширили диапазон звучания голосов колоколов (две, три и даже более октав), ввели аккорды, а когда «игральный барабан» заменили клавиатурой, то в 1510 году и появился новый музыкальный инструмент. Самым распространенным был набор из девяти колоколов, реже — до двадцати, а иногда и до тридцати колоколов.

    В 1602 году систему дополнили педалями, и окончательно сложился карильон — любимый музыкальный инструмент на праздниках в городах Северной Франции, Бельгии и Голландии. Встречаются они и в Германии, Испании, Италии, но редко.

    В 1550 году датский король Христиан III прислал царю Иоанну IV подарок — самозвонные часы. Русский «Грозный» царь отправил их обратно со словами: «Нет надобности в часах христианскому царю, верующему в единого Бога и не занимающемуся планетами и знаками зодиака». Чем было вызвано такое решение — мы можем только предполагать, ведь известно, что на великокняжеском дворе похожие часы уже были. Из «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина узнаем мы, какие были боевые часы у сына Грозного царя Феодора Иоанновича: «…часы с перечасьем, с людьми и с трубы и с накры (то есть с бубнами) и с варганы (с органом) и как перечасье и часы забьют, в те поры в трубы и в накры и в варганы заиграют люди, как живые, — и другие часы с перечасьем и как забьют, и те часы запоют разными голосы». Их прислал немецкий император. Когда в России сменилась власть и царем стал Борис Годунов, то и ему достались часы от щедрого немецкого императора, «стоячие боевые с знамением небесным».

    Куранты на ростовской соборной колокольне присутствуют с XVII века, со времени митрополита Ионы III Сысоевича. Самозвонные механические устройства допетровского периода чудом сохранились до начала XX века. Так, Н. И. Оловянишников рассказывал, что «над церковью Покрова города Александрова устроены те часы, которые в монастыре слывут русскими и которые, начиная счет времени от заката солнечного, обличают италианское происхождение.

    При этих часах живет старушка, которая ежедневно заводит их, сверяет с солнцем и заведывает их механикой, которая, судя по наружности ее и устройству, должна быть примитивная…

    …Для монастыря они чрезвычайно важны, потому что все занятия монастырской общины распределены по ним.

    Когда эти часы сделаны или откуда привезены — неизвестно. Если они устроены уже по основании монастыря, то в эти времена у нас были свои русские часовщики».

    Сегодня трудно себе представить, как сложно определяли время по часам до XVII века. Только Петр I подписал указы, по которым на часах появились двенадцать делений и часовая стрелка стала делать два полных оборота в день; тогда же была узаконена вторая, минутная стрелка. До этого время на часах от восхода до захода солнца было дневное, а остальное — ночное. А так как время восхода солнца разное, то летом дневное время могло достигать 17 часов, а ночное только 7; зимой наоборот. Каждый день два раза мастер ставил стрелку на точку отсчета, так что после «7» могла появиться «1», отсчитывая до «17».

    В 1404 году в Москве за церковью Благовещения в Кремле на великокняжеском дворе строится башня и на ней «для общей пользы горожан» устанавливают огромных размеров часы. Это чудо только что привезли из средневековой Европы. Н. М. Карамзин уточняет, что эти часы сделал инок из Афонской обители серб Лазарь. Из Троицкой летописи мы узнаём: «Сей же часник наречется часомерье; на всякий же час ударяет молотом в колокол, размеряя и расчитая часы нощныя и дневныя; не бо человек ударяше, но человековидно самозвонно и самодвижно, страннолепно некако сотворено есть человеческою хитростью, преизмечтано и преухищрено».

    Вот так и появился прообраз будущего электронного робота — первый механический человек, отбивающий молотом в колокол каждый час.

    Самое раннее сохранившееся детище русских мастеров датировано 1539 годом. Известен и автор: на одном из колес в зубчатой передаче стоит надпись: «Зделаны бысть сии часы на Соловки, делал архиепископов мастер Семен Часовик». Это башенные часы Соловецкого монастыря. В монастырской описи Соловецкой обители 1676 года подтверждается, что в это время в монастыре были «часы боевые с перечасьем железные и с кругом указным, а у них четыре колокола перечасных небольших немецкого же литья». Были это часы, изготовленные мастером Семеном почти полтора века назад, или уже другие — сейчас трудно сказать, ведь после описи прошло более трех веков. Но боевые часы имелись, и это факт.

    При царе Алексее Михайловиче в любимом подмосковном Коломенском с великолепным дворцом — шедевром русского деревянного зодчества, садами, считавшимися достопримечательностью Москвы, знаменитой шатровой церковью Вознесения, среди многочисленных затей привлекали внимание необычные часы. Их создал в 1673 году русский мастер Петр Высоцкий из Оружейной палаты. Часы разместили в надвратной башне парадного въезда царской резиденции. Внизу с двух сторон ворот сидели на тумбах деревянные львы. Как только начинали бить куранты, львы страшно вращали глазами, открывали пасть и рычали, приветствуя и насколько можно путая царских гостей.

    В 1491 году на Красной площади возводятся Фроловские (Спасские) ворота. В то время они ничем не отличались от любых других ворот, размещенных в крепостной стене, защищавшей город, хотя и была у них одна особенность — на плоской кровле возвышалась совсем небольшая башенка-звонница с колоколом, а ее завершала маленькая главка с двуглавым орлом. На рисунках начала XVI века, сделанных с Красной площади, на Фроловских воротах хорошо просматривается под шатровой крышей колокол, не исключено, что часовой. Видимо, часы, к гордости москвичей, совсем недавно установили.

    Известно, что в 1585 году уже на трех воротах Кремля: Спасских, Тайнинских и Троицких — были установлены часы с боем. Тайнинские часы «ходили» совсем недолго, а главными кремлевскими курантами стали Спасские. И сейчас они главные куранты России, их перезвоном и гимном страны начинается и заканчивается день. Звон колоколов Спасской башни Московского Кремля отсчитывает не только время, он дорог каждому гражданину России как символ столицы и нашей державы.

    На Спасской башне самые первые часы были очень простыми и легкими в обслуживании, они отсчитывали «дневное» и «ночное» время.

    Закончилась Смута, и первый царь из династии Романовых — Михаил Феодорович — решил увековечить это событие возведением над Спасскими воротами высокой башни с часами, что и было сделано в 1624–1625 годах. Проект часов предложил английский мастер Христофор Галовей, он же его воплотил в жизнь. Известный «литец» Кирилл Самойлов отлил на Фроловские ворота тринадцать колоколов. По завершении работ довольный царь отблагодарил англичанина, ему вручили 12 рублей, серебряный кубок, атлас, сукно, сорок соболей, сорок куниц и еще кое-что — всего на 100 рублей.

    Часы не проходили и года, как страшный пожар полыхнул в Кремле; сгорели соборы и храмы, терема, сгорела и башня. Восстановление часов вновь поручили мастеру Галовею, что он и сделал в 1628 году. Но пожары были страшным бедствием для Москвы, они полыхали вновь и вновь и опустошали дотла целые улицы; им не могли противостоять ни храмы, ни даже кремлевские стены, украшенные надвратными башнями.

    Наступил 1654 год; он стал очень важной вехой в череде исторических событий, связанных с Россией. Против зарвавшегося польского короля в военный поход освобождать русские земли двинулись русские полки. Возглавил войско сам царь Алексей Михайлович Тишайший, прихватив с собой практически все «думные и придворные чины», а взял он их, чтобы те в отсутствие царя «не мутили воду в Москве». С боями были освобождены от поляков Рославль, Полоцк, Гомель, Могилев, в сентябре войска Речи Посполитой покинули Смоленск и в город вступили русские полки. Победа… Но царя беспокоила ситуация в Москве. Там летом началась и лютовала легочная чума. Люди умирали за три-четыре дня. Началась паника, горожане побежали из столицы, уехала и царица с царевичем Алексеем Алексеевичем, они укрылись за стенами Калязинского монастыря. В Москве монастырские стены не спасали. В Кремле в Чудовом монастыре умерли 182 инока, в Вознесенском женском («пристанище цариц и царевен») — около ста, уцелели единицы. В усадьбе князя А. Н. Трубецкого выжило 8 человек из 270, в усадьбе князя Я. К. Черкасского — 110 из 423, и так всюду.

    Народ во всех бедах винил патриарха Никона, его «иконоборство» и «новины», «затоптавшие древнее благочестие». А тут еще августовское солнечное затмение, «когда день превратился в ночь». Народ воспринял его как «наказание за грехи и шатания в вере». Дополняет всю эту безрадостную, трагичную картину отъезд из Москвы в самый критический момент патриарха Никона, бросившего свою паству.

    Народ искал спасения в усердных молитвах. И вдруг 5 октября 1654 года ночью заполыхала Спасская башня Московского Кремля. Даже сегодня представляешь, какой ужас безысходности охватил москвичей.

    Эпидемия чумы пошла на убыль, когда пришла долгожданная зима; она не раз спасала русских людей, спасла и в этот раз.

    Патриарх Никон вернулся в опустевшую Москву 3 февраля 1655 года.

    Сын Антиохийского патриарха Макария архидиакон Павел Алеппский рассказывал: Макарий после долгих мытарств, связанных с войной и чумой, въехал в Москву за день до появления Никона. Греки были поражены размерами города. Но «когда мы въехали в город, наши сердца разрывались, и мы много плакали при виде большинства дворов, лишенных обитателей, и улиц, наводящих страх своим безлюдьем».

    Через неделю в столицу после «литовского похода» вернулся царь Алексей Михайлович. Какой предстала перед ним Спасская башня, описал Павел Алеппский.

    «Над воротами возвышается громадная башня, высоко возведенная на прочных основаниях, где находились чудесные городские железные часы, знаменитые во всем свете по своей красоте и устройству и по громкому звону своего большого колокола, который слышен был не только во всем городе, но и в окрестных деревнях более чем на десять верст.

    …По зависти диавола, загорелись деревянные брусья, что внутри часов, и вся башня была охвачена пламенем, вместе с часами, колоколами и всеми их принадлежностями, которые при падении разрушили своей тяжестью два свода из кирпича и камня, и эта удивительная, редкостная вещь… была испорчена. И когда взоры царя упали издали на эту прекрасную, сгоревшую башню, коей украшения и флюгера были обезображены и разнообразные, искусно высеченные из камня статуи обрушились, он пролил обильные слезы».

    Как символ запустения и разрухи стояла обгоревшая главная кремлевская башня на площади столицы, называемой Торгом или Пожаром. Задымленные часы молчали, время остановилось.

    Не так много сохранилось рисунков середины XVII века, особенно таких детальных, как у посла австрийского императора барона Мейерберга. Он был в Москве в 1661 году и нарисовал боевые часы на Спасской башне. Совершенно очевидно, что в этих часах стрелка в виде луча солнца и само светило, расположенное сверху, оставались на месте, а двигались золоченые цифры высотой 0,7–0,8 метра, размещенные на круге с делениями — циферблате. Его диаметр был чуть больше пяти метров. На небесно-голубом центре все видимое над землей пространство — звезды и луна. Удивительно красивые часы. Показывали они традиционное «русское» время — «дневное» и «ночное».

    Часы дожили до начала XVIII века, и вновь беда — пожар в 1701 году. Через год молодой русский царь Петр I заказывает в Амстердаме «три колокольные часовые пары с танцами», и они должны быть «против (по образцу) немецкого обыкновения на двенадцать часов». Эти часы погибли в Троицком пожаре 1737 года. «Современные» часы после многочисленных ремонтов, реставраций мы можем увидеть на Спасской башне Кремля.

    А тогда «немецкие» часы морем доплыли до Архангельска, а оттуда обозом в тридцать подвод доставлены в Москву, в Немецкую слободу на двор знаменитого адмирала, командовавшего Азовскими походами Петра I, — Ф. Я. Лефорта.

    Тогда же их распределили так: на Спасскую башню (там часы впервые пробили 9 декабря 1706 года в 9 часов утра, затем начал играть курантный механизм), на Меншикову башню (о них есть запись 1708 года), а третьи отвезли в Ингерманландскую канцелярию — ею руководил А. Д. Меншиков, ставший светлейшим князем в 1707 году, а генералиссимусом — в 1727-м, уже при Екатерине I. Часы где-то затерялись в канцелярии, скорее всего, их установили в одной из многочисленных усадеб любившего и понимавшего толк в красоте князя. Сведений о них с тех пор нет.

    В 1734 году в Москву из Петербурга (теперь уже столицы) приехал известный специалист — колокольный игральный обер-мастер Яган-Христофор Ферстер осмотреть часы на кремлевских башнях, и вот его заключение: «Оная Троицкая башня, по его усмотрению, находится в тесном месте, в стенах и в глуши, и музыка с оной башни будет не слышна, а надлежит-де оной колокольной музыке быть на Спасской башне, понеже-де оная стала на всей красоте и вельми та колокольная музыка и играние во дворце и в Москве будет слышна».

    Часы полностью сгорели в 1737 году. Более 30 лет на Красной площади не было слышно боя курантов.

    Следующие сведения о часах относятся к 1767 году, когда по указу Екатерины Великой на Спасской башне поставили «большие английские курантовые часы»; работы выполнял часовой мастер Фаций, но они затянулись, и только в конце 1770 года вице-президент Мануфактур-коллегии Сукин сообщил в Сенат, что часы действуют.

    В те годы древняя столица была самым звонящим городом. «У Спаса бьют, у Николы звонят, а у старого Егорья часы говорят». И это нравилось москвичам.

    Часы с колокольной музыкой на Спасской башне в середине XIX века капитально отремонтировали московские мастера братья Николай и Иван Бутенопы, за что получили золотые медали на Выставке российских мануфактурных изделий.

    Петр Великий не жалел ни усилий, ни средств на украшение основанной им Северной столицы, и если что-то по его задумке еще не могли сделать русские умельцы, он заказывал в Европе, но требовал при этом самого высокого качества. В 1722 году по его указанию доставили из Голландии уникальные часы с боем. «Историко-статистические сведения о Санкт-Петербургской епархии на 1869 год» сообщают, какими они были: «На сих часах колоколов часовых больших и малых 35; у всякого колокола по два молотка и по одному языку; молотами играют часовые куранты, а языками играют полуденные куранты, произведением рук действ человеческих».

    Установили часы на колокольне собора Петра и Павла. Любознательный и вездесущий камер-юнкер Ф. В. Берхгольц в своем знаменитом дневнике записал:

    «7 августа мы целым обществом входили на колокольню в крепости, чтобы послушать игру курантов и посмотреть на панораму Петербурга. Колокольня эта самая высокая в городе: чрезвычайно любопытно там поглядеть на игру музыканта, особенно тому, кто не видывал ничего подобного. Я, впрочем, не избрал бы себе его ремесла, потому что для него нужны трудные и сильные телодвижения. Не успел он исполнить своей пьесы, как уже пот градом катился с его лица. Он заставлял также играть двух русских учеников, занимающихся у него не более нескольких месяцев, но играющих уже сносно. Большие часы играют сами собою каждые четверть и полчаса».

    К сожалению, эти чудо-куранты погибли в 1756 году, когда от удара молнии вспыхнул шпиль и сгорели все деревянные части собора, а механизм часов и колокола расплавились. Эта трагедия произошла во время правления Елизаветы Петровны. Императрица повелела срочно все восстановить и заказать в Голландии точную копию этих часов.

    Уже через год собор был полностью воссоздан. Что же касается курантов, то их установка затянулась на двадцать лет, хотя начиналось все быстро и ничто не предвещало такой задержки.

    Чрезвычайный посланник России в Голландии граф Головкин заключил 7 июля 1757 года договор с известнейшим в Европе часовым мастером Оортом Крассом. В договоре были оговорены все условия, которые только можно было придумать: утверждена схема механизма часов и подробная экспликация деталей; согласовано количество колоколов — 37 (общим весом 458 пудов) и молотков для колоколов — 101; на музыкальном барабанчике решено нанести 12 120 нотных отверстий; «указательные цифирные доски» должны быть из «битой меди»; «указательные же стрелки будут сделаны из красной меди, а дырки на цифирных досках обложены быть имеют самою хорошею медью, шпиц, на котором кладется стрелка, имеет на конце також обложен быть медью, потому что оный всегда на свободном воздухе бывает»; часовые и курантные гири будут применяться только свинцовые. Все детали должны быть изготовлены из самых лучших материалов. Среди длинного перечня пунктов договора обращает на себя внимание тот, который касается управления часами: «Махина, которая управляет руками и ногами, имеет состоять из тонких, искусно сделанных пружин, дабы самый большой колокольный язык для действования не был труднее самого меньшего колокольного же языка; для рук сделаны будут 37, а для ног от 20 до 23 клавиров; проволока, которая проведена будет от клавиров до колоколов, имеет быть из хорошей меди».

    Была согласована и сумма, причитающаяся мастеру за работу, — восемьдесят тысяч гульденов.

    Российская сторона брала на себя обязательства предоставить рисунки по оформлению колоколов и циферблата, обеспечить перевозку механизма часов в Санкт-Петербург; заранее, за шесть — восемь недель, изготовить мощную несущую железную балку по чертежам Оорта Красса (для установки механизма, подвески колоколов) и закрепить ее на башне.

    В ноябре 1759 года мастер сообщил заказчику, что основные работы выполнены и в апреле следующего года он закончит полностью изготовление машины. Одновременно он просил, в соответствии с договором, подготовить место для установки часов на Петропавловской колокольне. Часы были сделаны в срок, но деньги на расплату с кредиторами пришли только в октябре 1760 года и только 11 тысяч, остальные 70 тысяч перечисляли до июля 1761 года. Тогда же мастер получает указание срочно перевезти механизм часов в Санкт-Петербург, взяв с собой пять подмастерьев для скорейшей установки часов на колокольню. В России с ним «полностью и щедро расплатятся» — так завершалась депеша. Оорт Красс с помощниками и его чудо-часы прибыли на корабле «Фрау Мария» в Санкт-Петербург 22 августа. И только в Северной столице мастер узнал, что его заказчики даже не начинали работы по подготовке места, где должны быть установлены часы и балка для колоколов.

    У чиновников всегда найдется выход из любой ситуации. Они не хотели платить деньги, не увидев часы в работе, а потому предложили построить временный сруб шириной в четыре сажени (8,5x8,5 метра) и высотой в две сажени (4,25 метра) и там собрать часы. Мастер возражал: ведь это означало, что механизм практически надо создавать заново. Высота башни, для которой предназначались часы, — 26 саженей, в шесть раз больше, — необходимо было переделать практически все крепления, тяги, противовесы. У голландского мастера не только не было денег на эти работы — у него образовались огромные долги: за перевозку, погрузку, выгрузку, таможню, на зарплату подмастерьям и т. д. Для Оорта Красса это была катастрофа. Он понял: часы не нужны. Ушла из жизни в декабре 1761 года заинтересованная в часах собора Петра и Павла дочь Петра Великого Елизавета Петровна, а у внука — Петра III Феодоровича — были совсем другие заботы.

    Чиновники Канцелярии о строении могли бы дать мастер-класс современным нашим министерствам, они показали все, на что были способны, — ведь все теперь зависело от них: выделенные на переделку деньги бесследно исчезали под лавиной актов, постановлений, решений, переписки — вопросов и ответов. Работа стояла, долги росли, и не было никакой надежды в будущем.

    Произошло то, что и должно было произойти: доведенный до отчаяния талантливый мастер умер на чужбине 27 мая 1764 года, так и не увидев и не услышав свое лучшее творение на соборе Петра и Павла. Часы доделывали и вновь переделывали до 1779 года, когда они наконец стали показывать время и играть ту же музыку, что исполнялась двадцатью годами раньше.

    Механиком по обслуживанию часов стал Иоган Эрдмен Ридигер. По контракту он должен был «содержать часы и куранты в беспрерывном и исправном ходе, биении и игрании, а сверх того ежедневно, выключая субботу, полчаса, т. е. с половины двенадцатого до двенадцати часов, а по воскресеньям и другим праздникам с двенадцати до второго часа играть на находящихся при часовой машине клавикордах разные музыкальные штуки, и оные чрез всякие четыре недели переменять».

    Часы прекрасно ходили до 1840 года, когда механизм полностью исчерпал свои ресурсы. Остановился отсчет времени, и музыка прекратилась навсегда.

    Уже в XXI веке зазвучал в Петропавловском соборе карильон, прибывший к нам из Голландии. Подбор из 51 колокола позволяет играть на уникальном инструменте — колокольном органе — самые сложные мелодии. Эту музыку любят слушать и питерцы, и гости Северной столицы, а называют ее ласково «малиновым звоном». И совсем не важно, в честь ли сладкой, душистой ягоды малины или в честь бельгийского города Малина (Мехелена), где в середине XVI века был изобретен рычаг с молоточком, ударявшим по стенке колокола, с помощью которого значительно облегчалась и упрощалась игра на колоколах. Главное — она привлекает слушателей.

    Но одновременно следует знать и помнить, что Русская Православная Церковь четко отделила церковные звоны от любой светской музыки, даже создаваемой подбором колоколов.

    Т. Ливанова в книге «Очерки и материалы по истории русской музыкальной культуры» (М., 1938) приводит слова Седерберга из «Заметок о религии и нравах русского народа»: «Всякую инструментальную музыку русские отвергают, потому что, как говорят они, она, как и другие бездушные предметы, не может хвалить и воспевать Творца, а напротив, только доставляет удовольствие чувствам и мешает благоговению».

    Не случайно со временем используемые в Петровскую эпоху карильоны были заменены на традиционные «настоящие» русские колокола. Православные, с уважением относящиеся к своей духовной истории, не приняли это «механическое» нововведение. В народе говорили: «Финти-фанты, немецкие куранты». А вот в европейских странах карильоны в наше время получили большую популярность.

    Во всемирно признанной «жемчужине» туризма, итальянском городке Капри, на средневековой площади Пьяцца Умберто I, больше известной как Пьяцетта — «парадная гостиница», а среди постоянных завсегдатаев — «кукольный театр мира», за столиками кафе под открытым небом собирается творческая элита мира искусств, весьма состоятельные особы и самые простые туристы. Они приезжают сюда насладиться с Бельведера великолепной панорамой скалистого острова и невероятно обворожительной синевой моря, Неаполитанским заливом и незабываемым силуэтом Везувия. Послушать крик чаек, шум прибоя и… колокольный звон.

    Площадь находится на месте, где в V–VI веках до Р.Х. греки возвели укрепления акрополя. Сейчас над площадью возвышается Часовая башня (Torre de l'Orologio), когда-то служившая колокольней древнего собора; только она одна и осталась от некогда величественного храма, да и то ее перестроили на восточный манер неуемные завоеватели. Теперь ее венчает пологий купол явно мусульманских очертаний, а под ним в проеме размещены часовые колокола и часы. На бело-голубом циферблате среди римских цифр узнаваемые лилии Бурбонов. Часы колоколами отбивают время, а оно здесь, кажется, бежит слишком быстро.

    Совсем недавно в прессе появилось сообщение, что славяне на Украине в запорожском храме Покрова Пресвятой Богородицы используют компьютерные технологии, как в католических и лютеранских храмах. Ушли в прошлое звонари, для которых колокола были не механическими инструментами, а живыми звонкоголосыми сотоварищами; на смену идет компьютер, его электронные программы, с громкоговорящими динамиками. Чем могут отозваться их крики в сердцах православных?

    Что из этого получится — мы можем только предполагать.

    И все же карильоны — это инструмент для концертной музыки, он интересен, привлекает внимание, но никак не может заменить звон церковных колоколов, звон для души и веры. Службы, молитвы в храме, чувство единения со всеми прихожанами, церковный колокольный звон… Другое назначение, другое восприятие, другой душевный отклик.

    Из глубины веков: государство Цзэн

    Страстные любители камерной колокольной музыки и тонкие ценители ее обнаружились в древнем Китае, в государстве Цзэн, которое давно уже не существует.

    В 433 году до Р.Х. в провинции Хубей умер удельный князь Цзэн Хоу И — правитель княжества Цзэн. Его похоронили в огромной четырехкамерной гробнице. По-видимому, в жизни он был большим поклонником искусства и особенно любил музыку. При погребении верные подданные учли пристрастия своего властелина и обеспечили ему комфортное пребывание в загробном мире. Во время раскопок в 1978 году археологи обнаружили рядом с погребальной камерой — спальней — удивительную коллекцию музыкальных инструментов: только барабанов было двадцать семь, а еще свирели, дудочки, флейты, цитры и другие распространенные в эпоху Чжоу (771–221 до н. э.) инструменты. Более точное время и место распространения этих инструментов — вассальное княжество царства Чу периода «Борющихся царств» (474–221 до н. э.). Рядом с камерой князя обнаружили останки тринадцати девушек, которых принесли в жертву. Любимые артисты, музыка и танцы должны были развлекать и сопровождать князя и в его загробной жизни. Там же археологи обнаружили чудом сохранившийся, в прекрасном состоянии необычный музыкальный инструмент, состоявший из набора шестидесяти четырех бронзовых колоколов. Это была настоящая сенсация — ведь прошло больше двух тысячелетий!

    Каждый колокол находился в отведенном ему месте — в три ряда (меньшие — в верхнем ряду, большие — в нижнем) на украшенной массивной раме из дерева с разновеликими сторонами, расположенными под прямым утлом, куполом вверх. На раме размещены колокола общим весом 2,5 тонны. Покрытые лаком перекладины прочно удерживают и охраняют шесть вооруженных мечами бронзовых фигур воинов в доспехах царства Чу.

    Специалисты-музыковеды достаточно быстро установили, как играли на инструменте, и помогли в этом надписи на колоколах, которые сообщали, какие ноты издает каждый колокол. Более того, по дошедшим до нас посланиям стало ясно, что высота звучания будущего колокола была известна мастеру еще до начала его отливки, и он мог вносить необходимые коррективы. Вот почему удалось создать колокольный набор, состоящий из восьми групп, в которых колокола размещены не только по размеру, но и по тонам. Причем каждый колокол способен издавать две ноты.

    Играли на этом инструменте-оркестре одновременно несколько музыкантов. Вели мелодию на колоколах второго ряда, аккомпанировали большие, расположенные в самом низу колокола, а маленькие верхние, скорее всего, были солистами. Звучали они в праздники, в торжественных ритуальных церемониях, но чаще развлекали аристократов — хозяина и его гостей.

    Очевидно, увлечение князя музыкой было глубоко и серьезно, он сам мог стать музыкантом или поэтом, его влекло искусство. Но волею судеб ему суждено было стать властелином, представителем древней династии правителей, и по своему положению он обязан был защищать вверенное ему княжество. А потому расположенная рядом с захоронением камера — арсенал оружия, в которой все для солдата-военачальника: копья, топоры, луки, стрелы, щиты, кинжалы… Так все рядом и сохранилось. И все же ближе князю была лира, а не кинжал.

    Археологи и ученые считали, что это единственная, редчайшая находка, и объясняли ее необычность страстной любовью к музыке хозяина этого инструмента. Каково же было удивление, когда во время раскопок в провинции Хэнань в следующем, 1979 году также в гробнице обнаружили сразу двадцать шесть колоколов, возраст которых свыше 2400 лет. Стенки колоколов украшают драконы и пояснения — в них описываются производимые колоколом звуки (колокола издают две разные ноты) и даются указания, как добиться наилучшего звучания, с какой силой и в какую часть колокола необходимо ударить молоточком.

    Следуя указаниям этой инструкции, попробовали играть и услышали удивительно лиричные и нежные колокольные звуки из древнего мира.

    Через десять лет в Америке, в городе Сиэтле, открывалась выставка, посвященная Китаю, и главным звучащим украшением выставки должны были стать эти колокола. Однако ученые и хранители музейных ценностей испугались за их сохранность и не разрешили использовать колокола как музыкальный инструмент. Но выход все-таки нашли. Еще в Китае записали звучание каждого колокола (все их варианты) отдельно, а затем исполнили несколько самых простых народных мелодий на полном наборе. Музыковеды посчитали, что они вполне могли звучать при дворе аристократа более двух тысяч лет тому назад.

    Американский композитор Норманн Дерки написал пьесу для древних колоколов эпохи Чжоу, ознакомившись с их возможностями. Но исполнили ее уже на самплере (электронном клавишном инструменте, обладающем редкой способностью подражать любым звукам).

    Посетители выставки слышали восточную мелодию уже на подходе к залу, постепенно погружаясь в атмосферу Древнего Китая. Такое сочетание современных достижений электроники, таланта композитора, живущего в наше время, исключило любой риск, опасность нанести ущерб бесценным памятникам древнего колокололитейного искусства Китая и позволило добиться потрясающего эффекта присутствия в древнем мире, окунуться в его удивительную атмосферу.







     


    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх