Памятник

О новой столице бродили темные слухи. Из уст в уста передавались мрачные легенды о царе-Антихристе. Господь, разгневанный на людей за их грехи и вероотступничество, отвернулся от чад своих. Воспользовавшись этим, на землю в образе Петра I явился Антихрист с градом своим, названным его именем, то есть Петербургом. Свершилось древнее пророчество. Антихрист колеблет веру, посягает на освященные церковью традиции, разрушает храмы, поклоняется иноземцам. И так будет до тех пор, пока народ не укрепится в вере, не сотрет с лица земли град его. Староверы называли Петра «окаянным, лютым, змееподобным, зверем, гордым князем мира сего, губителем, миру всему явленным, хищником и разбойником церковным, гордым и лютым ловителем». Он – «двоеглавый зверь», так как стал главою и церкви и государства. «Из чисел, связанных с его царствованием, – пишет Н. П. Анциферов, – вывели „звериное число“ 666. Дела Петра – деяния Антихриста. Происхождение Петра от второй жены „тишайшего царя“ почиталось за блудное. Ему приписывались чудеса богомерзкие».

Вспоминались и зловещие предсказания. Будто бы еще в 1703 году местный рыбак, показывая Петру I на Заячьем острове березу с зарубками, до которых доходила вода во время наводнений, предупреждал, что здесь жить нельзя. Ответ монарха был, как всегда, скор и категоричен: «Березу срубить, крепость строить», – будто бы сказал Петр, которому со временем, предупреждает та же легенда, «воздастся за дерзость».

Другая легенда повествует о древней ольхе, росшей на Петербургской стороне, у Троицкой пристани, задолго до основания города. Финны, жившие в этих местах, рассказывали, что еще в 1701 году произошло чудо: в сочельник на ольхе зажглось множество свечей, а когда люди стали рубить ее, чтобы достать свечи, они погасли, а на стволе остался рубец. Девятнадцать лет спустя, в 1720 году, на Петербургском острове явился некий пророк и стал уверять народ, что скоро на Петербург хлынет вода. Она затопит весь город до метки, оставленной топором на чудесном дереве. Многие поверили этой выдумке и стали переселяться с низменных мест на более высокие. Петр, как всегда, действовал энергично: вывел на берег Невы роту гвардейского Преображенского полка, «волшебное» дерево велел срубить, а «пророка» наказать кнутом у оставшегося пня.

И еще. По старинному преданию, около крепости стояла древняя ива, под которой в первые годы существования невской столицы какой-то старец, босой, с голой грудью, с громадной седой бородой и всклокоченными волосами, проповедовал первым обитателям Петербурга, что Господь разгневается и потопит столицу Антихриста. Разверзнутся хляби небесные, вспять побежит Нева и подымутся воды морские выше этой старой ивы. И старец предсказывал день и час грядущего наводнения. Про эти речи узнал Петр. По его приказанию старца приковали железной цепью к той самой иве, под которой он проповедовал и которую, по его словам, должно было затопить при наводнении. Наступил день, предсказанный старцем, но наводнения не случилось. На другой день неудачливого пророка наказали батогами под той же ивой.

С неизменным постоянством такие предсказания будут сопутствовать всей истории Петербурга, и мы еще встретимся с ними, особенно на рубеже XX столетия. Но тогда, почти через двести лет они будут носить более театральный, игровой характер, рассчитанный на яркое впечатление. В начале же XVIII века, во всяком случае для огромной массы темного, невежественного народа, все выглядело иначе.

Одним из наиболее ранних документов, зафиксировавших легенду о грядущем исчезновении Петербурга, было собственноручное показание опального царевича Алексея во время следствия по его делу. Однажды, писал царевич, он встретился с царевной Марьей Алексеевной, которая рассказала ему о видении, посетившем будто бы его мать в монастыре. Авдотье привиделось, что Петр вернулся к ней, оставив дела по преобразованию, и они теперь будут вместе. И еще передавала Марья слова монахини: Петербург не устоит. «Быть ему пусту».

Быть Петербургу пусту! Пророчество это приписывают Евдокии Лопухиной. Но действительно ли она подарила этот знаменный клич противникам Петра, или он пробился к ней в заточение сквозь толщу монастырских стен, значения в данном случае не имеет. Тем более, что, например, М. И. Семевский на основании тех же документов Тайной канцелярии рассказывает легенду о фольклорном происхождении знаменитого пророчества:

«Ночь на 9 декабря 1722 года проходила спокойно: перед часовым Троицкой церкви лежала пустая площадь; в австериях и вольных домах (тогдашних трактирах и кабаках) потухли огни, умолкли брань и песни бражников, и на соборной колокольне ординарные часы пробили полночь.

Еще последний удар часового колокола не успел замереть в морозном воздухе, как Данилов с ужасом заслышал странные звуки. По деревянной лестнице, тяжелыми шагами, привидение перебрасывало с места на место разные вещи. „Великий стук с жестоким страхом, подобием бегания“ то умолкал, то снова начинался… Так продолжалось с час… Испуганный часовой не оставил своего поста, он дождался заутрени, но зато лишь только явился псаломщик Дмитрий Матвеев благовестить, солдат поспешил передать ему о слышанном.

Дмитрий стал оглядывать колокольню и скоро усмотрел, что стремянка – лестница, по которой карабкались обыкновенно для осмотра к самым верхним колоколам, оторвана и брошена наземь; „порозжий“ канат перенесен с одного места на другое, наконец, веревка, спущенная для благовесту в церковь с нижнего конца на трапезе, на прикладе обернута вчетверо.

Псаломщик передал о виденном и слышанном всему соборному причту; утреня и обедня проведены были в толках о странном привидении.

– Никто другой, как кикимора, – говорил поп Герасим Титов, относясь к дьякону Федосееву.

Тот расходился в мнениях по этому предмету:

– Не кикимора, – говорил он, – а возится в той трапезе… черт.

– Что ж, с чего возиться-то черту в трапезе?

– Да вот, с чего возиться в ней черту… Санкт-Петербургу пустеть будет.

Дело получает огласку. И вот молва о том, что объявилась-де на Троицкой колокольне кикимора, не к добру-де она, Петербург запустеет, электрической искрою пробежала по площади и задворкам столицы».

И, как пишет об этом Алексей Николаевич Толстой, эта мрачная петербургская легенда пошла от того самого испуганного дьячка, который, спускаясь с колокольни Троицкого собора, впотьмах увидел «кикимору – худую бабу и простоволосую, – сильно испугался и затем кричал в кабаке: „Петербургу, мол, быть пусту“, за что был схвачен, доставлен в Тайную канцелярию и бит кнутом нещадно».

Дмитрий Толстой, современный потомок того самого, услужливого Петра Андреевича Толстого, обманом доставившего царевича Алексея в Петербург, рассказывает семейное предание о том, что, умирая мучительной смертью, царевич Алексей проклял обманувшего его Петра Андреевича и весь род его до двадцать второго колена. Проклятье царевича сбылось. В 1729 году, сосланный в Соловецкий монастырь, в каменном мешке – узкой келье, вырубленной в монастырской стене, Петр Андреевич скончался восьмидесяти лет от роду. Говорят, проклятие роду Толстых сказалось в том, что время от времени, примерно раза два в столетие, рождается слабоумный или совершенно аморальный Толстой, как, например, известный своими похождениями Федор Толстой, прозванный Американцем. Следствием этого проклятия Толстые считают и то, что именно Петербург стал «колыбелью революции», и страшные девятьсот дней блокады, пережитые Ленинградом в XX веке. Алексей, умирая, будто бы вслед за матерью повторил то страшное пророчество: «Петербургу быть пусту!»

И все-таки к концу царствования Петра I город, судя по фольклору того времени, простирался от Сампсониевского собора на севере до Ульянки на юго-западе и от Александро-Невского монастыря на востоке до Адмиралтейства и набережной Васильевского острова на западе. Практически, пользуясь сегодня привычным фразеологизмом «старый город», мы говорим о петровском Петербурге. А говоря о нем, мы, конечно, говорим о памятнике его основателю.

Памятников в нашем понимании этого слова в допетровской Руси не было. Значительные события увековечивались возведением церквей в память святых, в дни поминовения которых эти события происходили, – либо там, где эти события случались, либо в других местах. Появление первого в России скульптурного памятника связано с именем Петра. Существует предание, что он лично заказал скульптору Растрелли, отцу знаменитого архитектора, собственный конный памятник для установки на месте великой Полтавской битвы. И действительно, Растрелли над таким памятником работал и даже использовал гипсовую маску, снятую с лица живого Петра, но закончил памятник уже после смерти императора. Пытаясь придать памятнику символический характер, Растрелли будто бы обул правую ногу Петрова коня в нечто, похожее на сапог. Это, по мнению скульптора, должно было олицетворять твердость и устойчивость монаршей власти на русской земле. Не забудем, что памятник предназначался для установки на месте Полтавской битвы.

Судьба памятника определилась не сразу. В Петербурге его собирались установить на предполагаемой площади перед зданием Двенадцати коллегий, затем, подаренный зачем-то Екатериной II графу Орлову, он долгое время хранился в специально для него сооруженном сарае перед строившимся в то время Мраморным дворцом, и, наконец, в 1800 году император Павел I установил его перед Михайловским замком. Но это уже другая история.

Сразу после смерти Петра тот же Растрелли вылепил и жутковатую «восковую персону», или, как тогда говорили, «автомат Петра» с натуральными, Петровыми волосами и в его собственной одежде. Первоначально «восковая персона» хранилась в Кунсткамере, и этот Петр еще долго наводил страх на своих бывших «птенцов». Вот как изобразил Ю. Тынянов встречу генерал-прокурора Павла Ягужинского с чучелом императора.

«Влетев в портретную, Ягужинский остановился, шатнулся и вдруг пожелтел. И, сняв шляпу, он стал подходить. Тогда зашипело и заурчало, как в часах перед боем, и, сотрясшись, воск встал, мало склонив голову, и сделал ему благоволение рукой, как будто сказал:

– Здравствуй.

Этого генерал-прокурор не ожидал. И, отступя, он растерялся, поклонился нетвердо и зашел влево. И воск повернулся тогда на длинных и слабых ногах, которые сидели столько времени и отмерли, – голова откинулась, а рука протянулась и указала на дверь:

– Вон.

<…> И Павел Ягужинский стал говорить, и он стал жаловаться. <…> И воск, склонив голову в жестких Петровых волосах, слушал Ягужинского. И Ягужинский отступил. Тогда воск упал на кресло со стуком, голова откинулась и руки повисли. Подошел Яков, шестипалый, и сложил эти слабые руки на локотники».

Сейчас эта замечательная восковая фигура находится в одном из залов Эрмитажа. Но и это еще не памятник.

С определенной долей условности можно считать первыми памятниками Петру многочисленные деревья, якобы посаженные им собственноручно, о чем вот уже около трехсот лет из поколения в поколение передаются предания и легенды. Одна из самых известных – легенда о могучем дубе, огражденном специальной оградой, окруженном почетом и охраняемом государством. Дуб настолько стар, что, если бы не чтился за свой мемориальный характер, то давно был бы снесен. Сегодня от него осталась только нижняя и весьма поврежденная часть ствола. Он стоит посреди Каменного острова. Аллея, доходя до него, раздваивается, обходя ствол слева и справа. Согласно легенде, Петр посадил этот дуб, находясь однажды в гостях у канцлера Головкина, которому в то время принадлежал остров.

На Малой Охте, на территории Петрозавода, растет еще один древний дуб. Петр I будто бы лично посадил его на братской могиле воинов, погибших при взятии Ниеншанца. Ограда вокруг него сделана из пушек, извлеченных со дна реки Охты. Легенда эта документального подтверждения не находит, однако ей настолько верили, что к 200-летию Петербурга была выпущена юбилейная почтовая открытка с изображением мемориального дуба и надписью: «Дуб Петра Великого, посаженный в 1704 году на Мал. Охте». Насколько нам известно, это единственное изображение старого дуба.

В 1924 году в Лахте упала от старости сосна, по рассказам старожилов посаженная самим Петром I. Многие десятилетия местные жители из уст в уста передавали легенду об этой сосне. В июле 2000 года, в дни празднования 500-летия первого упоминания поселка в Писцовых книгах, на месте этой сосны было высажено молодое деревце.

Сохранилась в Удельном парке, окруженная невысокой оградой, старая, разветвленная, отживающая свой век сосна, которую в народе издавна называют Петровской.

Курбатов сообщает, что при постройке Троицкого моста был уничтожен старый тополь, посаженный, по народному преданию, Петром Великим в самые ранние годы Петербурга.

У Вильчковского, в описании Царского Села, мы находим рассказ о Рыбном канале, вдоль берегов которого были посажены, как рассказывают старые предания, самим Петром I великолепные сосны. Во время последней войны они были вырублены немецкими оккупантами.

Вадим Андреев, сын писателя Леонида Андреева, вспоминает о грандиозных пикниках, которые его отец устраивал в Листвинице – мачтовом лесу, посаженном, по местному преданию, основателем Петербурга.

Одним из самых любимых пригородов Петра I была Стрельна, где недалеко от официальной царской резиденции – каменного дворца, почти в самом устье реки Стрелки Петр построил «для себя» деревянный дворец. По преданию, в прошлом здесь находилась богатая шведская мыза с садом и водяной мельницей.

Павел Свиньин в одном из ранних описаний Стрельны уделяет достаточно много внимания деревьям. Рассказывает он и об огромной липе, возрастом несколько сотен лет, которая росла возле оранжереи. «При Петре Великом построена на ней была беседка, в которую вела высокая круглая лестница. Здесь часто монарх сиживал и кушал чай, наслаждаясь зрелищем столь любимой им стихии – моря. Сюда Петр приглашал иногда голландских шкиперов и угощал их чаем. Близ сей липы находится большой ильм, который тоже заслуживает внимания: Петр, отбывши в Курляндию, заметил, что из дерева сего делают многие прочные вещи, а как его не было в окрестностях Петербурга, то, отправляясь из Митавы, приказал он вырыть небольшой ильм с корнем и привязать сзади своего экипажа. Таким образом, он привез его сюда и собственными руками посадил на сем месте».

Петром же в Стрельне была заведена «древесная школа для молодых дубов, вязов, кленов, лип и других дерев и плодоносных кустарников. Здесь неутомимый хозяин сам сажал семена, собранные им во время путешествий. Они называются Петровыми питомцами и старательно сохраняются». Считается, что из этого замечательного рассадника высажено много деревьев в Петергофе и Царском Селе.

Стрельна была не только «древесной школой». Если верить легендам, именно здесь, в Стрельне были высажены первые клубни картофеля, подаренные Петру I голландцами. Другое дело, что экзотический заморский корнеплод вблизи моря не прижился. Уже позже «голландский подарок» начали культивировать в Новгородской губернии, откуда он начал поистине победное шествие по всей России.

У Курбатова находим упоминание о круглом островке в Стрельне, сосны на котором, по преданию, тоже посажены Петром.

Легко допустить, что в огромном Петербурге и его окрестностях есть еще деревья, так или иначе связанные с именем основателя города, местные легенды о которых нам просто пока неизвестны.

Но, строго говоря, и это еще не памятники.

Первый памятник Петру будет открыт только в 1782 году императрицей Екатериной II. Она, по разным причинам, откажется использовать скульптуру, созданную при жизни Петра итальянцем Растрелли, и закажет новый монумент французу Фальконе. Вокруг этого монумента родится такое количество легенд, что их могло бы хватить на всю монументальную скульптуру сегодняшнего Петербурга. В свое время о них мы расскажем. Но есть легенды, в которых так тесно сплетено петровское, екатерининское, да и сегодняшнее время, что порою создается впечатление, что памятник Петру начал созидаться еще в начале Северной войны и продолжает совершенствоваться в наши дни. Ни один жанр литературы не знает такого откровенного, подчеркнутого смещения времени и пространства, какое позволяет себе фольклор. Однако не в этом ли именно и состоит очарование всякой легенды? Соединить несоединимое, связать несвязуемое, с простодушной непосредственностью перепутать даты, превратить истину в вымысел, а правдоподобие в правду и предстать, наконец, в поэтическом образе легенды.

Вот эти легенды о памятнике Петру Великому. Характерно, что многие из них записаны не в Петербурге.

«Когда была война со шведами, – рассказывает северная легенда, – то Петр ездил на коне. Раз шведы поймали нашего генерала и стали с него с живого кожу драть. Донесли об этом царю, а он горячий был, сейчас же поскакал на коне, а и забыл, что кожу-то с генерала дерут на другой стороне реки, нужно Неву перескочить. Вот, чтобы ловчее скок сделать, он и направил коня на этот камень, который теперь под конем, и с камня думал махнуть через Неву. И махнул бы, да Бог его спас. Как только хотел конь с камня махнуть, вдруг появилась на камне большая змея, как будто ждала, обвилась в одну секунду кругом задних ног, сжала ноги, как клещами, коня ужалила – и конь ни с места, так и остался на дыбах. Конь этот от укушения и сдох в тот же день. Петр Великий на память приказал сделать из коня чучело, а после, когда отливали памятник, то весь размер и взяли из чучела».

И еще одна легенда на ту же тему, записанная в Сибири.

«Петр заболел, смерть подходит. В горячке встал, Нева шумит, а ему почудилось: шведы и финны идут Питер брать. Из дворца вышел в одной рубахе, часовые не видели. Сел на коня, хотел в воду прыгать. А тут змей коню ноги обмотал, как удавка. Он там в пещере на берегу жил. Не дал прыгнуть, спас. Я на Кубани такого змея видел. Ему голову отрубят, а хвост варят – на сало, на мазь, кожу – на кушаки. Он любого зверя к дереву привяжет и даже всадника с лошадью может обмотать. Вот памятник и поставлен, как змей Петра спас».

В главе об основании Петербурга мы уже рассказывали легенду о попытке Петра I перескочить через Неву на своем арабском скакуне. Помните, как разгоряченный император, не долетев до середины, плюхнулся в воду, понял свою ошибку, проговорил: «Божье и мое» и начал строить город. Но вот уже в наше время со слов некоего старообрядца петербургский писатель Владимир Бахтин записал еще один вариант той же легенды. В ней все, как в первой, за исключением вывода. Два раза Петр восклицает: «Все Божье и мое!» и оба раза прыжок через Неву удается. А на третий раз хотел прыгнуть и сказал: «Все мое и Божье!». Да так и окаменел с поднятой рукой. Наказан был за гордыню.

А в одном из северных вариантов этой легенды противопоставления «моего» и «богова» нет. Есть просто самоуверенность и похвальба, за которые будто бы и поплатился Петр. Похвастался, что перескочит через «какую-то широкую речку», да и был наказан за похвальбу – окаменел в то самое время, как передние ноги коня отделились уже для скачка от земли.

Примечательная деталь присутствует в легенде, опубликованной И. Беловым. Петр Великий «не умер, как умирают все люди: он окаменел на коне».

На побережье Финского залива, у поселка Лахта, о котором мы уже упоминали, среди дремучих лесов и непроходимых болот, с древнейших времен высилась гигантская гранитная скала. Когда-то во время грозы в скалу ударила молния, образовав в ней трещину. С той поры эту скалу в народе называли «Гром-камень» или «Камень-гром». О камне знали только местные жители. Глубоко вросший в землю, он был покрыт мхом и лишайником и походил на холм. По преданию, во время войны со шведами на него поднимался Петр I и следил за передвижением войск. А когда стали подыскивать камень для памятника Петру, то и вспомнили об этой гранитной глыбе.

Особым вниманием периферийного, провинциального фольклора пользовался конь, на котором изображен Петр Великий. В северных легендах этот великолепный конь – не персидской породы, но местный, заонежский. С некоторыми сокращениями приводим две легенды.

«В Заонежье у крестьянина вызрел жеребец: копытища с плетену тарелку-чарушу, сам, что стог! Весной, перед пахотой отпустил коня в луга, а он и затерялся. Погоревал, а что станешь делать? Однажды пошел мужик в Питер плотничать. Стоит он, знаешь, на бережке Невы-реки, видит: человек на коне, как гора на горе. Кто таков? Великий Петр, кому и быть. Коня, главно дело, узнал.

– Карюшка, Карий, – зовет.

И конь подошел, кижанину голову на плечо положил.

– Осударь! – он коня за уздечку берет. – Ведь я при Боге и царе белым днем под ясным солнышком вора поймал.

– Ну! Что у тебя украли? – Петр сердится, гремит, как вешний гром. Не любит воров да пьяниц.

– Коня, на котором твоя милость вершником сидит.

– Чем докажешь?

– На копытах приметная насечка есть.

– Не я увел. Слуги по усердию. За обиду прости.

– Мне, конешно, пахать, семью кормить, тебе подати платить. Да ведь и у тебя забота немалая. Россию поднимать. Владей конем!

Не восемьдесят ли золотых дал Петр за коня? Или сто. Да „спасибо“ впридачу. Побежал мужик в Заонежье с придатком.

Мы в Ленинград придем – наперво на площадь идем. Туда, где медный Петр на Карюшке, мужицком коне, сидит.

– Наш ведь конь-то. Заонежский! – насечки на копыте ищем. Должны быть».

И вторая северная легенда о коне Петра I.

«Петр Великий и весом был великий, нас троих бы он на весах перетянул. Кони его возить не могли: проедет верхом версты две, три на коне – и хоть пешком иди, лошадь устанет, спотыкается, а бежать совсем не может. Вот царь и приказал достать такого коня, на котором бы ездить ему можно было. Понятно, все стали искать, да скоро ли приберешь?

А в нашей губернии, в Заонежье, был у одного крестьянина такой конь, что, пожалуй, другого такого и не бывало и не будет больше: красивый, рослый, копыта с тарелку были, здоровенный конище, а сам – смиренство. Вот и приходят каких-то два человека, увидели коня и стали покупать и цену хорошую давали, да не отдал. Дело было зимой, а весной мужик спустил коня на ухожье, конь и потерялся. Подумал мужик: зверь съел или в болоте завяз. Пожалел, да что будешь делать, век конь не проживет.

Прошло после того два года. Проезжал через эту деревню какой-то барин в Архангельск и рассказывал про коня, на котором царь ездит. Узнал про коня и мужик, у которого конь был, подумал, что это его конь, и собрался в Питер, не то, чтобы отобрать коня, а хоть посмотреть на него. Ходит по Питеру и выжидает: когда царь на коне поедет.

Вот едет царь, и на его коне. Он перед самым конем встал на колени и наклонился лицом до самой земли. Царь остановился.

– Встань! – крикнул государь громким голосом. – Что тебе нужно?

Мужик встал и подал прошение.

Взял прошение царь, тут же прочитал его и говорит:

– Что же я у тебя украл?

– Этого коня, царь-государь, на котором ты сидишь.

– А чем ты можешь доказать, что конь твой? – спросил царь.

– Есть царь-государь приметы, он у меня двенадцатикрестный, насечки на копытах есть.

Приказал царь посмотреть, и действительно, в каждом копыте в углублениях вырезаны по три больших креста. Видит царь, что коня украли и ему продали. Отпустил мужика домой, дал ему за коня восемьдесят золотых и еще подарил немецкое платье. Так вот, что в Питере памятник-то есть, где Петр Великий на коне сидит, а конь на дыбах, так такой точно конь и у мужика есть».

Это уже памятник. Но… памятник, который будет установлен более чем через пятьдесят лет после смерти Петра.

Убежденный монархист, умный и последовательный идеолог петровского абсолютизма, архиепископ Феофан Прокопович не ради красного словца говорил, что Петр Великий, покинув мир, «дух свой оставил нам». Не многим царям выпадала честь остаться живыми в сердцах потомков. С появлением над Невой фальконетова монумента многим петербуржцам мерещилось, что медный Петр ожил. По свидетельству современников, при открытии памятника впечатление было такое, «что он прямо на глазах собравшихся въехал на поверхность огромного камня». Одна заезжая иностранка вспоминала, как в 1805 году вдруг увидела «скачущим по крутой скале великана на громадном коне». «Остановите его!» – воскликнула пораженная дама.

К. А. Тимирязев вспоминал, как, проезжая в начале XX века по Мариинской площади, мимо памятника Николаю I, спросил у извозчика: «Ну, а тот, другой, там, на Исаакиевской?» – и получил ответ: «Ну тот – статья иная; ночью даже жутко живой».

Дистанцируясь от некоторой мистической окраски понятия «дух» в устах ученого архиепископа, следует все же признать: то, что монумент на протяжении более двух столетий продолжает жить в легендах, связано с неодолимым желанием петербуржцев всех поколений встретиться с духом основателя города.

И это уже памятник.







 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх