• Глава 1 ОТРОК СОЛАНДОРУСОВ
  • Сарматы, аланы, роксоланы, тавроскифы
  • Великое переселение народов – белое пятно истории
  • Народ «рос» по соседству с амазонками и в борьбе с Германарихом
  • Русы-рухсы на Кавказе в археологии и письменных источниках
  • Славяне и русы в Среднем Поднепровье: знакомство
  • Глава 2 ОСНОВНЫЕ ВЕХИ ИСТОРИИ РУССКОГО КАГАНАТА
  • Русы – этническое ядро и господствующий слой
  • Рабы и данники русов
  • Два каганата: начало противостояния
  • Иудейский переворот в Хазарии
  • Подготовка к войне
  • Византия – арбитр или провокатор?
  • Гибель Донской Руси
  • Глава 3 СУДЬБЫ САЛТОВСКОЙ РУСИ
  • Аланы на Балтике: неожиданный поворот
  • «Русские» названия днепровских порогов и салтовцы
  • Наследие Русского каганата в договорах Олега и Игоря
  • Русские письмена в Житии св. Кирилла
  • «…Отмстить неразумным хазарам»
  • Среднее Поднепровье после падения Донской Руси
  • Наследие Русского каганата
  • Часть III

    АЛАНСКАЯ РУСЬ В ИСТОРИИ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ И СЛАВЯН ПОДНЕПРОВЬЯ

    В почти трехвековом споре норманистов и антинорманистов о происхождении этноса «русь» и Древнерусского государства едва ли не самым трудным для интерпретации является давно известное сообщение под 839 г. в Бертинских анналах. Этот документ хронологически первым фиксирует существование Русского каганата и датируется временем, когда была поставлена, судя по археологическим данным, важнейшая и трагическая веха в истории этого политического образования.

    Правильная интерпретация этой даты позволяет более четко сформулировать дискуссионный сам по себе тезис о влиянии сармато-аланской Руси верховьев Донца и Дона на славянские племена и образование Древнерусского государства. Сам факт существования такого государства или протогосударства, как Русский каганат с сармато-аланами – главным государствообразующим этносом, ставит под сомнение бытующие ныне версии предыстории Киевской Руси и Восточной Европы третьей четверти I тысячелетия н. э., в первую очередь норманно-хазарскую концепцию. Одновременно это вызывает к жизни весь комплекс проблем, связанных с политогенезом восточных славян, в частности, вопрос об этническом происхождении господствующего слоя Древнерусского государства. Необходимо определить, насколько существенным было влияние салтовских русов на славян Поднепровья. И чтобы наметить основные линии решения данной отдельной и большой проблемы, нужно проследить этапы истории и эволюции этой руси, насколько это возможно.

    Глава 1

    ОТРОК СОЛАНДОРУСОВ

    Судя по находкам керамики, рунических письмен, погребений в катакомбах, предыстория Русского каганата длилась не одно столетие. Причем основное действие разворачивалось на юге Восточной Европы, в Северном Причерноморье и на Кавказе, и частью – за Уральским хребтом в Средней Азии.

    Непосредственное происхождение лесостепного варианта салтовской культуры всегда оставалось дискуссионным. Три наиболее распространенные гипотезы отталкиваются от единого общего положения об антропологической (а значит, и этнической) и археологической близости салтовцев с аланской культурой предгорий Кавказа. Согласно точке зрения И. И. Ляпушкина, аланы отступили в донскую лесостепь под давлением хазар в VII в.[313]. С. А. Плетнева предположила, что аланское население вынуждено было покинуть разоренные предгорья в середине VIII в. в период арабо-хазарских войн, в которых нередко аланы были союзниками хазар[314]. По третьей версии, аланы были насильственно переселены во второй половине VIII в. хазарским правительством на северную окраину Хазарского, естественно, каганата, поскольку они находились в вассальной зависимости от Хазарии[315].

    Главным же здесь является признание этнического родства алан, пришедших на Северный Кавказ из Северного Причерноморья и Подонья в V – VI вв., и салтовцев. А аланы Северного Кавказа бесспорно берут начало в сармато-аланских племенах, кочевавших в степях Северного Причерноморья на рубеже нашей эры. Это значит, что салтово-маяцкая культура, как культура оседлого ираноязычного населения, в основе своей местная, юго-восточная и уходит корнями по меньшей мере в сармато-аланскую культуру первых веков до н. э. – первых веков н. э. И. И. Ляпушкин показал, что ее следы археологически выступают в III – IV вв. н. э.[316]. Но если обратиться к свидетельствам античных историков и географов, истоки русов Подонья обнаруживаются еще раньше.

    Сарматы, аланы, роксоланы, тавроскифы

    В средневековых польских хрониках и русских летописях XVI – XVII вв. бытовала версия происхождения русов от сармат. Сохранилась она и в фольклорных сказаниях, и в трудах первых русских историков – В. Н. Татищева и М. В. Ломоносова. Так она выглядит в «Синопсисе» – своеобразном учебнике по истории второй половины XVII в.:

    «Иные летописцы род Сарматов производят от Асармафа или от Сармафа, праправнука Арфаксадова сына Симова. Инии от Рифада, внука Афетова, того ради, яко Асармафа и Рифада племя совокупившеся купно обиташе, откуду под тем Сарматским именем все прародители наши Славенороссийские, Москва, Россы, Поляки, Литва, Поморяне, Волынцы и прочая заключаются… От тех же Сарматских и Славянороссийских осад той же народ Росский изыде, от него же неции нарицахуся Россы, а иныи Аланы, а потом прозвашася Роксоланы, аки бы Росси и Аланы …»[317]

    Большинство современных ученых относятся к этой версии скептически, считая ее книжной, тенденциозной и поздней. Якобы она была создана уже в XV в. и имела лишь одну, политическую цель – «удревнение» славянской истории с использованием античных данных. Конечно, славянские книжники ловко воспользовались тем, что Польша и Южная Русь находились там, где античный географ Птолемей в I в. н. э. располагал Сарматию. Но в отношении русов и алан легенда имела реальную древнюю основу, которую только сейчас можно подтвердить благодаря археологическим находкам, изысканиям лингвистов и антропологов. И дело тут не только в очевидной близости названий «рокс» и «рус».

    С начала II в. до н. э. античные источники выделяют множество сарматских племен, упоминая их названия и локализацию от Поволжья до Дона и Крыма. Перечисление крупнейших племен Сарматии у Птолемея показывает, что это разные, далеко не родственные народы: венеды, бастерны, певкины, языги, роксоланы, аланы-скифы и др.[318]. Бастерны и венеды, например, – это иллирийские племена, берущие начало в Малой Азии и переселившиеся в Европу на рубеже II – I тысячелетий до н. э. Уже обосновавшись на южном берегу Балтики, венеды вступили в контакт с праславянами и ассимилировались ими. Некоторые племена балтийских славян приняли название вендов. Поэтому византийские историки VI – VII вв. уже производят склавинов и антов от венедов. Так что у составителей славянских хроник и летописей были основания называть своих предков сарматами (балтийские славяне, в частности венды, приняли немалое участие в этногенезе польского народа).

    Да и между этносами, причисляемыми к ираноязычным сарматам современными учеными, различия в археолого-этническом типе очень велики.

    Сарматы – это общее название ираноязычных племен, которые кочевали с III в. до н. э. по IV в. н. э. в степях от Тобола до Дуная. Конечно, реально существовал и собственно сарматский этнос, о котором известно весьма много.

    У сарматов очень велика была роль женщин; многие ученые даже считают, что некоторое время у них был матриархат. Женщины были хорошими наездницами, прекрасно владели оружием, воевали наравне с мужчинами, и хоронили в курганах их вместе с конем и оружием. Поэтому ученые предполагают, что во многих греческих и латинских источниках сарматы скрываются под именем амазонок.

    Сарматы стали важной политической силой в жизни Причерноморья. В конце II в. до н. э. они были союзниками скифов против греков, а в I в. до н. э. уже вытеснили остатки скифских племен с берегов Черного моря. С тех пор на античных картах «Скифия» (причерноморские степи) стала называться «Сарматией». Соответственно, племена, которые переселялись из других мест в Северное Причерноморье, автоматически для греков и римлян становились «сарматскими», даже не будучи таковыми по происхождению. Кстати, такое же явление наблюдается и в римских описаниях Германии: у Тацита германскими считаются руги, варины, бойи, фризы, которые относились к кельтской и иллиро-венедской группам.

    Однако многие современные специалисты безосновательно доверяют античной традиции, не учитывая ее особенностей. С легкой руки историков и археологов К. Ф. Смирнова, В. Б. Виноградова, В. А. Кузнецова, аланы, асы и особенно интересные нам роксоланы были объявлены сарматами. Историки не обращали внимания даже на некоторые странности. Ведь архелогические и антропологические характеристики и сарматов, и алан известны. И первые относились по черепным показателям к круглоголовому (брахикранному), а вторые – к длинноголовому (долихокранному) типу. А это полностью исключает близкое родство народов. Антропологический тип человека гораздо консервативнее всех традиций и обычаев. Ясно, что так кардинально он не мог смениться.

    Какие-то данные о происхождении аланских племен, не позволяющие отнести их к сарматам, имеются у античных и византийских авторов. Аланы стали известны римлянам с 60-х гг. до н. э. Тогда Помпей, будущий противник Юлия Цезаря, совершил поход в Закавказье и преследовал там «суровых и вечно воинственных аланов»[319].

    Аммиан Марцеллин, римский историк IV в. н. э., в рассказе о том же походе Помпея в Закавказье и Персию пишет:

    «(Помпей. – Е.Г.), пройдя земли албанов и массагетов, которых мы теперь называем аланами, разбили это племя и увидел Каспийское море…»[320]

    Массагеты – это тоже североиранское племя, но близкое не сарматам, а скифам. Иначе называемые «маскутами», они жили на территориях к востоку от Кавказского хребта еще в IX – X вв.

    Вносит некоторую ясность и сообщение Гая Плиния Старшего (23 – 79 гг. н. э.) в энциклопедическом труде «Естествен – ная история»:

    «К северу от Истра (Дуная. – Е.Г.), вообще говоря, все племена считаются скифскими, но прибрежные (к Черному морю. – Е.Г.) местности занимали разные племена, тогеты, у римлян называемые даками, тосарматы, или по-гречески савроматы, и из их числа гамаксобии, или аорсы, то неблагородные, рабского происхождения скифы, или троглодиты, затем аланы и роксоланы»[321].

    Таким образом, если аорсы у Плиния сарматское племя, то аланы и роксоланы сами по себе. Такого же смысла сведения находим в знаменитой «Географии» Страбона:

    «Все пространство… между Борисфеном (Днепром. – Е.Г.) и Истром занимают, во-первых, пустыня гетов, затем тирегеты, за ним иязиги-сарматы, так назваемые царские, иурги; …а самые северные, занимающие равнину между Танаисом (Доном. – Е.Г.) и Борисфеном, называются роксоланами»[322].

    В другом месте Страбон называет роксолан вообще самым северным из известных ему племен и рассказывает о легендарной отваге роксоланских воинов[323]. Равнина между Доном и Днепром, кстати, это то самое место, где через полтысячелетия возникнет салтовская культура. Восточнее Танаиса, по представлению греков и римлян, начиналась Азиатская Сарматия. Деление на «европейскую» и «азиатскую» части было сохранено с тех пор, когда там простиралась Скифия. Правда, за рекой Ра (Волгой), по сообщению Птолемея, Азиатская Сар – матия заканчивается и начинается Скифия. Это было причем не книжным измышлением, а отражением реальности: именно за Волгу в III в. до н. э. были вытеснены сарматами основные скифские силы (какие-то скифские «государства» сохранялись до гуннского нашествия в Крыму). И в Азиатской Сарматии, и в Скифии за Волгой упоминаются аланы и скифы (иногда как одно племя, иногда по отдельности), но роксолан Птолемей знает только в Европейской части.

    Кроме того, среди жителей степей между Доном и Волгой Птолемей указывает еще один интересный нам народ – асов, обитавших непосредственно перед «северным поворотом реки Танаиса»[324]. Именно асами (ясами) называли русские летописи ираноязычных обитателей Подонья XII в.

    Следующее подробное известие о северных иранцах Причерноморья относится ко времени римского императора Аврелиана, который в 274 г. устроил триумф. Описание его сохранилось у Флавия Вописка Сиракузского:

    «Впереди шло двадцать слонов, двести различных прирученных диких животных из Ливии и Палестины… восемьсот пар гладиаторов, не считая пленников из варварских племен – блемии, аксомиты, арабы из Счастливой Аравии, индийцы, бактрийцы, иберы, персы – все с произведениями своих стран; готы, аланы, роксоланы, сарматы, франки, свевы, вандалы, германцы…»[325]

    Ясно, что и в конце III в. н. э. современники не смешивали три народа – алан, роксолан, сарматов.

    И если при Страбоне, труд которого датируется началом I в. н. э., роксоланы жили в Подонье, то во II в. Птолемей их знает уже как обитателей западного берега Меотийских болот (Азовского моря)[326].

    Очевидно, именно в это время роксоланы и аланы начали проникать в Крым. А уже в V в. в анонимном сочинении «Перипл» Феодосия называется Ардабдой (иранск. семисторонний), а аланское население – таврами, по имени древнего, доскифского племени.

    О тавроскифах уже давно ведется дискуссия. Ведь это название часто применяли византийцы X – XII вв. по отношению к русам, в том числе и киевским. Так называет воинов Святослава Игоревича Лев Диакон в описании похода русов на дунайских болгар и византийцев 971 г.

    Во «Всемирной хронике» Константина Манассии (XII в.) в рассказе об осаде Константинополя в 626 г. объединенным войском персов, авар и славян упоминается о кораблях тавроскифов, воевавших на стороне антивизантийской коалиции. Правда, остальные византийцы, повествуя о том же событии, знают среди нападавших с запада лишь авар, болгар, гепидов и славян. Причем и славяне, и авары пользовались так называемыми моноксилами – лодками, выдолбленными из цельного дерева. Часто на этом основании ученые пытаются объявить тавроскифов славянами[327]. Но славяне в Крыму в это время отсутствовали, судя по данным археологии[328]. Еще более интересно, что в старогрузинской хронике рубежа X – XI вв. при описании тех же событий есть уточнение:

    «Осаждавшие в 626 г. Константинополь скифы были русские, государь которых назывался хаканом»[329].

    Совпадение удивительное. Современники событий – составитель «Пасхальной хроники» и Феодор Синкелл – скифами называли авар, правитель которых действительно именовался хаканом. Но почему грузинскому хронисту почти через четыре века показалось естественным назвать русов, хотя при весьма развитых отношениях Грузии с Киевской Русью автор должен был знать, что главы восточных славян именуются князьями? Вероятно, он имел в виду других, не киевских русов. Но связаны ли эти русы с тавроскифами?

    Ясность могут внести русские летописи. Как известно, византийские хроники были одним из основных источников летописных сводов Средневековья, в том числе и Повести временных лет. При переводе хроник на древнерусский язык летописцы комментировали их, заменяли некоторые слова более близкими читателю. В относительно точном переводе в Хронографе западнорусской редакции (XVI в.) авары-обры отделены от скифов, а тавроскифы упоминаются хоть и в непосредственной связи со скифским хаганом, но все же не вместе:

    «Персидский же воевода Сарвар подступил к Царствующему граду (Константинополю. – Е.Г.) спереди. Тогда же подошел к стенам и скифский каган со множеством воинов. К ним присоединились полководцы таврийских скифов с бесчисленным множеством свирепых воинов в деревянных ладьях, закрывающих собой море…»[330]

    В Повести временных лет также сохранилось упоминание о событиях тех лет, только в комментарии летописца в рассказе о князе Кие. Споря с оппонентами, доказывавшими простонародное происхождение легендарного основателя Киева («иные, не зная, говорят, будто Кий был перевозчиком»), летописец приводит такой аргумент:

    «Однако если бы Кий был перевозчиком, то не ходил бы он к Царьграду. А Кий этот княжил в роде своем, и ходил он к царю (царями тогда назывались только византийские императоры. – Е.Г.), как говорят; великие почести воздал ему тот царь, при котором он приходил…»[331]

    «Почести», которые один из авторов Начальной летописи относит к Кию, на деле являются откупными дарами византийцев аварскому хагану. Что дало летописцу возможность перенести «скифов» и «тавроскифов» византийских источников на Кия? Очевидно, все то же понимание тавроскифов как русов. И если славяне археологически появляются на Крымском полуострове достоверно после Х в., а то и в XIII в.[332], то русы-тавроскифы не славяне.

    По версии известного лингвиста современности О. Н. Трубачева, это реликтовый пласт индоарийского населения – синды и меоты, в малом количестве сохранявшегося в Крыму и Прикубанье в первые века н. э. Однако другие иранисты отмечают, что «все, что Трубачев относит к индоарийскому, хорошо известно в ирано-сарматском мире»[333], соответственно, ираноязычный этнический элемент был преобладающим среди местного населения Северного Причерноморья античности, причем как в южных и западных районах Крыма и Приазовья, так и в восточных: так, североиранским является название «Судак» (осетин. «святой», иран. «чистый»). Однако роксоланы и тавроскифы упоминаются в источниках античности как разные народы, и лишь во второй половине I тысячелетия н. э. русы в глазах современников приравниваются к тавроскифам. Это может отражать естественный процесс взаимной ассимиляции (миксации) племен, долгое время проживающих на одной территории. Прояснить этот вопрос могут археологические источники и исследования антропологов.

    Большой сармато-аланский этнический пласт первых веков н. э. имеется как на территории Юго-Западного Крыма, так и в черняховской культуре конца II – IV вв. в восточноевропейской степи и лесостепи от левого берега Днепра до Нижнего Дуная. Черняховскую культуру традиционно считают принадлежащей Готскому союзу племен, который возглавлял Германарих, но, как и в случае с салтово-маяцкой общностью, под одним названием здесь скрываются многочисленные народы со своими традициями. Это и готы, и кельты, и фризы, и даки, и аланы, и возможно, славяне. Причем и в Крыму, и в черняховских степных памятниках в сармато-аланских погребениях наблюдается исключительное разнообразие как погребальных обрядов (подбои, грунтовые ямы, катакомбы, склепы[334]), так и краниологических серий. Среди последних выделяются две, характерные для сарматов и алан: узколицый брахикранный европеидный и узколицый долихокранный европеидный, что соответствует данным античных авторов о разнообразии сармато-аланских племен[335].

    Интересно, что и те, и другие краниологические серии имеют аналогии на территории Русского каганата в Подонье. Палеоантропологический материал из Маяцкого могильника наиболее близок не северокавказским аланам V – VII вв., а ранней группе могильников Крыма и черняховской культуры. Причем среди погребенных по катакомбному обряду встречаются как долихокраны (в большей степени), так и круглоголовое население без монголоидной примеси. Брахикранные узколицые черепа находят в аланских могильниках Юго-Западного Крыма и на Северном Кавказе (плитовые могилы в Осетии X – XII вв.)[336]. Г. П. Зиневич отмечает также «значительное сходство, доходящее до идентичности… при сопоставлении салтовских долихокранных серий с черепами полей погребений Украины (I – IV вв. – Е.Г.), в частности, с территорией Нижнего и Среднего Поднепровья»[337].

    До появления сарматов в степях и лесостепях Северного Причерноморья многие века господствовали скифы. Согласно античным источникам, как мы видели, роксоланы лишь территориально принадлежали к сарматам. По мнению известного антрополога ХХ столетия Г. Ф. Дебеца, мезо-долихокранный тип Верхнесалтовского могильника наиболее близок не к аланскому, известному по Северному Кавказу, и не к сарматскому, а к древнему скифскому[338].

    Скорченное погребение из Дмитровского могильника

    В Зливкинском же могильнике степного варианта салтовской культуры, также входившего в Русский каганат, и на Правобережном Цимлянском городище обнаруживаются две разноэтничные краниологические круглоголовые серии: европеидная – сарматская и со значительной монголоидной примесью – очевидно, праболгарская.

    То есть в создании политического образования VIII – начала IX в. в Подонье участвовали по меньшей мере два сармато-аланских племенных объединения, одно из которых вело, очевидно, кочевой образ жизни (зливкинцы), другое – оседлый. Это разделение между сармато-аланскими племенами наблюдается еще с собственно сарматского времени. А некоторые племена переходили на оседлый образ жизни уже после Великого переселения народов, в VI – VII вв. н. э.

    Практически идентичные зливкинским скорченные трупоположения в ямах встречаются в черняховской культуре, аланских могильниках Юго-Западного Крыма, в Дмитриевском могильнике лесостепного варианта салтовской культуры. В черняховской культуре на Среднем и Нижнем Днепре также был распространен обряд обезвреживания покойных, очень популярный у жителей лесостепи Подонья. В лесостепном варианте встречаются и подбойные погребения, связанные с сарматской традицией. То есть потомки сарматов были среди тех, кто входил в Русский каганат, но они не являлись господствующим этносом – русами. Археологически эти сарматы характеризуются погребениями в ямах и европеидным круглоголовым типом.

    Близкие же конструкции в катакомбном обряде захоронения обнаружены в могильниках Юго-Западного Крыма позднеримского и раннесредневекового периодов, аланских могильниках Северного Кавказа (V – VII вв., близ Кисловодска) и могильниках лесостепного варианта салтовской культуры. Причем в могильниках V – VII вв. в Крыму процент катакомбных захоронений даже выше, чем в синхронных на Кавказе[339].

    Прямые аналогии между Русским каганатом и черняховской культурой существуют и в традициях керамики (изготовленные на гончарном круге кувшины с двумя ручками). Причем на Северном Кавказе такой тип посуды появился лишь в X – XII вв.[340]. Это означает, что часть носителей лесостепного варианта салтовской культуры прибыла в Подонье не с Северного Кавказа.

    Непосредственную связь русов СМК с сармато-аланами Северного Причерноморья и Крыма первых веков н. э. подтверждает лингвистика и эпиграфика. Средневековый период истории осетинского языка начался в Северном Причерноморье, и огромную роль в этом играл Танаис (Дон). Новые буквенные знаки, встречающиеся в письме Верхнего Салтова и Маяцкого городища, появились на монетах скифских и сарматских боспорских царей в первые века н. э., в сармато – аланских надписях, выполненных красной краской на амфорах местного производства II – III вв. н. э.

    Великое переселение народов – белое пятно истории

    После этого наступил период, называемый «Великим переселением народов». Это время фактически перевернуло европейский мир. Пала под ударами варваров и внутренних неурядиц Римская империя, исчезло с исторической арены множество этносов, но родилась масса новых народов и государств, которые в течение следующей тысячи лет и даже больше определяли жизнь и Европы, и Азии. Именно тогда отчетливо зазвучали имена племен славян и русов. И насколько масштабными были эти изменения, настолько неясной и таинственной до сих пор остается эта эпоха для историков. Этносы меняли место жительства и раньше, но последствия этого касались обычно лишь племен, находившихся на первобытной стадии развития, а «цивилизованный мир» смотрел на их победы и катастрофы со стороны. Здесь же прежняя цивилизация в результате Великого переселения была разрушена, а на ее обломках возникла из синтеза римских и варварских черт новая Европа.

    Начало переселений датируется обычно концом IV в. н. э. – вторжением гуннов в Подунавье[341]. Но еще раньше гунны вторглись в Восточную Европу, населенную к тому времени аланами, роксоланами, сарматами, готами, гепидами, ругами и другими. Готский историк Иордан много страниц своей «Гетики» посвятил борьбе Готского союза и других народов Северного Причерноморья с неожиданно нагрянувшими кочевниками.

    Гунны считаются выходцами из Азии, районов, расположенных к северу и северо-западу от Китая. Но до IV в. н. э. упоминается народ с таким названием и в Европе. Например, Птолемей помещает гуннов между бастернами и роксоланами у устья Борисфена (Днепра)[342]. У побережья Северного моря известна область Гунналанд, которую занимало фризское племя (отсюда популярные на севере средневековой Европы имена Гундобад, Гундерикс и др.)[343]. Такое разнообразие гуннов в отдаленных друг от друга уголках Евразии объясняется просто. Слово «хун», «гун» одинаково для всех языков уральской группы (к ним относятся и финно-угорские языки) и обозначает человека вообще. А очень многие народы в качестве самоназвания используют слово «люди». Особенно это касается этносов, сложившихся еще до начала разложения первобытно-общинного строя. Поэтому несколько уральских племен независимо друг от друга могли принять этот этноним.

    Но во всяком случае с уверенностью можно сказать, что гунны, потревожившие относительное спокойствие Европы, пришли не с севера Европы и не из Причерноморья. Это было племя азиатское и кочевое, о чем говорит и его образ жизни, и внешний вид, известные из описаний современников. Во внешности гуннов явно проглядывают черты монголоидной примеси: малорослые, сухопарые, безбородые, «с дырами вместо глаз»[344]. Но об их продвижении до Танаиса – Дона римские авторы знали очень мало, как и вообще о народах, которые там жили. Известно, что на Кавказ гунны пришли в 360—370 гг. и в конце IV в. они прорвались через Дербент в Закавказье и оттуда посягали на центр Сирии, Антиохию.

    В течение долгого пути с предгорий Тянь-Шаня в Европу Гуннский союз вбирал в себя все новые и новые племена, как позже происходило и с монголами. Это отразилось в легенде о происхождении гуннов, записанной Иорданом, в которой он связывает их этногенез и с готами:

    «Король готов Филимер… вступил в Скифские земли (Северное Причерноморье. – Е.Г.). Он обнаружил среди своего племени несколько женщин-колдуний… Сочтя их подозрительными, он прогнал их далеко от своего войска и, обратив их таким образом в бегство, принудил блуждать в пустыне. Когда их, бродящих по бесплодным пространствам, увидели нечистые духи, то в их объятиях соитием смешались с ними и произвели это свирепейшее племя, которое жило сначала среди болот…»[345]

    Ко времени появления гуннов в Восточной Европе было два сильных объединения: Аланский и Готский племенные союзы. Они вели уже полуоседлый образ жизни, и нашествие «зверино-диких» кочевников привело их в смятение и вызвало внутренние распри. Например, Аммиан Марцеллин сообщает, что могущественный король готов Германарих наложил на себя руки, поняв, что сопротивление бесполезно.

    Аланский союз, в который входили и роксоланы, попытался сопротивляться. Встреча произошла, очевидно, еще восточнее Дона, где селилась часть ираноязычных племен. Но сделать это было весьма трудно из-за непрочной организации союза. По словам того же Аммиана, в него входили очень разные народы, отделенные друг от друга обширными пространствами и бродившие по неизмеримым степям, как номады[346]. Здесь же Аммиан рассказывает и о том, как выглядели аланы: они отличались светлыми волосами, высоким ростом, быстрой реакцией и устрашающим видом из-за свирепости во взгляде. Иордан еще отмечает, что аланские племена были равны гуннам в бою, но отличались от них «общей человечностью» традиций. Это их, очевидно, и подвело, как обычно бывает при встрече относительно высокой культуры с воинственными дикарями. Часть аланских племен двинулась под напором гуннов на запад, побуждая к тому же находившихся на их пути готов, вандалов, свавов. Еще одна группа присоединилась к гуннам. Что сделали другие участники Аланского союза – из письменных источников мы не знаем, поскольку латинских книжников другие, тем более отдаленные от них народы, интересовали в то неспокойное время только в связи с проблемами разваливающейся Империи.

    Оставшиеся без вождя готы для разросшегося Гуннского союза не представляли преграды. И перейдя Днестр, гунны оказались на Дунае уже в виде сложного объединения, в котором «европейцев» было больше, чем «азиатов». Одни племена, как остроготы («восточные готы»), гепиды, часть ругов являлись военным подкреплением гуннам. Другие обеспечивали союз данью и снабжали войско продуктами. Сами завоеватели постепенно смешивались с покоренными, перенимая их язык и обычаи. Ближайшие потомки современников событий – Приск и Иордан – сообщают, что напиток гуннов назывался «медос», а тризна по умершему – «страва». Это свидетельствует о наличии в рядах гуннов славян. В V в. гуннские вожди носили уже имена покоренных народов – аланские, готские и другие. Да и другие племена стали перенимать имена один у другого, о чем также сообщает Иордан. Начался неотвратимый процесс взаимной ассимиляции, появления новых этносов. Поэтому несмотря на существующие письменные источники, восстановить этническую историю времен Великого переселения очень трудно.

    Не сильно поможет и археология, во всяком случае, на данном этапе развития. Для более или менее объективного исследования археологических памятников и их этнической интерпретации нужно найти стационарные поселения или же (если это касается кочевников) – хотя бы могильники. При постоянном перемещении культурный слой не успевал образовываться. Едва основав поселение, жители вынуждены были переходить на новое место. Поэтому находки этой эпохи случайны и определить их этническую принадлежность очень трудно.

    Однако именно на Великое переселение народов приходятся первые, весьма смутные, упоминания этнонима «рус» в Восточной Европе.

    Народ «рос» по соседству с амазонками и в борьбе с Германарихом

    Подтверждение данным археологии и лингвистики о русах в Северном Причерноморье и Крыму VI – VII вв. можно найти и в письменных источниках. Впервые народ Hros упоминается в сирийской хронике Псевдо-Захарии VI в. в причерноморских степях по соседству с амазонками и другими скифо-сарматскими племенами. Все народы, о которых говорит в данном случае хроника, находятся за «Каспийскими воротами» (так называли Дербент) к северу от Кавказа в «гуннских пределах»:

    «Анвар, себир, бургар, алан, куртаргар, авар, хасар, дирмар, сиругур, баграсик, кулас, абдел, ефталит – эти 13 народов живут в палатках, существуют мясом скота и рыб, дикими зверьми и оружием. В глубь от них (живет) народ амазраты и люди-псы, на запад и на север от них (живут) амазонки, женщины с одной грудью; они живут сами по себе и воюют с оружием и на конях. Мужчин среди них не находится, но если желют прижить, то они отправляются мирно к народам по соседству с их землей и общаются с ними около месяца и возвращаются в свою землю… Соседний с ними народ рос, мужчины с огромными конечностями, у которых нет оружия и которых не могут носить кони из-за их конечностей. Дальше на восток у северных краев еще три черных народа»[347].

    Сирийский автор хорошо знал население Северного Кавказа, но о жителях более северных территорий имел туманное представление. Народ рос он помещает на северо-запад от людей – псов и амазонок. Давно установлено, что первое описание амазонок появилось под впечатлением знакомства с кочевыми племенами, у которых существовал поздний матриархат. В таком виде, вероятно, они упоминаются у Геродота (V в. до н. э.). Но впоследствии амазонки стали таким же традиционным географическим сюжетом для развлечения публики, как остров Фуле, люди-псы (кстати, тоже упомянутые еще у Геродота) и загадочная рыба, одного куска которой хватает для фантастического повышения мужской потенции. Описание росов («мужчины с огромными конечностями, у которых нет оружия и которых не могут носить кони из-за их конечностей»), очевидно, почти так же далеко от действительности, как и рассказ об амазонках.

    Для автора этого сообщения место жительства росов – это почти край света, где обязаны жить народы-мифы. Поэтому, конечно, бесполезно согласовывать информацию о росах у Псевдо-Захарии с какими-то этнографическими реалиями. Такие попытки обречены на провал.

    Но есть и другая версия реконструкции текста сирийца. В настоящее время норманистски настроенные ученые предпочитают (в традициях Г. Бараца и других представителей еврейской историографии) относить этот источник к области мифологии, связывая с библейским именем «Рош» и его неверным переводом в византийской литературе[348]. Но Н. В. Пигулевская, единственный серьезный исследователь этого сообщения, отмечает, что оно взято не из греческих источников[349].

    О неком «вероломном племени росомонов» упоминает в рассказе о событиях IV в. н. э. в Причерноморье поздний римский историк Иордан:

    «Германарих, корольготов, хотя… и был победителем многих племен, призадумался, однако, с приходом гуннов. Вероломном уже племени росомонов, которое в те времена служило ему в числе других племен, подвернулся тут случай повредить ему. Одну женщину из выше названного племени (росомонов), по имени Сунильду, за изменнический уход (от) ее мужа, король (Германарих), движимый гневом, приказал разорвать на части, привязав ее к диким коням и пустив их вскачь. Братья же ее, Сари Аммий, мстя за смерть сестры, поразили его в бок мечом. Мучимый этой раной, король влачил жизнь больного. Узнав о несчастном его недуге, Баламбер, король гуннов, двинулся войной на ту часть (готов, которую составляли) остроготы; от них везеготы, следуя какому-то своему намерению, уже отделились. Между тем Германарих, престарелый и одряхлевший, страдал от раны и, неперенеся гуннских набегов, скончался на стодесятом году жизни.

    Смерть его дала гуннам возможность осилить тех готов, которые… сидели на восточной стороне и назывались остроготами»[350].

    Это сообщение относится к последней четверти IV в. н. э. Росомоны представлены как весьма ненадежные союзники-вассалы одного из готских вождей – Германариха. Накануне гуннского нашествия между готами, которых возглавлял Германарих, и росомонами, очевидно, произошел политический разрыв. Ситуация, описанная в приведенном тексте, такова: Германарих подверг жестокой казни жену некоего вождя – Сунильду. Причем неясно, чей это был вождь – росомонский или готский. Высказывалось предположение, что это был готский предводитель Ала фей, но точных данных нет. Он вполне мог быть и готом, поставленным над подчиненным племенем. По крайней мере, он был положительно настроен к готам, чего нельзя сказать о его жене. Ее братья, Сар и Аммий, отомстили за сестру, ранив Германариха в бок.

    Сведения Иордана уникальны. Кроме него, об этом народе не упоминает ни один источник, как ни один древний автор не уделяет значительного места «государству Германариха» в Северном Причерноморье. Вот этот факт объяснению поддается легко. Ни одно потестарное объединение времен военной демократии не могло быть стабильным, несмотря на описания Иордана. Он не просто готский историк. Он летописец лишь одного из готских племен, задача которого политизирована в угоду одной племенной группе остроготов. Руководствуясь политическими соображениями, Иордан изложил предание о Германарихе, наполнив его таким содержанием, которое соответствовало современным ему представлениям, штампам, принятым в VI в. при написании истории народов[351]. Об этом свидетельствует попытка Иордана включить в «государство Германариха» почти всю Восточную Европу, а также его желание опровергнуть версию о самоубийстве вождя при появлении гуннской опасности. Однако историю остроготов Иордан знал прекрасно. В данном случае он лишь решил привязать один из ее известных эпизодов к щекотливой политической теме.

    Споры об этнической принадлежности росомонов ведутся более двух столетий: их пытались отождествить с роксоланами, герулами, готами, славянами. Интерес вызывает начало слова – рос. Традиционной является иранская этимология этой части этнонима. Б. А. Рыбаков возводит к осетинскому «мойне» (муж) и вторую часть, считая, однако, росомонов славянами[352]. Другой специалист по древнейшей русской истории, А. Г. Кузьмин связывает росомонов с ругами[353].

    Иордан упоминает в «Гетике» и роксолан, и ругов в традиционном написании – Aroxolani, Roxolani; Rugi, Rogi. Однако если «роксоланы» упомянуты только дважды в части, заимствованной Иорданом у одного из античных авторов[354], то о ругах историк готов говорит постоянно, и на протяжении всего повествования этот этноним не менялся. В решении этого вопроса может помочь этимология упомянутых Иорданом имен.

    Известные иранисты В. И. Абаев и А. Н. Карсанов имена Sarus и Ammius выводят из сармато-аланских наречий (sar – «глава», ama – «могучий»[355]). Единственный «камень преткновения» – имя женщины. «Сунильда» явно происходит из германских языков и обозначает «Лебедь». Но этот факт объясняется, если вспомнить, что она была женой готского или верного готам вождя. Вполне естественно, что, выйдя за – муж, женщина принимает имя или прозвище на наречии мужа.

    Учитывая упоминания о роксоланах у античных авторов и народе «рос» у Псевдо-Захарии, а также археологический материал, надо признать, что североиранская принадлежность росомонов Иордана более вероятна. И жили росы-росомоны в IV – VI вв. именно в Северном Причерноморье.

    Также в Северном Причерноморье и Крыму фиксируется большое количество топонимов с корнем рос. По нижнему Днепру, на восточном берегу Керченского пролива, в Юго-Западном Крыму античные и ранневизантийские авторы упоминают массу названий с этим корнем[356].

    Рядом с Таматархой (Тмутараканью) в начале II тысячелетия н. э., по сообщению византийских и арабских источников, находился город Русия. Этот пласт, несомненно, связан с проблемой Азово-Причерноморской Руси. О. Н. Трубачев, изучив гидронимию Юго-Восточной Европы, пришел к заключению, что междуречье Северского Донца и Дона (область салтово-маяцкой культуры) и Приазовье можно назвать единым гидронимическим ареалом. Эту территорию лингвист связывает с Азово-Черноморской Русью[357]. Топонимы и гидронимы Северного Причерноморья и Подонья О. Н. Трубачев считает в основе индоиранскими (реликтовое население Причерноморья и Крыма – синды и меоты), однако иранисты отмечают, что приводимым академиком данным можно найти объяснения и в североиранских языках.

    Как данные археологии, так и сведения письменных источников относятся в основном к первой половине I тысячелетия н. э. (топонимию датировать крайне сложно). Единственное, что не позволяет напрямую вывести русов салтовской культуры из Крыма и Северного Причерноморья, – отсутствие в аланских памятниках этой территории керамики, идентичной салтово-маяцкой и ее ближайшим прототипам.

    Русы-рухсы на Кавказе в археологии и письменных источниках

    Происхождение салтовцев от алан Северного Кавказа вызывает гораздо больше вопросов. Археологические находки в Крыму и на Северном Кавказе, которые связывают с генезисом лесостепного варианта салтовской культуры, синхронны. С одной стороны, есть свидетельство путешествовавшего по Северному Кавказу в XIX в. Ю. Клапрота о переселении аланясов с Кавказа на Дон, при этом Клапрот ссылается на осетинские предания и грузинские хроники, но не указывает конкретных источников, а также причин переселения[358]. Это согласуется с гипотезами о северокавказском происхождении носителей лесостепного варианта. Наиболее приемлемой из них является версия С. А. Плетневой об арабском нашествии в первой половине VIII в. как основной причине миграции алан.

    Действительно, арабские источники сообщают о ряде походов полководцев халифата на алан Кавказа. Дело в том, что Кавказский хребет тогда попал в сферу интересов набиравшего силу Арабского халифата. Эти горы, особенно их центральная часть, издревле служили естественной границей между странами Восточной Европы и Передней Азии. По ним проходило ответвление Великого Шелкового пути. Закрепиться в Центральном Предкавказье пытался и Сасанидский Иран, а после его падения задача «по наследству» перешла к халифам.

    Натиск арабов на Кавказ начался во второй половине VII в. Их основным противником на этом фронте была Византия, традиционно имевшая влияние на закавказские государства. В то время кавказский регион представлял собой скопление независимых «стран», которых, по данным арабских источников, насчитывалось 113. Наиболее сильными из них были Алания и Хазария, с которыми после покорения Закавказья и пришлось бороться арабам. Помощь в битвах с завоевателями иногда оказывала Византия, которая в то время и сама была объектом арабских нашествий (с 715 по 717 г. брат халифа аль-Валида Маслама осаждал Константинополь).

    В. А. Кузнецов даже называет Византию, Хазарию и алан «единым антиарабским фронтом»[359], хотя каждая из этих стран преследовала свои цели, и войны с арабами перемежались междоусобными конфликтами. И если в конце VII в. алан еще можно было назвать союзниками хазар, то в 720-е гг. отношения между ними испортились. Например, в 721—722 гг. аланы воевали с хазарами, а в 723—724 гг. пропусти – ли арабов через свои земли к хазарскому Баланджару. В 728/ 729 гг. (110 г. хиджры) Маслама предпринимает большой поход против хазар со стороны Дарьяльского ущелья. Это можно было сделать только при хороших отношениях с аланами. В 730—750-е гг. арабо-аланский союз распался, и полководцы халифата снова напали на Аланию. Конфликт завершился завоеванием в начале 750-х гг. Дарьяла, который еще назывался «Баб аль-Алан» (ворота алан), куда был поставлен арабами гарнизон из особо преданных воинов.

    То есть ситуация у кавказских алан была не из легких, но и не настолько катастрофичная, чтобы бежать с насиженных мест. Но давайте на минуту согласимся с позицией С. А. Плетневой. По ходу военных действий видно, что чаще всего с арабами вынуждены были встречаться жители побережий рек Терека и Сунжи (на Тереке, у поворота Большого Кавказского хребта, и располагаются Аланские ворота). Именно они, по логике, и должны были покинуть свои поселения.

    Итак, эти события географически должны были коснуться алан, находившихся на трассе Дарьяльского прохода и в окрестностях нынешнего Владикавказа. Но, как заметил В. А. Кузнецов, в археологических памятниках этих мест совершенно отсутствует картина катастрофы и ухода населения. Напротив, наблюдается постоянный прирост жителей и непрерывность в материалах могильников – Чми, Балта, Тарское, Камбилеевский[360]. Кроме то го, и самое главное, археологические комплексы этих памятников несвязаны с генезисом салтовской культуры ни по инвентарю, ни даже по обряду погребения[361]. А именно этот район связывается учеными с выделением и распространением со II – III вв. н. э. дигорского диалекта – языка осов. То есть именно эти аланы и были предками современных осетин. Но кто же тогда оставил могильники и поселения Центрального Предкавказья, которые так похожи на салтовские?

    Вообще на территории, которую письменные источники закрепляют в Предкавказье за аланами, исследователи выделяют три основные группы памятников:

    1) восточная группа на правом берегу Сунжи, где преобладают подкурганные катакомбы с южной ориентировкой покойных;

    2) горы на юге (от Дигории до Приэльбрусья) с преобладанием склеповых сооружений;

    3) предгорья в районе Кисловодска с грунтовыми катакомбами (ориентировка различна)[362].

    Наиболее близкими к салтовским русам являются катакомбные могильники Кисловодской котловины – по инвентарю и могильник Мокрая Балка (также вблизи Кисловодска) – по форме погребения. Но сходство катакомб Кисловодской котловины по норме площади камеры наблюдается лишь в одном могильнике салтовской культуры – Нижнелубянском, причем частичное[363]. А в катакомбах Мокрой Балки очень мало вещей, характерных для салтовцев, отсутствуют даже весьма популярные на Кавказе салтовские поясные наборы.

    Интересен и сам вопрос о происхождении катакомбно-го обряда погребения на Северном Кавказе и связи его с сарматскими и аланскими племенами. Долгое время этномаркирующими признаками алан считались катакомбные захоронения и долихокранный узколицый антропологический тип.

    По мнению специалиста по сарматской археологии К. Ф. Смирнова, катакомбы на Северный Кавказ принесли сармат-Аландские племена Поволжья и Приуралья (этот археолог был сторонником сарматского происхождения алан)[364]. Но раскопки 1970—1990-х гг. на Кавказе поставили под сомнение этот тезис. Выяснилось, что катакомбы, считавшиеся характерными только для сармато-алан, распространялись в Центральном Предкавказье со II – I вв. до н. э., когда сарматов Поволжья здесь еще не было. Более того, К. Ф. Смирнов считает невозможным связывать именно этот тип катакомб с Поволжьем. Да и катакомбы Поволжья и Приуралья составляют не более 2 процентов от числа исследованных сарматских погребений. Между тем этот обряд был широко распространен в Северном Причерноморье до появления основной волны сарматов – в могильниках скифских племен и у меотов Прикубанья[365]. По данным В. А. Кузнецова, антропологический тип по – гребенных в катакомбных могильниках Крыма не менялся с первых веков до н. э., задолго до того, как впервые упомянут был этноним алан[366].

    Катакомбные и ямные захоронения Северного Кавказа III-V в.

    Те, кого античные авторы называли сарматами и аланами, реально были весьма разнородны в этническом отношении. На Северном Кавказе известны катакомбы и с брахикранными захоронениями (именно круглоголовость характерна для основной массы сарматских племен). Но более важно, что в этом регионе встречается два долихокранных узколицых типа: с крупной черепной коробкой и средней шириной лица («каспийский») и средне – или длинноголовый узколицый («понтийский»). Первый тип был больше распространен в восточной части Северного Кавказа и связывается выдающимся антропологом М. М. Герасимовой с аланами. Второй – на западе Центрального Предкавказья, и аналоги ему находятся в «меотских» могильниках[367]. «Понтийский» тип считается «местным», принадлежащим еще ираноязычному («позднескифскому», по мнению М. П. Абрамовой) населению первых веков до н. э. В этой связи по-новому можно взглянуть на особую близость салтовских серий скифским и скифо-сарматским черняховского времени и «полей погребений». Крайне важно также, что понтийский тип черепа распространен был и у салтовских русов, и у соседних с ними славян Среднего Поднепровья (в меньшей степени), и у причерноморских русов в Северо-Восточном Крыму VIII – X вв., которых упоминают византийцы.

    Однако этот вопрос еще не может быть решен однозначно: не прослежено прошлое «понтийского» типа до рубежа нашей эры, неизвестно, есть ли параллели ему в сармато-аланской культуре Приаралья II в. до н. э. – IV в. н. э.

    К «местным» иранцам относятся и те, кто оставил самый богатый катакомбный могильник Кавказа – Мощевую Балку в Карачаево-Черкессии. Именно сюда В. А. Кузнецов помещает главный город Алании VIII – IX вв., который находился на территории доминирующего племени – Рухс-ас восточных источников[368]. Как же были связаны рухсы Предкавказья и Русский каганат на Дону?

    Катакомбные могильники в районе Кисловодска появились в I в. н. э. и существовали непрерывно до VIII в. включительно. Исследователь аланских древностей Северного Кавказа М. П. Абрамова отметила очень любопытную тенденцию: в эпоху формирования аланской культуры на этой территории (IV – V вв.) наблюдается значительное сокращение катакомбных захоронений по сравнению с догуннским временем, появляются сарматские подбойные могильники. Это значит, что люди, хоронившие в грунтовых катакомбах, ушли, когда в этих местах появились гуннские орды (к концу IV в.). Сарматы же Поволжья наоборот были уже союзниками гуннов и помогали им в покорении Кавказа.

    В VII в. количество катакомб резко увеличивается, в частности в районе Кисловодска, где сопровождается появлением вещественных материалов салтовской культуры. М. П. Абрамова в 1984 г. связывала эти факты с «усилением роли Хазарского каганата»[369], но сейчас археолог справедливо отказалась от этой версии и оставила вопрос открытым. Можно предположить уже только на этом материале другую связь: с завершением Великого переселения народов потомки тех, кто покинул эти земли в IV в., стали возвращаться. Остается выяснить, как они назывались в сохранившихся письменных источниках.

    Известны сообщения целого ряда арабо-персидских историков IX – XV вв., где этноним ар-рус действительно фигурирует в рассказах о событиях, разыгравшихся на Кавказе в VI – VIII вв. Писавший по-арабски персидский филолог и историк конца Х в. ас-Са’алиби в своем сочинении «Лучшее из жизнеописаний персидских царей и известий о них», повествуя о строительстве в первой половине VI в. Хосровом I Ануширваном Дербентской стены, среди враждебных персам северных народов упоминает тюрков, хазар и русов. Во второй половине XV в. прикаспийский историк Захир ад-дин Мар’аши, опираясь на древние сведения, тоже писал, что русы в VI в. обитали на Северном Кавказе[370]. А. П. Новосельцев в связи с этим предполагал, что под русами здесь мог иметься в виду какой-то народ иранской языковой группы[371].

    Еще одно раннее упоминание русов на Кавказе у восточных авторов связано с событиями 643/644 гг., когда арабы, захватив Закавказье, подступили к Дербенту. С правителем этого города Шахрбаразом они заключили соглашение. По нему арабы освобождали Дербент от уплаты дани, но Шахрбараз обязан был охранять Дербентский проход от северных соседей.

    Согласно несохранившейся пространной (наиболее древней) редакции «Истории царей» ат-Табари, правитель Дербента Шахриар (Шахрбараз) заключил мир с арабским полководцем, объяснив фактическую сдачу города так:

    «…Я нахожусь между двумя врагами: однихазары, другиерусы, которые суть враги всему миру, в особенности же арабам»[372].

    В том же источнике под VII в. есть и такая локализация русов:

    «В этих горах (Кавказ. – Е.Г.) по ту сторону, когда проходят мимо руса и джуран (конъектура Б.А.Дорна – „алан“. – Е.Г.),то находят государство и многие города, которые называют Баланджаром…»[373]

    В краткой редакции ат-Табари есть такое сообщение:

    «Жители этих стран, все неверные, из хазар, русов и алан. Они смешались с тюрками и взаимно соединились с ними посредством бракосочетаний»[374].

    Это подтверждается и данными археологии о развитии культур Северного Кавказа, когда в одной могиле муж похоронен по одному обряду, а жена – по другому.

    Русы как племя, родственное аланам и живущее по соседству, упоминаются и в других арабо-персидских источниках, в том числе и великим поэтом XII в. Низами Гянджеви в «Искандер-наме». Прототипом главного героя этой поэмы является Александр Македонский. Подвиги Александра в Азии надолго остались в памяти жителей этого региона, и несмотря на то, что эллинистический полководец был завоевателем, вплоть до позднего Средневековья в Средней Азии и Иране слагали о нем легенды. Со времен эллинизма на Востоке создавались хроники и романы, в которых Александр терял черты иноземного завоевателя и оказывался полубожеством, благоволящим к Востоку. Персидский поэт Фирдоуси в «Шахнаме» даже говорит о его кровном родстве с иранским царем из династии Ахеменидов Дарием II! Более того, Александр удостаивается упоминания в одной из сур Корана под именем Зу-ль-Карнайна («Двурогого»)[375]. Причем мусульмане причисляют его к сонму пророков.

    Катакомба № 17.Для В: закладная плита.Для Д: сосуды; бляшки Х-видные медные; бляшки геральдические; обломки пряжки (?) с ремешком; фрагменты ремешков; фибула двухпластинчатая, серебро; бусы янтарные, 2шт.; бусы, розовое стекло, 8шт.; буса золотостеклянная; буса розовая; буса цилиндрическая глазчатая; буса синяя с желтым зигзагом; буса; буса биконическая красная; бисер; бусы с глазками; пряжки; чешуйки медные; пряжка во фрагментах; вставки от пряжек стеклянные; ножКатакомба № 19.Для А, Г: 1 – буса; 2,3 – кружки лепные.На плане А закладная плита удалена, Б – плита до снятия обмазки, В – плита после удаления обмазки

    В поэме Низами эллинский правитель действует во второй половине I тысячелетия н. э. В воображении поэта (хотя Низами доподлинно знал, что Александр умер в 321 г. до н. э.) Искандер – мусульманин, совершающий паломничество в Мекку и пропагандирующий среди кипчакских женщин ношение чадры. Исторические походы македонского полководца смешаны в поэме с войнами арабов на Кавказе и походами в степи Заволжья. Очевидно, повлияли на азербайджанского автора и известия о походах русов на Бердаа и другие кавказские города в X – XI вв. Во всяком случае, описание русов и их страны у Низами весьма подробное. Мы его приводим в прозаическом (более точном) переводе М. Тебенькова:

    [376] «Соблаговоли, великий царь, отомстить за меня несправедливым русам, которые похитили наших юных красавиц из супружеских лож Абхазии… Рус, жадный к битвам, явился к нам ночью из стран аланов и арков и ударил на нас, словно град. Не смогши пробить себе путь через Дербент и его окрестности, он пустился в море и на палубах своих судов совершил вторжение… и пробудил в этой стране ненависть, которая издревле разделяла наши две народности (выделеномною. – Е.Г.)… Он (рус. – Е.Г.) не оставил ничего, что было собрано в Абхазии… Этот народ опустошил всю территорию Бердаа…

    Это нечто иное, как разбойники, подобные волкам и львам. Они никогда не предаются веселию пиров… Они овладевают странами и покоряют города…[377] Кинтал, который шел во главе русов, заметив, что небо принимает зловещий вид, собрал войско всеми Русиях, из которых он сделал как был семь молодых невест. Его войско состояло из буртасов, аланихазар… Все эти отряды казались залитыми в железо; шлем того же металла покрывал их головы.

    (…) Александр сказал: «…начиная с тех гор, которые проходят по земле хазар, до самого моря Китайского, земля покрыта племенами тюрков, которые, несмотря на то что неособенно расположены к румийцам, превосходят их по ненависти, которую питают к русам. Возбудив тюрков этих стран напасть на русов, возможно их утомить и сдержать их напор»[378].

    Согласно законам жанра, Искандер победил русов, но даже у такого воина ушло на это немало сил. Показательно, что войне с русами Низами отводит около пятой части от описания походов Искандера. Это говорит о силе племени, с которым пришлось столкнуться на Кавказе халифату. Хазары, например, такого впечатления на арабов и персов не произвели.

    Сведения Низами, несмотря на всю свою поэтизированность, бесценны. Предводитель русов носит иранское имя Кинтал. Абхазы и русы испытывают друг к другу давнюю ненависть, которая возможна только у соседей – соперников. Войско русов, противостоящее Искандеру, состояло из хазар, буртасов, алан. Низами постоянно локализует русов в стране Алан.

    Русов на Кавказе знает и Фирдоуси. Великий перс их упоминает в связи с событиями начала VIII в. Персонажи, конечно, античные – Дарий и Филипп Македонский, но под личиной Дария выступает у Фирдоуси арабский халиф, а румийцы Филиппа – это византийцы. Фирдоуси предлагает такую версию войны халифата с Византией: арабы вышли к румийским рубежам со стороны Кавказа, вступив в соглашение с «владыкой русов»[379].

    В персидской хронике «Письмовник» упоминается Георгий Лаша, называемый «царем царей Абхаза, Шака, Алана и Руса»[380]. Все это свидетельствует о локализации неких русов на Северном Кавказе рядом с аланами, причем западнее их (вспомним, что русы у Низами – соседи абхазов).

    Этот народ жил на Кавказе и в IX – XI веках – известно много сообщений о нападениях русов на города Дербент и Бердаа, а также об их вмешательстве в политику закавказских правителей. Сохранились эти факты в местных хрониках государств Восточного Закавказья – Ширвана и Дербента. К тому времени Арабений халифат уже не являлся сильным государством, каким он был в VIII в. при Омейядах и Аббасидах. Кавказские правители арабского происхождения (эмиры) зависели от халифов только номинально. Больше их волновали отношения между собой и с соседями, а также с главами городских общин – раисами. Эти раисы вели самостоятельную политику, могли диктовать эмирам свои условия и иногда даже свергали их. Тогда эмиры призывали на помощь воинов из соседних племен. Этими событиями наполнена «История Ширвана и Дербента».

    Самое раннее упоминание о русах в этой хронике – в главах, относящихся к аль-Бабу (Дербенту) под 987 г. (377 г. хиджры). Тогда эмир Дербента Маймун, сильно притесняемый раисами, договорился с русами о помощи. Они и прибыли на 18 судах. Это, конечно, было бы невозможно, находись русы далеко от города, как думают некоторые историки. В других сообщениях русы упоминаются как своеобразная наемная дружина эмира:

    «Эмир Маймун оставался в правительственном здании как пленник, а вся власть была в руках раисов… Эмир Маймун тайно искал помощи против раисов урусов, и в 377/987 г. они прибыли на 18 судах. Сначала они послали один корабль, чтобы выяснить, действительно ли эмир желает их помощи, и, когда русы вывели эмира (из его заключения), народ аль-Баба соединенными усилиями перебил их всех до единого, а остальные корабли поплыли в маскат и разграбили его. От туда они последовали в Ширван и Муган…

    В 378/988 г. эмир Маймун восстановил цитадель аль-Баба и укрепился в ней. В 379/989 г. в аль-Бабе начались беспорядки, вызванные Мусой, проповедником из Гиляна… Дело кончилось тем, что проповедник сосредоточил в своих руках все государственные дела. Он потребовал у эмира выдать ему его телохранителей-русов (гуламов. – Е.Г.), чтобы им был предложен и сламили смерть. Так как эмир ответил отказом, начались беспорядки, и в 380/990 г. эмир укрепился в цитадели против проповедника. Муса и народ аль-Баба осаждали ее 28 дней, и дела приняли такой оборот, что эмир был вынужден просить проповедника обеспечить ему безопасность(с условием), что он сдаст ему цитадель, а сам со своими гуламами уедет в Табаристан, что и было разрешено…

    В 416/1025 г. эмир Мансур женился на Сарийе, дочери владетеля Сарира. В 423/1032 г. эмир Мансур с газиями (воины – «борцызаверу». – Е.Г.) исламских центров совершил большой поход. Дело было в том, что русы напали на владетелей Ширвана, ограбили их и убили, а также полонили множество людей. Когда они возвращались с награбленным добром и пленными, газии аль-Баба и пограничных областей с эмиром Мансуром во главе, заняв теснины и дороги, предали их мечу, так что спаслись немногие. Они отняли у них всю военную добычу, живую и неодушевленную, которую те захватили в Ширване. (После) этого русы и аланы вознамерились отомстить. Они собрались вместе и выступили по направлению аль-Баба и пограничных областей. Прежде всего в 424/1033 г. они двинулись на аль-Карах, где была только маленькая кучка (воинов)… Господь даровал победу мусульманам, которые перебили множество аланов и русов. Властитель алан был силой отражен от ворот Караха, и навсегда были прекращены притязания неверных на эти исламские центры»[381].

    В последнем сообщении русы опять упоминаются в связке с аланами как родственные и союзные народы.

    Поволжье, Ширвани Дербент в раннем Средневековье

    Сохранились сведения о русах на Кавказе и у ранних арабских географов. Один из первых арабских географов Мухаммад ибн Муса аль-Хваризми (80-е гг. VIII в. – после 847 г.), описывая «гору» между Черным и Каспийским морями, в которой располагаются аль-Баб ва-ль-Абваб (Дербент) и Баб аль-Алан (Дарьял), упоминает, что с севера к центру этой горы прилегает «Р-ф-сийа у гор и Баб аль-Хазар»[382]. Арабские буквы вав и фа отличаются в скорописи только одной диакритической точкой, так что конъектура «Русийа» в связи с изложенными выше фактами вполне уместна.

    В арабских сочинениях позднего Средневековья русы упоминаются в составе первоначального ядра армии Каирского султаната вместе с аланами (вариант – асами), черкесами и кипчаками. Аль-Калкаманди, каирский историк, говорит еще и о землях этих русов:

    «Черкесы, русы, асы имеют благоустроенные и населенные города, засаженные плодородными деревьями…»[383]

    То есть представление о русах как о ближайших соседях северокавказских народов сохранялось на Востоке весьма долго.

    Интересно, что в очень подробных этнографических описаниях Кавказа школы Джайхани, датируемых IX в. (см. главу 1), аланы подразделяются на четыре племени, причем «почет и власть принадлежит племени, называемому Рухс-ас». В. Ф. Минорский и Ф. Х. Гутнов[384] бесспорно переводят это название как «светлые асы» и возводят его к роксоланам Северного Причерноморья.

    Первый компонент этого этнонима переводится с иранских наречий как «светлый, белый», что символизирует не только цвет, а имеет социальный оттенок, показывая особое положение роксолан в сармато-аланской среде. Само название «роксоланы» скорее всего соединило в себе (по мнению античных авторов) два этнонима, один из которых – рокс – был, учитывая данные археологии, антропологии и лингвистики, североиранского, но не сарматского происхождения. Представления о светлом в племенных индоиранских названиях – указание на «царственность». «Рокс» как определение одной из частей североиранских племен еще в Причерноморье стало самостоятельным этнонимом и путем народно-диалектического упрощения ks>s(s) превратилось в рос/рус[385].

    Вполне возможно, что именно с миграцией этих русов связано появление с VI в., после того как стихло Великое переселение народов, катакомбных погребений в Кисловодской котловине с инвентарем, так похожим на салтовский. На рубеже нашей эры это племя занимало, видимо, пространство от запада Центрального Предкавказья до Таврики, но начало Великого переселения заставило, очевидно, часть его отправиться на запад. В VI – VII вв. они вернулись, обретя в Причерноморье и Европе во время гуннских походов другую материальную культуру. Этот район являлся одним из ключевых на торговом пути, продолжавшемся на «реке Рус», и поддерживал постоянную связь с лесостепным вариантом салтовской культуры.

    Это предположение подтверждают и эпиграфические данные. Осетинские надписи, найденные в окрестностях Кисловодска, идентичны надписям Подонья как палеографически, так и лингвистически. Они соответствуют выделенному Г. Ф. Турчаниновым ясскому диалекту – «смеси» (вернее – синкретизму) дигорского с иронским[386] (дигорон, ирон – самоназвание осетин. – Прим. ред.).

    Таким образом, нельзя утверждать, что кавказские аланы стали основным этносом в формировании Русского каганата в Подонье. Слишком много у них археологических различий. Скорее, часть кавказского ираноязычного населения – «кавказские русы», которые археологически представлены памятниками Кисловодской котловины, имеют один исток с салтовцами – причерноморское племя роксолан, часть которого после гуннского нашествия отошла в Западное Предкавказье.

    Не исключено, что некоторые из кавказских русов мигрировали в Подонье после начала функционирования торгового пути по «реке Рус».

    Согласно данным истории языка и эпиграфики, надписи Верхнесалтовского и Маяцкого городищ менее насыщены буквами сиро-несторианского хабита, характерного для степного Подонья и Северного Кавказа. Это может быть объяснено, по предположению Г. Ф. Турчанинова, тем, что жители этих городищ отошли от Черноморского побережья в глубь Подонских степей раньше, чем эти места подверглись нашествию гуннов, среди которых было много асов-несториан.

    Славяне и русы в Среднем Поднепровье: знакомство

    Яркие признаки оседлого населения появились в бассейне Северского Донца, Оскола и Дона лишь на рубеже VII – VIII вв. Промежуток же между этими периодами – конец IV – VII вв. (время Великого переселения народов и сразу вслед за ним) – самый темный в археологическом отношении в истории Юго-Восточной Европы, которая представляла собой своеобразный «этнический котел». Определить этническую принадлежность редких поселений и погребений практически невозможно: истоки одних предметов находят в Прибалтике, других – в городах Причерноморья, третьих – в сармато-аланской среде. Во всяком случае, катакомбные погребения, характерные для лесостепного варианта салтовской культуры, которые с уверенностью можно было бы датировать V – VII вв., в этом районе неизвестны.

    Да и климатические условия этого региона, в частности Поднепровья, в конце IV – начале VI в. были малопригодны для жизни. В конце IV в. началось резкое похолодание (холоднее всего было в V в.), стало сыро и болотисто. Поэтому и ждать больших находок этого времени не приходится.

    Но в данном случае этномаркирующим признаком могут служить и стационарные ремесленные поселения. Непосредственная генетическая связь прослеживается между салтовской лощеной керамикой и гончарной посудой VI – VII вв. так называемых «пастырского» и «канцеровского» типов. Поселки гончаров в Среднем и Нижнем Поднепровье – Пастырское городище, Балка Канцерка, Стецовка, хронологически и территориально вписываясь в пределы славянской пеньковской культуры, были бесспорно ей иноэтничны.

    Пеньковская культура относится к области распространения славянской пражской керамики. Свое название эта посуда получила по местам первых находок – в Чехии и на Житомирщине (поселение Корчак). Славяне изготавливали посуду только для домашних и ритуальных нужд. Керамика обычно не выходила за пределы села, не говоря уже о продаже в другие регионы. Гончарного круга славяне не знали, и если появлялись круговые горшки и кувшины в какой-нибудь славянской культуре, это означало прибытие какого-нибудь иного этноса. После распада союза славян с этим народом искусство гончарного круга забывалось за ненадобностью.

    И основной тип пражско-корчакской керамики – это лепные высокие горшки с усеченно-коническим туловом, слегка суженным горлом и коротким венчиком. На большей части посуды нет никакого орнамента. Только изредка встречаются горшки с косыми насечками по верхнему краю венчика[387]. Эта керамика характерна для всего славянства в период после Великого переселения и до образования славянских государств. Хотя и позже, когда в городах вовсю работали гончарные мастерские, в селах продолжали лепить традиционные горшки. Такой была керамика и балтийских славян, и дунайских, и на Адриатике, и на Днепре.

    Пеньковская культура простиралась в V – VII вв. от Нижнего Дуная до Северского Донца. Но в отличие от более западных славян, пеньковцы не знали курганов (господствовали урновые и ямные трупосожжения) и височных колец, по которым обычно различают группировки славян. Считается, что эти особенности достались пеньковцам от славян черняховской культуры, на которых оказало влияние двухвековое общение с готами, сарматами, даками, кельтами, аланами и другими жителями Северного Причерноморья II – IV вв. н. э.

    Пеньковская культура

    Культурный слой на всех поселениях славян очень незначителен. Значит, период эксплуатации каждого селища был недолгим. Очевидно, это связано с неспокойной обстановкой в то время. Славянские племена в V – VII вв. появились на исторической арене как воины, беспокоившие границы Византии, и известно, что жители Поднепровья тоже участвовали в этих походах. Кроме того, подсечно-огневая система земледелия, которую практиковали тогда славяне, требовала частых переселений на новые места (после истощения почвы).

    Застройка славянских поселений, как и почти везде, бессистемна, укреплений нет. Но на данной территории жили не только славяне. Обычно индикатором пеньковской культуры называют пальчатые и антропоморфные фибулы (застежки для плащей). Производились они, по мнению ряда ученых, на Пастырском городище в Поднепровье.

    Славяне, как известно, до принятия христианства покойных сжигали. Но в достоверных погребениях с трупосожжениями подобные фибулы не найдены. Зато обнаруживают их в захоронениях по обряду ингумации. Таких умерших хоронили вытянуто на спи не, головой на северо-запад, с руками, лежащими вдоль туловища. Пальчатые фибулы находятся на плечевых костях – там, где был плащ. Ясно, что обряд погребения языческий, но не славянский. Однако около умершего, как правило, обнаруживается лепной славянский горшок с посмертной пищей!

    Вообще плащи с фигурными застежками были очень популярны у народов, живших на границе с Римской империей и испытавших ее влияние, особенно на Дунае. Дунайские истоки многих пастырских украшений, в том числе и фибул, бесспорны. Немецкий ученый И. Вернер отмечает генетическую связь пальчатых фибул Приднепровья с фибулами крымских готов, гепидов и южнодунайских германских групп на византийской территории, замечая, что «германские» фибулы были парными и являлись принадлежностью женской одежды[388]. А. Г. Кузьмин связывает ямные трупоположения на пеньковской территории, в инвентаре которых есть такие фибулы, с дунайскими ругами, часть которых после поражения гуннов ушла с ними в Поднепровье[389].

    Пальчатые фибулы с маскообразной головкой (памятники Северного Причерноморья)

    Далее пальчатые фибулы уже в днепровском виде распространяются на Нижнем и особенно на Среднем Дунае, в рамках так называемой аварской культуры (ее связывают с приходом авар и появлением Аварского каганата), проникают на Балканы и Пелепоннесский полуостров, а также в области Мазурского Поозерья и Юго-Восточной Прибалтики[390]. По крайней мере, в Среднее Подунавье эти фибулы попадают вместе с пеньковскими трупоположениями. Ареал их распространения совпадает с локализацией области Ругиланд и многочисленных топонимов с корнем rug, ruz. Сейчас существует и теория о происхождении имени «русь» от этнонима «руги». Однако определить название народа, хоронившего покойных со славянскими сосудами и в плащах с фибулами, сейчас невозможно. Тем более что письменных свидетельств об обитании ругов на Днепре в V – VI вв. н. э. нет.

    Серьги и височные кольца дунайских типов

    Но ремесленники, создававшие эти изделия, ни к готам или ругам, ни к славянам, ни к тем, кто оставил пеньковские трупоположения, отношения не имели. На Пастырском городище, помимо гончарных мастерских, обнаружены четыре юртообразных наземных постройки и шесть полуземлянок, также неславянской принадлежности (очаги в центре вместо традиционных славянских печей в углу дома). Все эти жилища имеют аналогии в жилых постройках Маяцкого комплекса салтовской культуры[391]. Подобные постройки характерны и для других гончарных поселений Поднепровья того времени (Осиповка, Стецовка, Луг I, Будище и др.). В. С. Флеров считает все юртообразные жилища Среднего Поднепровья принадлежащими праболгарам[392].

    Но на поселениях типа Стецовки обнаружена керамика не приазовского, а «аланского» вида. Присутствие здесь юртообразных жилищ, а не классических полуземлянок лесостепного варианта салтовской культуры объясняется просто: принцип строительства полуземлянок был заимствован жителями лесостепи у славян Поднепровья, что признается практически всеми археологами. Исчезновение юртообразных помещений у салтовцев лесостепи тоже естественно. Согласно исследованию самого В. С. Флерова, такие жилища – переходный тип, характерный для периода приспособления к оседлой жизни. Это вполне естественно для народа, который провел в перепетиях Великого переселения более двух веков и раньше вел полукочевой образ жизни.

    Лепная керамика этих центров, производившаяся не на продажу, тоже очень отличается от славянской и имеет явную генетическую связь с сарматскими горшками и керамикой комплексов степного юга, причем эта форма продолжала существовать в лепной посуде уже салтовской лесостепи[393]. На славянских пеньковских поселениях доля керамики «пастырского» типа очень мала – менее 1 процента. Как видно, славяне представляли не лучший рынок сбыта для пастырских мастеров. Но среди степных народов, в основном сармато – алан, керамика пользовалась успехом. Аналогии гончарной пастырской посуде найдены не только на Салтовском городище, но и в Молдавии и Болгарии (в Плиске).

    Имя носителей пеньковской культуры давно известно. Это анты, хорошо знакомые византийцам и готам по событиям VI – начала VII в. Крупнейшие историки того времени – Прокопий Кесарийский, Иордан, Феофилакт Симокатта – отмечают, что анты пользовались тем же языком, что и склавины (более западная группа славян), имели с ними одинаковые обычаи, быт, верования. Но вместе с этим византийцы как-то отличали склавина от анта даже среди наемников империи. Значит, этнографические особенности у антов все-таки были. Очевидно, неславянским является само название «анты». Большинство ученых производит его сейчас из иранских наречий (ант – «окраинный»). Иранскими в основе являются и многие более поздние названия славянских племен от Днепра до Адриатики: хорваты, сербы, северяне, тиверцы. В отношении хорватов и сербов более поздние заимствования невозможны: в VII – VIII вв. эти племенные союзы большей частью находились уже на Балканском полуострове. Потому логичными стали поиски иранских элементов в пеньковской культуре, принадлежавшей антам.

    Существование в ее пределах гончарных мастерских, археологически связанных с сармато-аланской средой, позволило В. В. Седову говорить о формировании антского племенного союза на основе некоего «ассимилированного ираноязычного населения», которое осталось со времен черняховской культуры[394]. Но как раз ассимиляция этого иранского элемента не прослеживается (можно говорить лишь о мирном их сосуществовании со славянами). Пастырская лощеная керамика имеет прямую связь не с черняховской, а с приазовскими и крымскими формами II – VI вв. н. э. К сожалению, источниковая база недостаточна для более полной характеристики «пастырской культуры».

    Генетически связанным с ней является более поздний «канцерский тип» гончарной лощеной керамики. Он получил распространение в Надпорожье и по течению Тясмина. Хронологические рамки его являются темой отдельной дискуссии. Украинский археолог А. Т. Смиленко археомагнитным методом датировала Канцерское поселение второй половиной VI – началом VIII в.[395]. Т. М. Минаева по аналогиям на Северном Кавказе сдвинула хронологические рамки выше: VIII – начало IX в.[396]. С. А. Плетнева и К. И. Красильников обратили внимание на идентичность гончарных мастерских Канцерки и Маяцкого комплекса, что позволило им датировать Канцерку концом VIII в.[397], таким образом связав это поселение с «экспансией Хазарского каганата».

    Действительно, в аланской принадлежности гончарных комплексов «канцерского типа» сомнений нет. Но также нет необходимости пересматривать установленную физическим методом дату этих поселений. Нижняя датировка лесостепных комплексов салтовской культуры всегда связывалась с теорией переселения алан с Кавказа, которое датируют VIII в. Однако оснований для такой датировки, как мы уже убедились, нет, а археологические и лингвистические материалы ставят под сомнение сам факт миграции крупного аланского массива. Данные же антропологии и нумизматики говорят о значительной архаичности Маяцкого и Верхнесалтовского могильников (кранилогический тип и находки монет VI – начало VII в.). Верхнесалтовский могильник же отличается от остальных салтовских катакомбных захоронений и Северного Кавказа: если везде тела женщин скорчены, то в Верхнем Салтове вытянуты. Это позволяет археологам сделать вывод о сохранении здесь древней сарматской традиции, которая на Северном Кавказе была изжита. Архаичными признаются и многие погребения Дмитровского катакомбного могильника: аналогии их инвентарю не выходят за пределы – VII в. Эти факты дали В. С. Флерову возможность выделять особую этническую группу сармато-алан с сохранением древних восточноевропейских традиций[398]. Поэтому более приемлемым представляется пересмотреть нижнюю границу именно указанных комплексов СМК, тем более что верхний слой и Пастырского городища, и Балки Канцерка имеет явный салтово-маяцкий облик.

    Таким образом, комплексное исследование материалов археологии, лингвистики и эпиграфики, а также сообщений письменных источников позволяет предположить непосредственную связь ядра Русского каганата с сармато-аланскими племенами Северного Причерноморья и Крыма первых веков н. э., в особенности с роксоланами. После гуннского нашествия часть их появляется на Северном Кавказе (район Кисловодской котловины), что подтверждается как данными арабо-персидских источников о русах на Кавказе в VI – VII вв., так и аутентичными материалами археологии. Другая часть этих племен, вероятно, откочевала в Приднепровье и Подонье, что косвенно подтверждают материалы «пастырской культуры» и поселений «канцерского типа», а также наиболее ранний культурный слой Дмитриевского, Маяцкого и в особенности Верхнесалтовского комплексов, население которых значительно отличалось своей материальной культурой от других носителей лесостепного варианта СМК.

    Участие в формировании ядра Русского каганата «рухсасов» Предкавказья также находит подтверждение. Богатый материал для решения этого вопроса дает Маяцкий могильник. Формы катакомб и черты обряда обездвиживания (частичное разрушение скелетов) очень близки Клин-Ярскому комплексу у Кисловодска, который датируется предварительно II – IV и V – VIII вв.

    Этот обряд, известный еще у скифов, был распространен в формах, сходных с салтово-маяцкими, в черняховской культуре: во II – IV вв. – в Среднем и Нижнем Поднепровье, во II – V вв. – в Поднестровье и Побужье, в аланских могильниках Крыма. Со II – III вв. он известен в катакомбах Северного Кавказа, а также в катакомбной кубайско-карабулакской культуре III – IV вв. в Фергане. Выражался он в том, что при положении в могилу умершему перерезали сухожилия и связывали ноги, а через некоторое время (год или три) после похорон могила вскрывалась и кости покойного перемешивались, разрушалась грудная клетка (чтобы не мог дышать) и от скелета отделялась голова. Все это делалось, чтобы обезопасить живых от появления воскресшего мертвеца. В зависимости от верований общины, в одних могильниках это применялось ко всем взрослым, в других – лишь к тем, кто при жизни выполнял магические функции. Кстати, подобные действия уже после принятия христианства были распространены у славян в Дунайской Болгарии, на Украине, в Белоруссии и Карпатах.

    Архаичность части инвентаря Маяцкого могильника и краниологический тип, ближайшие аналогии которому находятся в роксоланских захоронениях Северного Причерноморья I – III вв. н. э., показывают, что миграцию с Северного Кавказа в VIII в. предположить нельзя. В Клин – Яре такие захоронения появляются с V в. н. э., причем могильник функционирует непрерывно. С V по VIII в. отток населения из этих мест не происходил. Очевидно, и в Клин-Яре, и на Маяцком комплексе поселились родственные кланы, возвратившиеся из походов времен Великого переселения. Такой же является связь других древнейших комплексов салтовской культуры с памятниками V – IX вв. в районе Кисловодска. То есть ядро салтовцев появилось в Подонье еще в VI в. и сразу же наладило отношения со славянами. Это положило начало истории русов салтовской культуры.

    Глава 2

    ОСНОВНЫЕ ВЕХИ ИСТОРИИ РУССКОГО КАГАНАТА

    Давно принято считать, что домонгольская Русь была чисто «европейским» государством, тяготевшим в международных связях, общественных отношениях и политической системе к Западу. И только монголо-татарское нашествие замедлило или даже повернуло ее развитие в другое русло, поставив Русь на одну ступень с восточными странами с их «государственным феодализмом» и «азиатским способом производства».

    Конечно, есть и противоположный взгляд, представленный учеными – евразийцами (Г. В. Вернадский, Л. Н. Гумилев и др.). Здесь другая крайность. Главная роль в формировании Русского государства и народа отводится тем же монголо-татарам, только со знаком «плюс». Для ранней истории Руси одним из основных факторов развития называется Хазарский каганат, размеры и влияние которого преувеличиваются непомерно (вспомним хотя бы гипотезу Гумилева о разделе территории восточных славян на сферы влияния и сбора дани между двумя «монстрами» – варягами с северо-запада и хазарами с юго-востока). Однако ни та, ни другая концепция не дают ответа, какова была роль «востока» в формировании древнерусской народности. Редкие упоминания об «иранском субстрате» у славян Поднепровья ограничиваются словами о незначительных остатках позднескифских племен, живших на землях антов. Существование государства с североиранским этносом русов во главе меняет традиционное представление об этногенезе восточных славян и становлении Киевской Руси.

    Захоронения русов (тройное и семейное катакомбные погребения)

    Поэтому только сейчас, выяснив происхождение салтовских русов, давших название Русскому каганату, можно переходить к главным вопросам: как возникло это государство, какую роль играли в нем славяне Поднепровья и какое отношение имеет каганат к Древней Руси.

    В формировании этнополитического объединения с центром в верховьях Северского Донца, Оскола и Дона, помимо русского и «рухского» ядра, участвовали степные сармато-аланы, протоболгары и восточные славяне. Определение характера отношений между этими этносами во взаимосвязи с данными письменных источников позволяет во многом понять социально-экономическую структуру Русского каганата и выявить основные моменты его истории.

    Русы – этническое ядро и господствующий слой

    Русы пришли в лесостепь между Доном и Днепром еще в конце VI – VII вв. И практически сразу им пришлось устанавливать отношения как с уже местным населением – славянами пеньковской культуры, так и с другими пришельцами – праболгарами и асами. В конечном итоге в становлении Русского каганата приняли участие все эти народы, и роль их была неодинаковой.

    Палеографические материалы рунических надписей на степной территории салтовской культуры «в узком смысле» свидетельствуют о существовании там особого диалекта средневекового осетинского языка – «смеси дигорского с иронским» при насыщенности системы письма буквами сиро-несторианского хабита, то есть использовавшимися одним из на – правлений восточного христианства, а именно несторианства.

    В I тысячелетии н. э. в христианстве существовало больше течений, чем мы представляем обычно. И вовсе не римское и византийское христианство были самыми популярными. Например, большинство варварских народов Европы (готы, руги и др.) исповедовали осужденное на Вселенском соборе в Никее в 325 г. арианство, согласно которому Иисус Христос не равен Богу-Отцу, а лишь подобен Ему. Дело в том, что за теологическими спорами и различиями в обрядах скрывались социальные, политические, этнические противоречия и особен – ности. Во II в. н. э. выделилась Сирийская церковь, а в V в., после ожесточенных споров о сущности Христа, она окончательно отделилась от Константинопольского патриархата. На IV Вселенском соборе в Халкидоне в 451 г. был принят православный догмат о неслиянности и нераздельности божественной и человеческой природ Христа, о сохранении их особенностей при совмещении в едином лице. Восточная Сирийская церковь считала, что эти природы раздельны, а Иисус не Бог и не Богочеловек, а лишь человек, ставший обителью божества. Одним из влиятельнейших сторонников этого учения был константинопольский патриарх Несторий (ум. в 451 г.), осужденный как еретик на III Вселенском соборе в Эфесе в 431 г. По его имени учение получило название несторианства. Еще со II в. проповедь Сирийской церкви стала быстро распространяться – сначала в стремившихся к отделению восточных провинциях Римской империи, потом – проникнув в Сасанидский Иран, владевший частью традиционно сирийских земель, и далее в Среднюю Азию. А Северное Приаралье в это время населяли родственные русам племена асов, на рубеже нашей эры создавшие государство Яньцай (в транскрипции китайских хроник). Асский этнос сформировался в результате ассимиляции аланами Приаралья кочевавших там сарматских племен[399]. И когда в Туран пришли гунны, часть асов, исповедовавших сирийское христианство, была увлечена в поход с кочевниками.

    Кухонные гончарные и лепные горшки и котел с внутренними ручками

    Г. Ф. Турчанинов резонно связывает сиро-несторианские письмена на аланском языке с приаральскими асами, пришедшими вместе с гуннскими ордами. По всей вероятности, они принесли в Восточную Европу, как в степь, так и на Северный Кавказ, самоназвание ас[400]. Их краниологические серии характеризуются как брахикранностью, так и долихокранностью, погребальный обряд – захоронением в грунтовых ямах, керамический материал – котлами с внутренними ручками и юртообразными жилищами[401]. Интересно, что все перечисленные особенности считаются праболгарскими. Конечно, это неверно. Асы и праболгары – разные народы, один из которых говорил на тюркском языке, другой – на иранском. Но к тому времени, когда асы и праболгары встретились с русами, их общение между собой уже было весьма долгим.

    Кухонная керамика: горшки и котлы с внутренними ручками

    Судя по истокам степного варианта лощеной салтово-маяцкой керамики и его повсеместному распространению в Подонье и Приазовье уже к началу VIII в., первые контакты асов с праболгарами относятся ко временам Великой Болгарии в Предкавказье и Приазовье. Уже тогда начался процесс взаимной ассимиляции степных сармато-алан и протоболгар, ибо когда они появились в Подонье после распада Великой Болгарии в середине VII в., различия между двумя этносами уже были незначительными, даже обряд погребения стал сходным. Разница фиксируется на уровне антропологии. Четко различаются краниологические серии Зливкинского могильника и Правобережного Цимлянского городища. В Зливках монголоидная примесь растворена в европеидной расе и отражает более раннее смешение, произошедшее за пределами Восточной Европы. У защитников Правобережной крепости монголоидная примесь более поздняя, близкая ко времени гибели городища. Европеидный тип с развалин Правобережного городища очень близок поздним сарматам Подонья и Волгоградского Поволжья, из чего можно сделать вывод о местных корнях воинов крепости. Исследователь цимлянских черепов В. В. Гинзбург также отмечает наличие у них экваториальной примеси, что говорит о среднеазиатском происхождении[402]. То же наблюдается и в Нетайловском могильнике около Верхнесалтовского городища на Северском Донце. Поэтому самый крупный в салтовской культуре ямный могильник тоже принадлежал не болгарам, а асам. Эти факты согласуются с лингвистическими данными, полученными Г. Ф. Турчаниновым.

    К тому же если обратиться к памятникам Северного Кавказа IV – V вв., то можно найти там ряд ямных погребений с такой характерной сарматской чертой, как деформация черепа. Интересно, что ямные погребения встречаются и в катакомбных рухских могильниках близ Кисловодска[403]. Причем сарматы принимали очень активное участие в передвижениях праболгар, в том числе и в Европу. Балкано-дунайская культура Дунайской Болгарии, которую ученые связывают с болгарами-тюрками, сложилась во многом на сарматской основе. Сходные с ними краниологические серии происходят из болгарского комплекса Плиски на Дунае. То есть асы составляли значительную часть населения Великой Болгарии и после ее распада расселялись вместе с болгарами. С VII в. часть асов поселилась в Нижнем Поднепровье – в Надпорожье. Там зафиксированы типичные погребения в грунтовых ямах (антропологические данные не опубликованы), керамические серии из которых наиболее сходны с канцерскими[404].

    На границе степи и лесостепи Подонья кочевники, изрядно потрепанные во внутренних распрях после смерти хана Курбата и борьбы с хазарами, обнаружили генетически родственный их части уже оседлый племенной союз со своеобразной сложившейся культурой, с весьма развитой экономикой и торговыми связями (существование торгового пути от Северного Кавказа до верховьев Донца в VI – VIII вв. отчетливо фиксируется предметами восточного импорта).

    Возможно, асские генеалогические предания сохранили память о «светлых», «царственных» аланах. Как бы то ни было, встреченное ими население, несмотря на занятия оседлым земледелием и скотоводством, было крайне военизированным. Приобретенные за долгие века военное искусство и торговые связи оставались на первом месте. Такими видели русов и арабо-персидские географы школы Джайхани. Они писали о «Соломоновых мечах» русов, об обычае отдавать имущество дочери, чтобы сын добыл себе достояние мечом.

    Круглые юртообразные жилища и их вероятная конструкция

    Исследование могильников лесостепной зоны салтовской культуры подтверждает эти сообщения: в среднем около 25 – 30 процентов в ранней части захоронений составляют богатые парные погребения молодых воинов и их наложниц, распространены кенотафы в память о воинах, погибших вдали от родных мест; без оружия хоронили лишь глубоких стариков[405]. Причем был распространен «посмертный брак», описанный у восточных авторов:

    «…В могилу кладут живую любимую жену покойника. После этого отверстие могилы закладывают, и она умирает в заключении…»

    В качестве посмертной жены выбирали, как правило, юную женщину, почти девочку (сам покойный мог быть уже в летах). Вероятно, это была не главная жена, а последняя, взятая в дом. Если это была не супруга, а просто рабыня, ее «выдавали замуж» за умершего, о чем свидетельствует посыпанный углями пол катакомбной камеры. Впрочем, не всегда женщины в парных погребениях моложе мужчин. С. А. Плетнева в Дмитриевском могильнике зафиксировала такой случай: взрослая женщина погребена с юношей, причем брак был «посмертный»[406]. Что это значит – выясним чуть позже.

    О глубоком социальном расслоении русского общества свидетельствуют обряд погребения и состав инвентаря. Г. Е. Афанасьев на материале Верхнесалтовского и Дмитриевского могильников выделяет такие социальные группы: предводители («высший командный состав»), старшие и младшие дружинники, простые солдаты[407]. С. А. Плетнева выделяет также пожилых семейных воинов, участвовавших в походах лишь в крайних случаях[408]. Социальная структура русского общества, определяемая по могильникам, была неодинакова на разных поселениях.

    Парные захоронения Дмитриевского могильникаПогребение-кенотаф с конем и женщиной

    Наибольшая дифференциация отмечена в крупнейшем катакомбном могильнике – Верхнесалтовском. Мужские погребения различны по инвентарю: если в одних основной компонент – элементы конской сбруи и упряжи, а также сабли, для других характерны топоры и элементы поясного набора, а в третьих – либо наконечники стрел, либо полное отсутствие инвентаря[409]. Кроме того, катакомбы представителей верхушки общества были несравненно больше по размерам.

    Другой исследователь социальной лестницы салтовцев, В. К. Михеев выделяет три большие страты: бедняки, земледельцы-ремесленники (то есть простые общинники, при необходимости участвовавшие в военных действиях), профессиональные воины-аристократы – «дружина»[410]. Примерно ту же стратификацию показывает и Г. Е. Афанасьев.

    В Дмитриевском могильнике третья, безынвентарная группа отсутствует, что говорит о меньшем социальном расслоении. Если в Дмитриевском комплексе к высшей страте относилось около 20 процентов из раскопанных погребений, то в Верхнесалтовском – около 6 процентов, однако инвентарь этих катакомб значительно богаче, чем дмитриевских. Столь заметная дифференциация в Верхнем Салтове естественна: ведь этот город был центром Салтовской земли, столицей Русского раннего государства. И как в любой столице, и положительные, и отрицательные черты общественного прогресса проявлялись там ярче и отчетливей.

    Всадник, похороненный в катакомбе №106 из Дмитриевского могильника. Рисунок художника О. ФедороваЧасти конской сбруи

    В целом подобная структура общества характерна для «варварских государств», когда большинство свободных членов общества уже отстранено от фактического управления, четко выделяется верхний слой, но насилия и легализованного принуждения еще нет (за исключением полукастовых структур).

    Источники фиксируют у русов матрилинейность, то есть передачу наследства по женской линии. По сообщениям арабских географов, меч – это единственное, что доставалось сыновьям русов из отцовского богатства.

    То есть имущество руса переходило его дочерям. Очевидно, женщина в русском обществе была наделена немалыми правами (если, конечно, она была «из рода русского» и свободной, а не рабыней). Эта черта позднего матриархата также подтверждается археологически. Нередки захоронения девушек 18 – 25 лет с полным набором оружия, иногда с конем – а такой чести удостаивались только знатные воины[411]. В более чем 30 процентах женских захоронений VIII – начала IX в. присутствуют боевые топорики. Сам погребальный катакомбный обряд, как и инвентарь знатных воинов, полностью соответствует описанию похорон «знатного руса» у ученых школы Джайхани и в «Худуд аль-алам», что подмечено еще Д. Т. Березовцом[412].

    Во второй половине IX в. на наиболее пристижных родовых участках уже не появляются новые захоронения. Очевидно, что-то заставило «знатных русов» уйти с насиженных мест.

    Кроме того, материалы катакомбных могильников верховий Донца, Оскола и Среднего Дона дают информацию и о родоплеменной структуре общества русов. По наблюдению Г. Е. Афанасьева, в катакомбном погребальном обряде салтовской культуры отчетливо выделяются три традиции. Первая объединяет Верхнесалтовский и Ютановский комплексы, вторая – Дмитриевский и Нижнелубянский, к третьей относятся памятники Маяцкого могильника[413]. В Верхнем Салтове всех умерших клали вытянуто на спине, в одну могильную камеру помещали не более 1 – 2 человек, в ритуальной пище преобладала козлятина, баранина, говядина и яйца. Многие комплексы содержали поясные наборы, соответствующие «среднему классу». Сами погребальные камеры были просторными и длинными, как и ходы, ведущие к ним (дромосы). У дмитриевцев могилы были меньше, мужчин они хоронили вытянутыми на спине, а женщин – на боку, скорченными. В качестве ритуальной пищи они предпочитали конину и орехи, в могилу клали много сосудов. Среди дмитриевских русов было немало представителей высшей страты, которые в загробный мир уносили сабли, луки и стрелы. В Маяцком могильнике некоторые погребения похожи на салтовские, а иные – на дмитриевские, но высок процент женщин, захороненных на левом боку.

    Тризны салтовской лесостепи

    Три племенные группы древнейшего населения салтовской лесостепи прослеживаются и по антропологическим данным. Наиболее богатая, социально стратифицированная из них – Верхнесалтовско-Ютановская. Причем если Верхний Салтов был центром всей салтовской культуры, то Ютановская агломерация являлась центральным местом Приосколья. Троичная модель североиранского общества известна еще со скифских времен. Еще Геродот в V в. до н. э. записал скифскую этногенетическую легенду о трех сыновьях прародителя скифов Таргитая и трех золотых талисманах, упавших на землю с неба – плуге с ярмом, секире и чаше. Два старших сына, Липоксай и Арпоксай, не смогли дотронуться до предметов: как только они приближались, золото пылало огнем. Только младший, Колоксай, был допущен к талисманам и сумел дотронуться до них, потому что таинственное пламя при его приближении погасло. От этих братьев, по легенде, и произошли все скифские племена. Миф у скифов подкреплялся существованием священных предметов и обрядов, с ними связанных. По мнению известного французского исследователя эпоса и мифологии Ж. Дюмезиля, три предмета символизируют три общественные функции у индоиранцев (земледелец, жрец, воин) и находят параллели еще в древнем иранском предании – Авесте[414].

    Ж. Дюмезиль обращает внимание на три функциональных рода в Нартовском эпосе осетин. Каждый род отличался своими качествами: одни были богаты храбростью, другие скотом, а третьи – умом. В генеалогических преданиях современных осетин также популярен сюжет о трех родах. Эти факты могут объяснить возникновение рассказа о трех видах и трех городах русов в арабо-персидской географии IX в. – Арсанийи, Славийи и Куйабе.

    Таким было русское общество к концу VIII в. И если применить к нашим данным теоретические разработки специалистов по первобытности, то можно определить стадию развития русов. Социальная стратификация оформляется на первом этапе политогенеза, то есть когда уже существуют надобщинные властные структуры. Для примера, эту стадию древние египтяне прошли в первой половине IV тысячелетия до н. э., и сразу за этим последовало оформление и борьба двух государств – Нижнего и Верхнего. В конце первого этапа общество должно разделяться на несколько страт: 1) лица высоко – го статуса (старейшины крепких родов, старейшины племен и жречество), 2) лица среднего статуса (все, имеющие собственное хозяйство – земледельцы и ремесленники, главы больших семей) и 3) и большинство – члены кланов, женатые, но не имеющие еще собственного хозяйства и живущие под властью pater familia, юноши и девушки, чужаки – «аутсайдеры» и т. д. Мы с уверенностью можем сказать, что русы эту стадию развития давно прошли. У доминирующего племени ко времени поселения в Подонье уже была малая семья, состоявшая из двух поколений – родителей и детей. Это видно по погребениям Верхнего Салтова: поэтому там и не хоронили в одной могиле много людей. Именно такая семья была экономической ячейкой русского общества. Среди них уже выделились профессиональные воины-дружинники (богатые погребения с саблями), высококвалифицированные ремесленники узкой специализации, а значит, уже в это время лесостепной вариант салтовской культуры должен быть объединен в протогосударство – вождество.

    Рабы и данники русов

    Русы оказались на таком этапе развития общества, когда закономерным стало систематическое использование чужого труда. По восточным источникам известно, что русы и продавали рабов, и сами пользовались рабским трудом, причем «с рабами обращаются хорошо и заботятся об их одежде, потому что торгуют ими» (Ибн Русте). Конечно, не каждое общество периода ранних государств применяло труд невольников. В Киевской Руси такое неизвестно. Не было рабов или «подневольных работников рабского типа» (о различиях скажем позже) и у славян VI – VII вв. О непонятном византийцам характере «рабства» у славян сообщает Маврикий Стратег:

    «Находящихся у них в плену они не держат в рабстве, как прочие племена, в течение неограниченного времени, но ограничивая срок рабства определенным временем, предлагают им на выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвояси или остаться там, где они находятся, на положении свободных и друзей»[415].

    Сравнение описаний Маврикия о славянах и Ибн Русте о русах – не только еще одно доказательство того, что русы и славяне разные народы с различными традициями общественного бытия. Осмыслить природу этой разницы – значит понять и устройство Русского каганата, и дальнейшее развитие уже славянской Руси. Экономическая основа славянского общества – это территориальная земледельческая община. Так было испокон веков. Насколько ученым удается проследить историю праславян, все время этот народ был земледельческим. Но русы, как мы видели, тоже были знакомы с оседлым земледелием, конечно, меньшее время. И у них сквозь оболочку соседской общины и малой семьи археологически прослеживается сохранение родовых традиций (даже участки кладбища были зарезервированы для отдельных родов).

    Сельскохозяйственные орудия русов1 – коса-горбуша; 2-5 – серпы; 6 – виноградарный нож; 7 – мотыжка; 8,9 – лемехи; 10 – чересло; 1-6, 8-10 – из Правобережного Цимлянскогого родища; 7 – из Дмитровского могильника

    Объяснение здесь простое. Безусловно, этап родовой общины прошло все человечество. Но пока она зарождалась и развивалась, одни народы исчезали, а другие появлялись из осколков прежних. И соседская община сменяла родовую двумя путями, в зависимости от исторической ситуации. Первый путь – через разделение патриархальной большой семьи, когда она при благоприятных экономических условиях множилась до тех пор, пока не становилось ясно, что вести совместное хозяйство уже невозможно. Тогда несколько братьев отделялись и образовывали новый коллектив – патронимию (от лат. pater – отец) с общими покосами, угодьями, культурами и предком. За главой большой семьи в этом случае оставались идеологические функции, и культ рода сохранялся. Такая схема – наиболее распространенная. Именно по этому принципу распадалась родовая община и большая семья у русов (в Верхнем Салтове процесс был практически завершен, в Дмитриевском и Маяцком комплексах шел вовсю).

    Предки славян пошли по другому пути – через делокализацию рода. В этом случае часть клана (субклан) отделялась и уходила на поиски новых земель. Если на этих землях им встречались такие же «отщепенцы» из других племен или даже этносов, жизненная целесообразность заставляла их смешиваться (не перебить же друг друга). Тогда уже ни один из глав этих субкланов не мог претендовать на первенство лишь на основании древности и славы его предков. Устанавливались чисто территориальные связи, где вождя и старейшин выбирали исключительно за их личные качества и каждый общинник имел право голоса. Земля в этом случае была коллективной собственностью. Так около трех с половиной тысяч лет назад образовался славянский этнос. И если связи только территориальные, совершенно не имеет значения, какого ты роду-племени, если ты отстаиваешь интересы данной соседской общины. Поэтому у славян (в нормальных условиях) рабства не было и быть не могло. Другое дело у русов, где социальное неравенство было объяснено и оправдано даже в этногенетических легендах. И конечно, в наихудших условиях оказывались покоренные племена с такими же родовыми традициями.

    Ритуально-«обезвреженные» погребения

    Праболгары и асы, пришедшие на чужую территорию после распада Великой Болгарии, оказались в под – чиненном положении. Это хорошо иллюстрируется данными Верхнесалтовского, Нижнелубянского, Дмитриевского, Маяцкого, Ютановского могильников в верховьях Северского Донца и Оскола.

    Ямные захоронения в этих самых богатых и ремесленно развитых агломерациях составляют не более 6 – 8 процентов, причем принадлежат либо домашним рабам, либо – на периферии могильника – находящимся в подчинении всей общины/города[416]. Отдельные же ямные могильники располагались на менее пригодных для кладбищ пологих левых берегах Северского Донца, в то время как катакомбные комплексы размещались на высоких правых берегах. Интерес представляет и обширный ямный Нетайловский могильник в Верхнем Салтове, который был почти так же богат, как и катакомбный, однако в нем практически отсутствуют детские захоронения, форма погребальных ям крайне необычная – дромосовидная, приближенная к катакомбному обряду, наличествует характерный для катакомб обряд «обезвреживания» покойника, выраженный очень сильно[417]. О социальном положении нетайловцев свидетельствует и такой факт: при примерно одинаковом количестве вскрытых погребений в ямном могильнике найдено всего 12 дирхемов, тогда как в Верхнесалтовском катакомбном – более 150[418].

    Но изначальная близость рухс-аланской и асской культур повлияла, очевидно, на быстрое начало взаимной ассимиляции. Брахикраны становились членами семей русов, сначала на неравноправном положении, но с сохранением обряда погребения. К концу VIII – началу IX в. все больше появляется женских брахикранных серий в парных погребениях по катакомбному обряду, а также смешанный мезокранный антропологический тип. Это уже свидетельствует о начале смешения асов и русов. На вновь освоенных лесостепных территориях все больше становится отдельных ямных могильников (долина Тихой Сосны). В Дмитриевском и Маяцком могильниках известно немалое количество грунтовых ям, в которых основные признаки ямных погребений утрачены и заменены деталями местного катакомбного обряда.

    Однако проявляется односторонний характер ассимиляции: захоронения долихокранов в грунтовых ямах крайне редки[419]. Причем и население двигалось в одну сторону: с юга на север (в степях на Дону неизвестны пока катакомбные могильники), очевидно, в политический центр. Там под влиянием местного населения кочевники переходили к оседлому образу жизни, потому в верховьях Оскола и Тихой Сосны нередки единые агломерации, состоящие из селищ и кочевий.

    Все это показывает, что асам и праболгарам приходилось занимать положение данников и подчиненных. Но и рабами в привычном, древнегреческом понимании они не были. Ведь раб – это производитель, лишенный средств производства, юридических и гражданских прав и являющийся собственностью господина. Таких, конечно, в Русском каганате не было (недаром удивляло восточных авторов «хорошее отношение» русов к рабам). «Раб» вполне мог вступить в брак со свободной женщиной (или наоборот), причем, судя по обряду погребения, супруг не становился рабом.

    Сухогомольшанский могильник: план, типы погребений, керамика и вещи из захоронений (по С. А. Плетневой)Взаимовыгодный союз (славяно-русские отношения)

    Кроме катакомбных погребений, в части могильников, принадлежавшей социальной верхушке (ближе к городищу), на Северском Донце встречаются группы кремированных останков, как безурновых, так и в салтовских лощеных сосудах, с салтовским же инвентарем В Сухогомольшанском могильнике в Готвальдовском районе Харьковской области салтовской была и конструкция могил; в бассейне того же Донца известны и отдельные могильники по обряду эксгумации.

    Этническая принадлежность народа, сжигавшего своих покойников, дискутируется. Ни одна из основных точек зрения: ассимилированное пеньковское население, тюрки, угры, иранский этнос – не имеет доказательств (все они созданы на основе одной-двух деталей инвентаря). Сейчас большинство ученых склоняется к мысли о славянских истоках трупосожжений, тем более что они обнаружены в славянских могильниках в верховьях Дона, а также на территории Киева.

    Во всяком случае, трупосожжения синхронны ранним катакомбам, а социальное положение покойников различно: если в Сухогомолшанском могильнике они входили в высший руководящий состав и их хоронили на элитных участках кладбища, то в Дмитриевском, напротив, находятся на периферии могильника, то есть в подчиненном положении. Как раз в Дмитриевском комплексе этническая принадлежность народа, кремировавшего покойников, почти не вызывает вопросов, ибо трупы сжигались в пеньковских и волынцевских, то есть славянских лепных сосудах. С большой осторожностью можно провести параллель с сообщением «Пределов мира» о группе славян, которые живут среди русов и служат им. В отношении же трупосожжений Сухой Гомольши обнаруживается интересная деталь: самые поздние такие захоронения относятся к первой половине IX в., как и богатые катакомбные погребения[420].

    Керамика из трупосожженийРаспространение древностей волынцевского типа на памятниках различных археологических культур (по А. В. Григорьеву):I – роменская культура; II – культура типа Луки Райковецкой; III – культура типа Колочин; IV – салтово-маяцкая культура.1 – Беседовка; 2 – Битица; 3 – Васильки; 4 – Вовки; 5 – Волынцево; 6 – Голяжье; 7 – Дмитровка; 8 – Жовтневое; 9 – Киев; 10 – Макча; 11 – Малые Будки; 12 – Мена; 13 – Обухов; 14 – Переяслав; 15 – Пески; 16 – Посудичи; 17 – Раковая Сечь; 18 – Сосница; 19 – Терновый; 20 – Ходосовка; 21 – Целиков Бугор; 22 – Шестовица

    Отношения русов с этим соседним этносом – славянами – также, видимо, вошедшим в состав Русского каганата, носили иной характер, чем с асами и праболгарами. Данные археологии о пеньковской и «пастырской» культурах подтверждают сообщения восточных авторов о русах и славянах как давних соседях. В трудах арабо-персидских географов, сохранивших наиболее ранние сведения о Русском каганате (конец VIII – начало IX в.), – «Худуд аль-алам» и Гардизи – обозначается данническое положение славян по отношению к русам:

    «Постоянно по сотне или двести они ходят на славян, насилием берут у них припасы… Много людей из славян отправляются туда и служат русам, чтобы посредством службы обезопасить себя».

    В других сочинениях, где упоминаются хакан и острова русов, говорится о подчинении славян русам, нападении последних на славян и работорговле ими. Очевидно, нападения были скорее эпизодом, поскольку даже в арабо-персидской литературе эта тема была скоро забыта, а в иных случаях изменена до прямо противоположной (встречаются уже в X – XII вв. рассказы о походах славян на русов).

    Отдаленные археологические подтверждения можно найти только первой теме (кремированные останки в славянских горшках на периферии Дмитриевского могильника). В целом же археология рисует более мирную картину, хотя ее рассмотрение несколько запутывается проблемой преемственности славянских культур левобережья Днепра третьей четверти I тысячелетия н. э.

    На рубеже VII – VIII вв. в Днепровском лесостепном левобережье и на правобережье Киевского Поднепровья на территории пеньковской культуры (на ее поздней сахновской стадии) появляется так называемая волынцевская культура. Субстратом творцов волынцевских древностей являются потомки антов – носителей пеньковской культуры. Особенно ярко заметна связь волынцевцев с пеньковским населением на Киевщине. Проявляется это в лепной керамике, технология которой очень консервативна – настолько, что по ней можно определять этническую принадлежность. На многих селищах в керамических комплексах волынцевской культуры встречаются пеньковские формы. А в раскопанных на киевском Крещатике пеньковских поселениях представлены типично волынцевские горшки с вертикальным венчиком. Возникает такая картина: на земли антов – славян пеньковской культуры мигрировали другие славянские племена. И уже на этой основе образовались племена, вошедшие в ядро Киевской Руси, – поляне, северяне, радимичи, вятичи.

    Керамика волынцевской культуры:1, 3, 6 – из поселения Волынуево, 2, 4, 5 – из могильника Сосница

    Вопрос о пришлом этническом компоненте был решен только в последнее время. Это была миграция носителей именьковской культуры IV – VII вв. Среднего Поволжья. Связь между двумя культурами очевидна и прослеживается в круговой и лепной керамике (характерные горшки с цилиндрическим венчиком и высокими плечиками), планировке поселений (бессистемная) и форме жилищ (полуземлянки столбовой и каркасно-столбовой конструкции), обряде погребения (трупосожжение на стороне)[421], то есть во всех этнообразующих компонентах материальной культуры.

    Славянство носителей волынцевской культуры у ученых не вызывает сомнения. А вот происхождение именьковцев долго было предметом острых дискуссий: предполагали финно-угорское (эволюция городецкой культуры), сибирское, тюркское, мадьярское происхождение. Но ни одна из версий так и не подкрепилась археологическим материалом.

    Мысль о славянской принадлежности именьковцев была высказана и аргументирована археологом Г. И. Матвеевой. Чтобы озвучить такое предположение, нужна была изрядная доля научной смелости. Трудно поверить в славян на Средней Волге. Ведь в нашем сознании эти места воспринимаются как «вотчина» тюркских и финно-угорских племен. Поэтому и не доверяли исследователи словам арабо-персидских авторов, называвших Итиль-Волгу «Славянской рекой» в рассказе о событиях VII в. Как могли попасть туда славяне? Еще во времена Римской империи леса Восточной и Центральной Европы, а также Балтийское Поморье населяли славяне, входившие в пшеворскую и зарубинецкую археологические культуры. Так же как и их потомки через тысячу лет, они сжигали покойных, делали лепную посуду почти без орнамента, жили в полуземлянках размеров от 12 до 20 м2. Поселения их застраивались «кучевым», бессистемным образом (система не нужна, если нет родовой общины и иерархии семей). Отличал славян одной культуры от другой и способ изготовляемых горшков. На Волыни и в Поднестровье жили пшеворцы (которых многие ученые считают венедами), а на Среднем и Верхнем Днепре – зарубинцы. Однако их спокойное существование было нарушено в III в. н. э. сначала нашествием бежавших из Прибалтики от внезапного холода готов. Тогда-то часть жителей Волыни и бассейна Днестра и ушла в Поволжье. Через век-полтора к ним присоединились и зарубинцы Поднепровья, ужившиеся с готами, но отвергшие власть гуннов. В результате на рубеже IV – V вв. в землях Среднего Поволжья образовалась большая славянская колония. Сейчас эта версия под сомнение не ставится: весь археолого-этнический комплекс именьковцев – славянский.

    Ареал именьковцев охватывал земли Средней Волги от Нижней Камы на севере до Самарской Луки на юге, от среднего течения Суры на западе до реки Ик на востоке. Три века славяне прекрасно ладили с местными жителями – финноуграми и остатками сарматов. На реке Белой в Башкирии раскопано совместное поселение славян и сарматов турбаслинской археологической культуры, а на Средней Волге в именьковских землях встречаются угорские и сарматские трупоположения[422]. Но на рубеже VII – VIII вв. славяне внезапно оставляют эти плодородные земли. Почему? Заставить земледельцев покинуть свои пашни может только серьезная угроза. В раннем Средневековье таковой, конечно, были кочевники. Некоторые ученые «грешат» на болгар, прибывших на Волгу после распада Великой Болгарии. Но, судя по арабским источникам, как мы уже говорили, болгары пришли на Волгу только в конце века. По всей видимости, врагами славян оказались мадьярские племена и те, кого автор «Пределов мира» назвал тюркскими печенегами. Археология подтверждает эту мысль. Как раз на рубеже VII – VIII вв. в этих местах появляются новые могильники – курганы с трупоположениями, имеющие аналогии в угорских древностях. Именно известия об этих кочевниках заставили славян организованно покинуть свои поселения, не дожидаясь войны и грабежа. Они решили вернуться в Поднепровье – в те земли, где жили раньше и предания о которых, очевидно, еще хранила память. Так появилась волынцевская культура.

    В. В. Седов отождествил территорию волынцев с Русским каганатом Бертинских анналов и восточных источников. Произошло это во многом благодаря относительно высокой (оценка производилась по уровню ремесленных находок) культуре этих племен по сравнению с другими восточными славянами. Это различие особенно очевидно при сопоставлении волынцевской культуры и синхронной ей славянской культуре Правобережья Днепра типа Луки-Райковецкой, которая эволюционно формировалась из предшествовавших ей пражско-корчакских древностей. Здесь не знали гончарного круга. Он по – явился на правом берегу Днепра лишь в конце IX в.[423].

    Проводивший раскопки Киева М. К. Каргер считал, что славяне Правобережья в IX в. были уже хорошо знакомы с гончарным кругом[424]. Но последующие разработки керамики (как гончарной, так и лепной) Старокиевской Горы и Подола выявили ее сходство с волынцевской и роменской, то есть там жили уже знакомые нам племена, входившие в Русский каганат, а не славяне Лука – Райковецкой культуры[425].

    Орнамент на лепных сосудах Правобережья крайне примитивен, кузнечное дело тоже отличается простотой и традиционностью технологий, не изменявшихся тысячу лет. Взглянем на это с точки зрения теории развития общества. Давно уже на материале археологии и этнографии выявлены этапы развития ремесла, неизменные для всех народов мира. Предтечей ремесла называют доремесленные формы производства, берущие начало в домашних нуждах. Эти формы возникают задолго даже до первого разделения труда – до отделения скотоводства от земледелия. Тогда главным «ремесленником» была женщина. К тому же доремесленному производству ученые относят и мастеров-специалистов, работавших на нужды общины, в которой они проживали (такими были обязательные в каждом поселении кузнецы). Все это называется «домашним ремеслом». Уже потом (и для этого требуется не одно столетие) появляется ремесло общинное, когда специалисты в одной области, например гончары, живут отдельным поселком, который обслуживает нужды окрестных общин (как правило, родственных). Это уже действительно ремесленная форма. И прежде чем гончары образуют отдельное поселение, появляется гончарный круг, который увеличивает производство посуды в 6 – 8 раз. И наконец, появляется ремесло, кото – рое можно выделить в самостоятельную экономическую отрасль. Его основные черты – это товарный характер, узкая специализация мастерских (например, производство исключительно оружия) и усложнение технологий (появляется гончарный круг быстрого вращения, разделяется кузнечное и литейное дело). Тогда и возникают города в истинном смысле этого слова[426]. В Русском кагана те, конечно, ремесло находилось уже на третьем этапе развития, чего нельзя сказать о славянах днепровского Правобережья.

    Подобные лука-райковецкой керамики характеристики соотносятся с доремесленными формами производства («домашнее ремесло»), первым этапом становления ремесла и связаны с натуральным хозяйством.

    У славян волынцевской культуры была своя круговая керамика еще в начале VIII в., в погребениях заметна социальная дифференциация, на их территории известны клады арабских монет, что говорит о развитии торговли. То есть на сахновской стадии пеньковскую культуру перекрывает также славянская (по форме лепной керамики, трупосожжениям, особенностям постройки полуземлянок), заметно опережающая своих соседей на пути классообразования и полито гене за.

    Именьковскую культуру, генетически близкую к волынцевцам, связывают с позднезарубинецкими племенами черняховской культуры, которые сохранили гончарные традиции чернолощеной керамики, правда, в очень малой степени. Не более 10 процентов гончарной керамики присутствует и на волынцевских поселениях. Это естественно. Когда ремесло выделяется в особую отрасль хозяйства, сначала услугами ремесленников пользуется только знать.

    Часть такой керамики составляют «постчерняховские» горшки волынцевского типа, по форме идентичные лепным сосудам, другую же (большую) – характерные сосуды из салтовских мастерских. Наибольшее количество волынцевских древностей выявлено на территории, пограничной с лесостепным вариантом салтовской культуры или заходящей на ее земли (крайне западная граница – округа Киева, на юго-востоке ареал охватывает часть бассейна Северского Донца[427]). Причем в таких местах, как Киев, Монастырек, Каневское поселение, волынцевские древности перерастают в древнерусскую культуру.

    Славянское жилище с городища Новотроицкое (реконструкция И. И. Ляпушкина)

    При внимательном рассмотрении материалов волынцевской культуры становится очевидно, что она является результатом взаимодействия славян и салтовских русов. Выделяется немало сходных черт волынцевской культуры и лесостепного варианта салтовской культуры. На славянских поселениях в ряде полуземлянок – открытые салтовские очаги; практически по всему ареалу – распространение салтовской и «салтоидной» (то есть подражаний русским мастерам) керамики. Причем чем ближе к Северскому Донцу и ремесленным центрам на Днепре, тем ее больше (на поселении Вовки – 43 процента). Славяне пользуются салтовскими украшениями (в том числе амулетами, бусами) и орудиями труда[428].

    Эти явления имеют четкую верхнюю границу – вторая четверть IX в. После этого волынцевская культура трансформируется в роменскую, гончарная посуда выходит из употребления (объяснение В. В. Седова: «по каким-то историческим обстоятельствам прекращают функционировать гончарные центры»). Если в VIII – начале IX в. салтово-маяцкие вещи являются ведущей группой в ареале волынцевской культуры, то затем происходит резкое падение их доли. Надо отметить, что салтовские сосуды встречаются лишь в богатых волынцевских погребениях.

    Интересно, что особой популярностью у славян пользовались подвески-амулеты с салтовскими солярными символами, что может свидетельствовать о некотором сближении духовной культуры славян и русов.

    Заметно сильное влияние русских мастеров на волынцевцев и в области железообработки. Если на пеньковских памятниках обработка черного металла отличалась простотой технологических характеристик и крайне редким использованием прогрессивных приемов, то с усилением салтовского влияния (появление на Днепре ремесленных металлургических поселений) увеличивается количество приемов, улучшающих качество лезвия, начинает применяться двуслойный и трехслойный пакет. Причем тесные связи выражались не только в заимствовании высокотехнологичных приемов и импорте готовой продукции, но и в поставках стали в виде полуфабрикатов из салтовских центров в славянские, а также в добыче руды в славянских землях.

    Дело в том, что на Северском Донце и Осколе отсутствуют болотные железные руды, из которых изготовлено большинство изделий салтовской лесостепи. В основном руды располагаются на славянских территориях в верховьях Дона и Среднем Поднепровье[429]. Такие тесные контакты явно свидетельствуют о дружественных отношениях в пределах одного политического образования.

    Отношения славян и русов строились скорее на основе взаимовыгодного союза. Славяне получали доступ к свободным черноземам для занятия земледелием (система перелога, которую использовали славянские пахари, – самая эффективная по урожайности, но постоянно требующая новых земель) и надежную защиту от кочевников. Археологические материалы показывают, что этот период был исключительно мирным для славян левобережья Днепра, что привело к резкому увеличению населения[430]. Русы же приобрели новую сферу политического влияния и рынки сбыта для транзитных и собственных товаров.

    Планы полуземлянок СМК: 1-2, 4 – I тип; 3,5 – тип IIПлан жилища с. Волынцево:1 – печь; 2 – сруб; 3 – материк; 4 – конусы; 5 – хозяйственные ямы; 6 – столбовые ямы

    О мирных соседских отношениях свидетельствуют совместные поселения славян и русов. Например, на реке Хопер, у северо-восточных границ Русского племенного союза, археологами недавно обнаружено поселение, на котором совместно жили племена салтовской и боршевской культур, ничем не ущемляя друг друга. А на Днепре существуют поселки русских гончаров – Пастырское городище и Канцерка. На территории волынцевцев появляются и городища – Мохнач и Коробковское, население которых по всем признакам славянское, а каменные укрепления построены салтовцами[431].

    Славяне Поднепровья благодаря салтовцам включились в международную торговлю, совершенствовалось гончарное мастерство, у славянских женщин приобрели популярность украшения, произведенные русскими мастерами. Северяне, радимичи и другие племена Поднепровья получили от русов с рубежа VIII – IX вв. связи с прикаспийскими провинциями Арабского халифата, на городищах северян появились клады куфических дирхемов. Благодаря торговому пути по реке Рус (Северский Донец и Средний Днепр) и расцвел славянский центр на Днепре – Киев. А русы позаимствовали у славян конструкцию полуземлянок и печь (раньше в домах салтовцев был наземный очаг – еще с сарматских времен).

    Вятичи: Реконструкция по черепу мужчины из кург. ус. Савино, Московская обл.Раскопки А. В. Арциховского, 1928 г. Автор О. М. ГригорьеваРеконструкция по черепу женщины из кург. ус. Красный стан, Московская обл. Раскопки А. В. Арциховского, 1928 г. Автор О. М. ГригорьеваСеверяне: Реконструкция по черепу женщины из кург. на Моисеевом городище, Курская обл. Раскопки А. Е. Алиховой, 1995 г. Автор О. М. ГригорьеваПоляне:Реконструкция по черепу женщины из Десятинной церкви, г. Киев.Раскопки Т. В. Кибальчича, 1878 г. Автор Т. С. БалуеваРеконструкция по черепу мужчины из кург. с. Броварки, Полтавская губ. Раскопки В. В. Хвойко, 1903 г. Автор Т. С. Балуева

    Влияние двух племен друг на друга было позитивным для обеих сторон и достаточно сильным. Оно выявляется даже антропологически: самые близкие аналогии черепным характеристикам салтовских русов обнаруживаются среди соседних славянских племен, в частности северян, радимичей, донских славян, отчасти полян. В отношении полян антрополог Т. И. Алексеева замечает, что их тип формировался отлично от других групп юго-восточной славянской колонизации (тиверцев, уличей) – на основе славян культуры Прага-Корчак и иранского элемента, который антрополог называет «субстратом»[432]. Это вполне объяснимо, ибо на Киевщине волынцевская культура наложилась на памятники типа Луки Райковецкой – продолжения пражско-корчакской. Основа полянского союза образовалась из смешения этих племен.

    Этноним север имеет иранское происхождение (sew – черный), а территория роменской культуры совпадает с ареалом гидронимов иранского происхождения и распространением краниологических серий, очень близких к салтовским[433]. Это соответствует сообщению географов школы Джайхани о Vantit / Vanbit – «первом городе (земле) на востоке страны славян, некоторые жители которого похожи на русов». Значит, были часты смешанные браки между славянами и русами.

    И такое развитие событий вполне естественно: если у русов была кровно-родственная община со строгой иерархией и градацией родов внутри племени, то славяне жили территориальной общиной, изначально для них характерной. А территориальная община принимала в свои ряды любого инородца. Сила культурной традиции славян всегда оказывалась сильнее любых кровно-родственных связей пришельца, и он ассимилировался в славянской среде. Так происходило и с русами.

    В свете этого по-иному выглядят трупосожжения, совершенные с салтовским инвентарем и характерной угольной подсыпкой, зафиксированные на поселениях роменской и боршевской культур, в Киеве, в Днепровском Надпорожье. Ближе ко второй половине IX в. в лесостепном славянском Подонье появляется население, оставившее типичные для лесостепного варианта салтовской культуры жилища, гончарную керамику и лепную посуду и трупосожжения в салтовских сосудах[434]. Скорее всего, это и были русы-славяне, уже взаимно ассимилированные и воспринявшие трупосожжение как обряд погребения.

    Славянские земли Днепровского левобережья (волынцевская культура) вошли в зону политического и экономического влияния Русского племенного союза. Данная ситуация окончательно закрепилась в первой трети IX в. с упрочением славяно-русских связей.

    Таким образом, к концу VIII в. на территории от левобережья Днепра до Среднего и Нижнего Дона образовалось единое экономическо-политическое объединение с центром, очерченным лесостепным вариантом салтовской культуры. Туда входили оседлые племена североиранского (русы) и славянского происхождения, а также кочевники – сармато-аланы (асы) и праболгары, первоначально занимавшие подчиненное положение и постепенно переходившие к оседлому образу жизни. Данное политическое объединение имело обширные торговые связи и самую развитую в Восточной Европе того времени производящую экономику (по уровню ремесла некоторые параллели можно провести лишь со Старой Ладогой археологического слоя Е-2, также находившейся на Волго-Балтийском пути[435]). Анализ материальной культуры и письменных источников показывает, что это объединение по уровню развития соответствует раннему государству (составному протогосударству).

    Столица этого протогосударства или государства находилась в верховьях Северского Донца как наиболее старой территории русов с богатым и знатным населением. Возможно, это было Верхнесалтовское городище, характеризуемое исследователями как протогород. Хотя по течению той же реки еще в XVII в. помнили Каганово городище, стертое с лица земли, рядом с которым топонимика знает Каганский перевоз и Каганский колодезь. К сожалению, раскопки на нем не проводились.

    Русский племенной союз был одним из приоритетных торговых партнеров государств Закавказья и Средней Азии. Арабские монеты шли в Восточную Европу VIII – начала IX в. двумя каналами: первый – из Ирана через Каспий на Волгу и далее в Прибалтику – на Готланд, второй – из западных пределов Арабского халифата через Сирию и Закавказье на Дон и Северский Донец, а оттуда – в Юго-Восточную Прибалтику.

    Возможно, именно второй путь описан в Баварском географе, составленном не позднее первой трети IX в.

    Автор Баварского географа, проследовав в изложении вдоль славяно-германского водораздела до области прусов, то есть Нижней Вислы и Немана, далее очень бегло описывает территорию, на которой упоминаются, в числе неизвестных этнонимов, хазары и русы:

    «…Брусы (пруссы. – Е.Г.) – во всех направлениях больше, чем от Энса до Рейна. Висун. Бейры. Кациры (хазары. – Е.Г.), 100городов. Руссы. Форшдеренлиуды. Фрешиты. Шеравицы. Луколане. Унгаре. Вшляне…»

    Путь, проделав этот круг, замыкается вновь на Висле.

    В Русском каганате эти два потока сливались, но в 30-х гг. IX в. второй поток, проходивший по «реке Руса» – Северскому Донцу и Среднему Днепру, прекратил свое существование. На территории между Днепром и Дунаем находок монет того времени нет.

    Причем обилие кладов на территории Русского племенного союза говорит о том, что дирхемы оседали здесь, что для купцов, обладавших этими богатствами, земли между Доном и Донцом были родными (в чужом краю клады обычно не зарывают). Полная противоположность в этом отношении – Хазарский каганат. Весь комплекс находок монет на нижней Волге и нижнем Донце, которые можно было бы связать с торговым движением непосредственно в Хазарии, состоит из двух небогатых кладов и нескольких монет. Хазарские иудеи занимались транзитной торговлей, и ни деньги, ни товары в больших количествах там не оседали.

    Судя по находкам археологов, торговые связи салтовских русов были очень обширны. На городищах обнаруживают иранские ткани, шелк, товары из Хорезма, Сирии – золотую и серебряную посуду, дорогие украшения.

    В Средней Азии ко времени монголо-татарского нашествия еще сохранялась община русов. Плано Карпини, используя местные источники и рассказы очевидцев, сообщает, что в Ургенче, столице древнего Хорезма, было «очень много христиан[436], именно хазар, русов, аланов»[437].




    Граффити на дирхемах VIII-IX вв.

    Хорезм и вообще Приаралье – древняя зона алано-асского расселения. В Среднем междуречье Сырдарьи и Амударьи во II в. до н. э. – середине I тысячелетия н. э. существовало североиранское государство Кангюй, которое является очагом этногенеза аланских племен, а северо-западнее его располагался Янцай – государство асов (сармато-алан). Основное население Русского каганата – и русы, и асы – в конечном итоге были выходцами из древнего Турана (Приаралье и Северный Прикаспий[438]), и связи с прародиной, как видно, сохранялись долго. О присутствии хазар в Приаралье источники упоминают с VIII – начала IX в.

    Попадали к русам и товары из Китая и Индии: восточные рубежи Русского племенного союза находились на пересечении различных ветвей знаменитого Шелкового пути – там находилось Правобережное Цимлянское городище – форпост русов на востоке.

    Были включены русы и в торговлю по Волго-Балтийскому пути, по которому с конца VIII в. началось интенсивное движение. С запада по нему шли прежде всего балтийские славяне, с востока – салтовские купцы. На участие русов в балтийской торговле уже в самом начале IX в. указывают граффити на куфических дирхемах Петергофского клада.

    Но русы, в отличие от хазар, занимались не только торговлей чужими товарами. Развитие ремесла в Подонье к началу IX в. достигло европейского уровня того времени, а во многих случаях, по признанию археологов, превосходило Западную Европу. Большой популярностью пользовалась салтовская лощеная керамика, изготовленная с помощью гончарного к руга, который был тогда последним словом техники. Не менее была развита и мет аллообработка, оружейное дело. Русское оружие, судя по сведениям «Худуд аль-алам», хоть и не могло конкурировать с дамасской сталью, но признавалось одним из лучших.

    Два каганата: начало противостояния

    В начале IX в. экономика Русского племенного союза находилась в стадии небывалого подъема, который обычно предшествует переходу этноса от последнего этапа первобытно – об – щинного строя к становлению государства. Появилась необходимость в собственной денежной единице. И русы, которые еще недавно золотыми и серебряными монетами украшали жен и наложниц, стали чеканить свою монету. Этот вывод можно сделать на основе находок так называемых «варварских подражаний» дирхемам, найденных в верховьях Дона и Донца.

    А если вспомнить, что в то же время произошло и продвижение русов к границам Хазарии (постройка Правобережного Цимлянского городища), то именно тогда Русский этно-политический союз стал каганатом в полном смысле этого слова, который в него вкладывался в раннее Средневековье. То был уже действительно верховный сюзерен, имеющий основания для претензий на господство в регионе. И глава русов принял титул кагана. За этим следовало и признание на Востоке того, что «ар-Рус, также как аль-Хазар и ас-Серир, – это название государства, а не города или людей»[439].

    Но каганат в Юго-Восточной Европе мог быть только один: титул кагана приравнивался в степи к императорскому и означал полновластного хозяина земель. Русы стали опасными конкурентами Хазарии не только в экономике, но и в политике. Хазарский каганат (а точнее, его иудейская верхушка) жил торговлей и практически ничего не производил (это доказано археологическими данными). К началу IX в., по свидетельству купцов и путешественников, Хазария уже во многом зависела от русских товаров:

    «Преимущественная их (хазар. – Е.Г.) пища есть рис и рыба; остальное же… привозится из Руси, Булгара»[440].

    «Русский» путь из Арабского халифата через Закавказье на Дон и Донец мог где-то конкурировать с Волжским, каспийское окончание которого было под контролем Хазарии. И продвижение Русского племенного союза на восток, и постройка крепости в выгодном с торговой и военно-стратегической точки зрения месте – в низовьях Дона – заставили Хазарию беспокоиться всерьез.

    Иудейский переворот в Хазарии

    Однако Хазарский каганат в начале IX в. был уже не тот, что знали русы немного ранее. В Итиле – столице Хазарии – произошли большие политические перемены, а именно так называемый иудейский переворот царя Обадии. Что это было конкретно, в связи с чем был совершен этот переворот – вопрос неразрешенный и даже практически неисследованный. Слишком мало письменных источников, повествующих о данном событии, точнее, источник один – переписка испанского еврея Хасдаи ибн Шафрута с хазарским царем Иосифом (не ранее середины X в.).

    Иудейские надгробия окрестностей Керчи

    Хазарский иудаизм стал притчей во языцех. Уже не одно десятилетие он является предметом научных и околонаучных дискуссий, исследований, далеко не всегда беспристрастных. И это действительно явление, которое заслуживает самого серь – езного изучения. Практически все источники, упоминающие Хазарию IX – X вв. (в том числе и Житие Константина Философа, и Повесть временных лет, и арабские авторы), говорят о распространении иудейской религии. Но в то же время этнические евреи не составляли в Хазарском каганате сколько-нибудь значительной социальной группы. Случай, конечно, уникальный. Особенно если вспомнить, что традиционный иудаизм не только не стремится к распространению своей веры на другие народы, но и всячески ограждает себя от этого процесса. Известно, что последовательные талмудисты называют иноплеменников, исповедующих иудаизм, «проказой Израиля».

    Средневековые евреи, наслышанные о хазарском феномене, например, Эльдад Гадани, пытались представить хазарских иудеев евреями колена Симонова, позабывшими веру своих предков. Таким образом они хотели приписать заслугу создания Хазарского каганата ортодоксальным иудеям. А вот хазарский царь Иосиф производит свой народ от тюрок. Это значит, что хазарские иудеи закрытой сектой не были, иудейская религия здесь была прозелетической, принимающей желающих независимо от их этнического происхождения.

    Потому возник спор о характере хазарского иудаизма. Одни, ссылаясь на упоминание в письме Иосифа раввинистической литературы, склонялись к талмудизму, закрывая глаза на открытость хазарской веры. Другие настаивали на караимстве или библизме (течение в иудейской религии, не знающее Талмуд).

    Судя по словам Иосифа, первоначально верхушка хазарского общества при «царе» Булане приняла какой-то неортодоксальный вариант. Как рассказывает Иосиф, Булан получил божественное откровение, предписывающее ему обратиться в истинную – иудейскую веру. Но, по обычаю раннего Средневековья (так поступил и киевский князь Владимир), Булан устроил диспут, в котором принимали участие мусульманский и христианский проповедники. Каждый из них хулил веру соперника, но оба согласились, что «вера Израиля – лучшая вера и вся она – истина».

    Кембриджский манускрипт

    В письме неизвестного хазарского еврея Х в., которое на – зывают по месту находки Кембриджским анонимом, имеется иная версия этих событий. Некие евреи бежали из Армении в Хазарию и «породнились путем браков с жителями этой страны… и они стали одним народом». Смешавшись с язычниками, евреи забыли свои обычаи, сохранив только обрезание и частично соблюдение субботы[441].

    В пространной редакции письма Иосифа говорится, что обращение в иудаизм произошло за 340 лет до Иосифа, то есть в самом начале VIII в. Еврейский ученый Иегуда га-Леви, писавший около 1140 г., ссылаясь на неизвестные источники, утверждал, что хазары приняли иудейство за 400 лет до него, то есть около 740 г.

    Скорее всего, иудаизм был занесен в Хазарию с Кавказа. Еврейские общины в Дагестане (то есть в соседней с Хазарией области Сарир) упоминаются задолго до VIII в. Появились они там после подавления в Персии восстания маздакитов – секты, боровшейся с зороастрийцами. Некоторые иудейские общины Ирана поддержали Маздака и его последователей и после жестокого подавления восстания в 528—529 гг. вынуждены были бежать. Судя по источникам, религиозные взгляды этих евреев отличались от ортодоксальных: «застали их, что пьют не еврейское вино и блудят в домах персов»[442]. Потому другие, раввинистские общины и не возражали против удаления соплеменников из Персии. Эти-то свободные нравы и позволили, очевидно, изгнанным смешаться с хазарским населением.

    Но ни в начале VIII в., ни позже, ни в самом конце существования Хазарии – в Х в. – иудаизм не был единственной и даже наиболее распространенной религией этого каганата. Византийские источники в связи с борьбой за Крым нередко упоминают хазар. Так ни ко времени женитьбы ссыльного императора Константина Копронима на дочери хазарского хакана, ни при антихазарском восстании Иоанна Готского в конце VIII в. ни один византиец неупоминает о том, что хазарские хаканы были иудеями. Самих хазар автор Жития Иоанна Готского определяет как язычников. Св. Кирилл (Константин Философ) был в Хазарии с проповедью в 860—861 гг. и участвовал в религиозном диспуте, о чем сообщается в его житии. Арабский автор Ибн аль-Асир сообщает, что хазары в 868 г. приняли ислам в обмен на помощь мусульман против нашествия неких тюрок[443]. В «Пределах мира» при описании хазарской столицы Атиля говорится, что в отгороженной западной его части живет хазарский правитель (тархан хакан) с дружиной, а в другой части – мусульмане и язычники. О вероисповедании хакана и дружины ничего не сказано. Известно и о больших христианских общинах на юге Хазарии, что связано с влиянием Армянской церкви. Историк Кавказской Албании Мовсес Каланкатваци сообщает о принятии в 80-е гг. VII в. хазарским правителем христианства из Западной Армении[444]. Ибн Русте уже сообщает, что иудаизм исповедует лишь хакан хазар, его заместитель и те из предводителей хазарских племен, кто наиболее близок им[445]. И эти данные верны для второй половины IX в., когда позиции иудаизма занчительно укрепились. Основная же часть хазар придерживалась древней тюркской религии и поклонялась небесному божеству Тангри.

    Но на обращении Булана история иудаизма у хазарской верхушки не закончилась. О продолжении известно как по арабским источникам, так и по переписке царя Иосифа. Аль-Масуди и Димашки сообщают:

    «…Правитель Константинополя во дни Харуна ар-Рашида изгнал иудеев из своего государства, а те направились в страну хазар, где нашли умных и благочестивых людей, объявили им свою веру, а те признали ее наиболее правильной, присоединились к ней…»[446]

    Правление халифа Харуна ар-Рашида – это 786—809 гг. В еврейско-хазарской переписке говорится о некоей проведен – ной царем Обадией религиозной реформе, в результате которой хазарские иудеи были ознакомлены с Мишной и Талмудом, то есть основами классического раввинистического иудаизма (раньше в Хазарии был какой-то другой вариант этой религии). В результате царь Обадия «укрепил веру согласно закону и правилу»:

    «Он (Обадия. – Е.Г.) был человек праведный и справедливый. Он поправил (обновил) царство и укрепил веру согласно закону и правилу. Он выстроил дома собрания (синагоги) и дома ученых (школы) и собрал множество мудрецов израильских, дав им много серебра и золота, и они объяснили ему 24 книги (Священного Писания), Мишну, Талмуд и весь порядок молитв (принятых) у хаззанов. Он боялся Бога и любил закон и заповеди»[447].

    Эти слова противоречат версии о караимстве хазар. Караимская религия полностью построена на отрицании Талмуда и борьбе с ним. Если бы Обадия предложил такие перемены караимам, «укреплять веру» ему пришлось бы огнем и мечом, и сомнительно, что он вышел бы победителем. Таким образом, в конце VIII – начале IX в. часть хазарской верхушки сменила доталмудическую религию на раввинизм.

    Примерно то же рассказывает и Кембриджский аноним, не называя имен: некий храбрый военачальник, полухазарин-полуеврей, под влиянием жены и тестя начал интересоваться религией, ревностно выполнять предписания. Греки и арабы попытались прекратить распространение иудейства среди хазарской знати и послали миссионеров. В диспуте ни один из проповедников трех вер не добился успеха. И тут иудеям помогло чудо. Из некоей пещеры были извлечены «книги закона Моисеева», содержание которых мгновенно убедило хазар вернуться к иудаизму «полностью»[448].

    Повод для перемен указали арабские авторы: миграция евреев из Византии, где их заставляли принимать христианство или уезжать. Настоящей причиной изгнания, видимо, были активные контакты византийских евреев с Арабским халифатом. Принятие талмудического иудаизма сулило хазарской знати другой уровень торговли на всех дорогах Евразии, а также большую изоляцию правящих кланов от населения.

    Очевидно, религиозными переменами Обадии дело не ограничилось, были и какие-то политические преобразования («обновление царства»), которые нам неизвестны. Прежде система вождества в Хазарии была такой же, как и в других тюркских племенных союзах. «Худуд аль-алам» называет титул верховного правителя хазар – тархан хакан, и там, кстати, не указано, что хакан исповедует иудаизм. А об этом знаменательном факте мусульманский автор обязательно упомянул бы. Тема иудаизма у хазар начинается в восточной литературе позже, с Джайхани и Ибн Русте. Значит, если хазары и были иудеями до начала IX в., это был не тот иудаизм, на который следовало обращать внимание.

    У хакана имелся «заместитель», именуемый «бек». Такая форма двоевластия была характерна для всех тюрок. До конца VIII в. хакан был реальным главой государства и фигурировал в этом качестве во всех восточных и грузинских источниках того времени. В начале IX в. с просьбой о строительстве Саркела обращаются к византийцам уже хакан и бек вместе. А еврейские источники вообще не представляют хакана как реального правителя (и Булан, и Обадия, и Иосиф – «цари», то есть беки). Хакану остается только сакральная функция. Бек командует войском, взимает налоги, является верховным судьей. А хакан, хотя и считается выше бека, назначается оным из лиц «известного рода». Примечателен и обряд избрания хакана: напомним, что кандидата душат шелковым шнуром и в таком состоянии интересуются, сколько лет он собирается править. После того как он называет цифру, его избирают. Если же хакан, проправив указанное количество лет, не собирается на тот свет, его убивают, так же как и в случае мора, голода и других несчастий и стихийных бедствий. Таким образом, иудейская реформа помогла беку заполучить власть в свои руки. Можно предполагать, что переворот обошелся малой кровью, поскольку упоминания о проблемах с неверными нет.


    Скелеты убитых женщин с Правобережного Цимлянского городища, изгрызенные зверем

    Более подробно о событиях в Хазарии узнать нельзя: письменные источники исчерпаны, археология бессильна (пока не исследована собственно хазарская культура). Только можно сказать с уверенностью, что после этого переворота политика Хазарии резко изменилась, а звезда этого каганата ярко вспыхнула и начала медленно затухать.

    Подготовка к войне

    Примерно в то же время Русский каганат начинает возводить мощнейшие укрепления на северо-востоке и юго-востоке. Тогда появляются те самые белокаменные крепости, для создания которых требовались силы государства. Хазария строит Семикаракорскую крепость на реке Сал, а повсеместно восточнее этих укреплений появляются кочевнические курганы с ровиками, где отличительной чертой погребального обряда является наличие в могиле черепа и костей коня. Эти захоронения имеют истоки в караякуповской культуре (течение реки Урал и Белая). Караякуповские памятники связываются исследователями с территорией прародины венгров – Великой Венгрии, а курганы определяются как мадьярские.

    Конфликт между Русским каганатом и Хазарией начался, по-видимому, с разгрома последней Правобережного Цимлянского городища – военного и торгового форпоста русов на Нижнем Дону. Эта крепость по сложности планировки, системе обороны и другим показателям не имела равных на этой территории ни раньше, ни позднее. В результате археологических раскопок 1987—1990 гг. установлено, что она была уничтожена во второй четверти IX в., до постройки Саркела. Население было частью вырезано, частью уведено в плен; иные – праболгары и степные асы – перешли на сторону родственных им хазар. Об этом свидетельствует краниологический и археологический материал Саркела и поселения, основанного на месте Правобережного Цимлянского городища. Центр Русского каганата находился слишком далеко от низовьев Дона, чтобы оказать оперативную помощь, но силами пограничных гарнизонов были уничтожены хазарские Семикаракоры.

    После этого удачного набега на врага с запада хазары при непосредственной помощи Византии в 834—837 гг. построили на левом берегу Дона крепость Саркел.

    Византия – арбитр или провокатор?

    Не последнюю роль в конфликте двух каганатов сыграла Византия. Именно византийские мастера помогают хазарам в строительстве крепостей, но в Византию направляется и посольство русов, которое потом попадает во Франкское государство и благодаря тому – в Бертинские анналы епископа Пруденция. Очевидно, Византия имела свои стратегические интересы и пыталась контролировать конфликт, начавшийся в Восточной Европе.

    Отношения между Византийской империей и Хазарией всегда были противоречивы и зависели в основном от интересов Византии. Во время атак Арабского халифата на империю хазары были ее естественными союзниками, поскольку арабы пытались закрепиться и на Северном Кавказе. В VIII в. Восточная Европа Византию не особенно интересовала, поскольку в самой империи постоянно вспыхивали восстания, политические группировки выматывали друг друга в борьбе за власть, прикрываясь религиозными догмами («иконоборцы» и «иконопочитатели»), с востока угрожал халифат, а с северо-запада беспокоили дунайские болгары. В это время Хазарии удалось в трудной борьбе подчинить восточную часть Крыма, в том числе и Крымскую Готию. Но власть хазар была непрочной. Крымские колонии постоянно были охвачены освободительными движениями, которым по мере возможностей помогали местные аланы и греки. К концу первой трети IX в. ситуация в стране относительно стабилизировалась в пользу иконоборцев: императоры Лев V (813—820), Михаил II (820—829) и Феофил (829—842) успешно боролись с монахами и иноками. Лев V сумел заставить болгар заключить тридцатилетний мир и дал решительный отпор Аббасидскому халифату в Малой Азии. Михаил II утопил в крови восстание Фомы Славянина, а сын его Феофил чувствовал себя уже настолько уверенным, что издал в 833 г. эдикт о закрытии всех монастырей в населенных пунктах, надеясь навсегда покончить с иконопочитанием и монашеством.

    Настало время позаботиться и о крымских колониях. Они уже представляли немалую проблему. В Юго-Западном Крыму в VIII – начале IX в. сооружается ряд пещерных монастырей (Инкерман, Чильтер, Шулдан, Качи-Кально и др.). Возникли они после массового переселения в Крымскую Готию и Херсонес монахов-иконопочитателей. Одновременно на южном берегу Крыма появляются многочисленные поселения и христианские могильники. Новые жители отдаленной колонии, а также хазарских крымских владений явно не жаловали официальный Константинополь, и распространение там антиправительственных настроений могло повлечь и потерю Крыма для Византии. Тем более что полуостров был желанным не только для империи.

    В начале IX в. Русский каганат уже определил свои внешнеполитические цели: контроль над Волго-Балтийским торговым путем, Закавказье, Северное Причерноморье.

    У Черного моря, кстати, еще со времен гуннского нашествия остался племенной союз с названием «рос». В конце VIII – начале IX в. эти русы стали все чаще и чаще беспокоить византийские владения Причерноморья. На рубеже VIII – IX вв., по сообщению Жития св. Стефана Сурожского, некий русский «князь» Бравлин, появившийся из Неаполя Скифского, «пленил» южное и восточное побережье Крыма от Херсона до Керчи и напал на Сурож (Судак-Сугдею). Только чудо св. Стефана помогло сурожцам избавиться от оккупантов. Известно, что в тот момент в Сугдее сидел хазарский наместник Юрий Тархан[449]. Совместные интересы Византии и Хазарии в этом случае видны весьма четко.

    Данные топонимики и археологии, как мы выяснили ранее, дают основание говорить о родственности этноса «рос» начала нашей эры русам Подонья. Письменные данные IX в. подтверждают этот тезис. В Орозии короля Альфреда (IX в.) сообщается:

    «И эта река Данай (здесь: Дон. – Е.Г.) течет от туда на юг, на запад от алтарей Александра, в (землю) народа Рохоуасков»[450].

    Византия в начале IX в.
    План святилища-лабиринта.Обнаружен и интерпретирован А. Т. Синюком и В. Д. Березуцким.Кирпич из Саркела с изображением лабиринта

    В этом случает говорится не о Верхнем Доне, а о его низовьях. Название народа имеет явную североиранскую этимологию, а располагаются «рохоуаски» там, где в первые века н. э. обитали роксоланы. Автор Жития Георгия Амастридского упоминает о росах как о народе, хорошо известном в Причерноморье: «нашествие варваров, руси, народа, как все знают, в высшей степени дикого и грубого». Там же говорится о «древнем таврическом избиении иностранцев», сохраняющем силу у причерноморских росов. Прямые аналогии этому обычаю есть в «Худуд аль-алам» и других арабо-персидских сочинениях в цикле о трех городах или видах русов: «Уртаб – город, где любого чужеземца убивают». Это еще одно подтверждение родственности жителей Русского каганата и Северного Причерноморья. Жил «грубый и дикий народ росов» в IX в., по данным византийских хронистов XI – XII вв., «у северного Тавра», то есть у Крымских гор. Судя по всему, русы Подонья и Причерноморья были не только связаны общностью происхождения, но и координировали свою политику.

    Нарастающая активность русов в этом регионе создала условия для создания в 30-х годах IX в. византийско-хазарского альянса в области оборонительной политики против русов.

    Об этом говорят обстоятельства постройки Саркела, о которых сообщают многие византийские источники: Константин Багрянородный, Георгий Кедрин, «Продолжатель Феофана». Точное время строительства неизвестно, но приблизительно вычислить можно. Согласно Константину, это произошло в правление императора Феофила, то есть не ранее 829 г. и не позднее 842 г. У Кедрина рассказ об этом событии помещен под 834 г., а «Продолжатель Феофана» сразу после этого упоминает поход Феофила против арабов 837 г. По этим данным можно с уверенностью говорить, что Саркел был построен в первой половине 830-х гг. Официально просьба к Феофилу исходила от кагана и бека, значит, иудейский переворот в Хазарии к тому моменту был удачно завершен.

    План крепости Саркел (по С. А. Плетневой)

    В империи к посланникам степного народа отнеслись с повышенным вниманием. Византии исполнение хазарской просьбы было важно стратегически. Об этом говорит состав отправившихся в Хазарию строителей. Возглавлял миссию очень знатный и влиятельный в империи человек – Петрона Каматир, брат жены Феофила, Феодоры. Кроме того, в экспедиции участвовали представители Пафлагонии, византийской фемы на южном берегу Черного моря.

    В целях привлечения сильного союзника в борьбе против Русского каганата Хазария сделала значительную территориальную уступку Византии – империи были отданы Крымская Готия и Херсонес. В источниках это связывается лишь с платой за постройку Саркела[451]. Однако исследователи не раз обращали внимание на неравноценность такой сделки, что дает возможность предполагать тайное соглашение о военно-политическом союзе или, по крайней мере, об обещании благожелательного по отношению к Хазарии нейтралитета. Кроме того, Византия помогала Хазарии и потому, что та была ярым врагом Арабского халифата.

    Уже по этим жертвам видно, как были обеспокоены новые хазарские власти быстрым ростом могущества Русского каганата и его союзников. Территориальные уступки в торговой фактории переоценить трудно. Да и Византии, очевидно, легче было договориться с давно знакомыми, прогнозируемыми иудеями, чем с «неведомым» ранее народом. Но расставлять точки над «i», как мы увидим, опытные византийцы не спешили. Им нужно было убедиться, что выигравший в конфликте не будет в состоянии претендовать на господство в Причерноморье.

    Гибель Донской Руси

    Постройкой Саркела мероприятия Хазарии и Византии против русов не ограничились.

    Хазарские земли между Волгой и Нижним Доном были полны кочевавшими там племенами, которые являлись вассалами Хазарии, причем Хазария тратила немало сил на удержание этих племен в подчиненном состоянии, то есть на данной территории. Наиболее сильным, многочисленным и активным среди этих племен были венгры, кочевавшие в Среднем Поволжье и уже продвинувшиеся в Прикубанье. Впрочем, считать их вассалами хазар в полном смысле нельзя.

    Устное мадьярское предание хранило память о целом «хазарском» периоде в их истории. Сведения о кубанской «прародине» венгров сообщает византийский император середины X в. Константин Багрянородный (местность эта в венгерских сказаниях называлась Леведией). История мадьяр записана у Константина, во-первых, в главе о печенегах:

    «Да будет известно, что пачиннакиты сначала имели место своего обитания на реке Атиль, а также на реке Геих (Яик, Урал. – Е.Г.), будучи соседями и хазар, и так называемых узов (гузов. – Е.Г.). Однако пятьдесят лет назад упомянутые узы, вступив в соглашение с хазарами и пойдя войной на пачинакитов, одолели их и изгнали из собственной их страны, и владеют ею вплоть до нынешних времен так называемые узы. Пачинакиты же, обратясь в бегство, бродили, выискивая место для своего поселения. Достигнув земли, которой они обладают и ныне, обнаружив на ней турок (так называли византийцы мадьяр. – Е.Г.), победив их в войне и вытеснив, они изгнали их, поселились здесь и владеют этой страной… вплоть до сегодня уже в течение пятидесятипяти лет»[452].

    Тот же император, проявляя поразительную и неслучайную осведомленность в событиях[453], рассказывает и о прародине венгров, и о военном соглашении между хазарами и венграми, скрепленном женитьбой венгерского вождя на «благородной хазарке», вероятно, иудейского вероисповедания:

    «Народ турок имел древнее поселение близ Хазарии, в местности, называвшейся Леведия – по прозвищу их первого воеводы. Этот воевода прозывался личным именем Леведия, а по названию достоинства его именовали воеводой, как и прочих после него. Итак, в этой местности, уже названной Леведией, течет река Хидмас, которая именуется также Хингулус (сопоставимо с рекой Угру у царя Иосифа и с современной Кубанью. – Е.Г.)… Турок было семь родов, но архонта над собой, своего или чужого, они никогда не имели; были же у них некие воеводы, из которых первым являлся названный Леведия. Они жили с хазарам и в течении трех лет, воюя в качестве союзников хазар во всех их войнах. Хаган, архонт Хазарии, благодаря мужеству турок и воинской помощи, дал в жены первому воеводе турок, называемому Леведией, благородную хазарку из-за славы о его доблести и знаменитости его рода, чтобы она родила от него. Но этот Леведия по неведомой случайности не прижил детей с той хазаркой»[454].

    «Три года», как полагают ученые, это, конечно, порча текста рукописи «Об управлении империей». Скорее всего (это видно и из дальнейших событий), первоначально было «тридцать лет»: в конце VIII – начале IX в., как мы помним, автор «Пределов мира» никаких венгров – мадьяр в Прикубанье не упоминает.

    Отношения новое хазарское правительство наладило с мадьярами очень умело, о чем также рассказывает Константин Багрянородный:

    «Через некоторое время упомянутый хаган, архонт Хазарии, сообщил туркам, чтобы они послали к нему Леведию, первого своего воеводу. По сему Леведия, явившись к хагану Хазарии, спросил о причине, ради которой хаган отправил посольство, чтобы Леведия пришел к нему. Хаган сказал ему: „Мы позвали тебя ради того, чтобы избрать тебя, поскольку ты благороден, разумен, известен мужеством и первый среди турок, архонтом твоего народа и чтобы ты повиновался слову и велению нашему“. Отвечая хагану, тот произнес: „Твое отношение ко мне и твой выбор я высоко чту и изъявляю тебе подобающую благодарность, но поскольку я не способен к такой власти, то не могу повиноваться. Есть, впрочем, иной, помимо меня, воевода, называемый Алмуц и имеющий сына по имени Арпад. Лучше, чтобы один из них, либо этот Алмуц (Алмуш. – Е.Г.), либо его сын Арпад, стал архонтом и повиновался слову вашему“. Итак, довольный такой речью, упомянутый хаган дал Леведии своих людей и послал их к туркам. Когда они беседовали об этом с турками, то турки предпочли, чтобы архонтом скорее оказался Арпад, чем его отец Алмуц, как более достойный, более желанный из-за его разума, рассудительности и мужества и способный к такой власти. Его-то они и сделали архонтом, по обычаю „закану“ хазар подняв его на щите. До этого Арпада турки никогда не имели другого архонта, и с тех пор до сегодня они выдвигают архонта Туркии из этого рода».

    Курган с ровиком и инвентарь из него (ух. Веселый, по С. А. Плетневой)

    Арпад и Алмуц (Алмош) – абсолютно реальные персонажи, известные по другим источникам – «Деяниям венгров» и хроникам королевства Венгрии. Арпад называется одним из семи мадьярских вождей, а Алмо, его отец, считался тем человеком, который вывел мадьяр из Великой Венгрии. Правда, в «Деяниях венгров» Адмош передает власть сыну после вступления на территорию будущего королевства Венгрии. А в другой хронике сообщалось, что Алмош был убит в Трансильвании перед началом обретения мадьярами родины на Среднем Дунае[455] (у венгров существовал обычай убивать вождей, уже неспособных к управлению).

    И хазарские правители в союзе с Византией умело направляют энергию части венгерских кочевников на степи между Доном и Днепром и Северное Причерноморье, то есть на территорию, подвластную русам. Именно мадьярам принадлежат появившиеся во множестве подкурганные с ровиками погребения на восточных границах Русского каганата.

    В это время, почувствовав, что несет с собой такой контакт с союзниками-вассалами Хазарии – племенами степной цивилизации, руководство Русского каганата направляет в Византию посольство за помощью, надеясь, что империя, ведущая постоянно двойственную политику, сочтет более выгодным помочь русам. Именно это посольство, отправленное около 837 г., и было принято при дворе германского императора Людовика Благочестивого в 839 г., что и отразили знаменитые Бертинские анналы епископа Пруденция (см. часть I главу 1).

    Если рассматривать сообщение анналов в связи с изложенными выше событиями, с учетом того, что это послы Русского каганата с центром на Северском Донце, то разъясняются многие вопросы, намеренно запутанные представителями норманно-хазарской теории в отечественной исторической науке. Становится понятной и сама цель поездки в Византию, и долгий окружной путь послов, обратная дорога которых была отрезана «варварскими племенами» венгров, дошедших к тому времени до Дона и Донца. Константинополь же действительно вел двойственную политику, сталкивая два кагана – та. Византия помогла Хазарии, беспокоясь за свои владения в Причерноморье, но она, конечно, не была заинтересована в появлении на месте салтовцев хазар. Поэтому посольство «народа рос» было, несмотря на очевидную безрезультатность миссии, принято с почестями.

    За время долгого – три года – посольства русов мадьяры, прокочевав между Доном и Днепром, прошли через Киев. В Повести временных лет они оставили о себе лишь краткое воспоминание:

    «Идоша Угри мимо Киевъ горою еже ся зоветь ныне Оугорь с кое и прищедъше ко Днепру и сташа вежами…»[456]

    Но Ибн Русте, информация которого восходит к середине IX в., упоминает о том, что «мадьяры господствуют над всеми соседними славянами, налагают на них тяжелые оброки…». Речь идет о славянах юга Восточно-Европейской равнины, поскольку мадьяр восточный автор локализует в Северном Причерноморье. Очевидно, с этой территории венгры ушли не сразу: о «подвигах» венгров на Днепре подробно, сильно при – украшивая, повествуют «Деяния венгров» – источник XII в. с сочетанием фольклорной и книжной основы, где география славянской Руси времен феодальной раздробленности перенесена на события 830—840-х гг., однако сам путь мадьяр описан точно – от Великой Венгрии в междуречье Камы и Волги через будущую территорию Владимиро-Суздальского княжества в «область русов».

    Именно в «Деяниях венгров» сохранились некоторые подробности мадьярского похода на салтовскую Русь, также облеченного в древнерусские реалии XII в. Приведем их с некоторыми сокращениями:

    «О Руси… Достигли они области русов и, не встретив какого-либо сопротивления, проникли до самого города Киева. А когда проходили через город Киев, переплывая реку Днепр, то захотели подчинить себе королевство русов. Узнав об этом, вожди русов сильно перепугались, ибо услышали, что вождь Алмош… происходит из рода короля Аттилы, которому их предки платили ежегодную дань. Однако киевский князь собрал всех своих вельмож и, посоветовавшись, они решили начать битву с вождем Алмошем… Тот же киевский князь, отправив своих послов, призвал на помощь семь куманских вождей, своих самых верных друзей… (Русы бежали за стены Киева) О мире между вождеми русами. Вождь Алмош… подчинил себе землю русов и, забрав их имения, на вторую неделю пошли на приступ Киева (Русы запросили мира)»[457].

    Описана также и долгая осада столицы русов. Хронист XII в., записавший и приукрасивший устные «Деяния», полагал, что этой столицей был Киев. Но в рассказе фигурирует каменная крепостная стена, которой, конечно, в Киеве тогда не было. На месте Киева в VIII – X вв. существовало три поселения, которые лишь к концу этого времени слились в один город. А первые укрепления Киева – это «Ярославов вал»; более древние не обнаружены. Перенесение знакомых реалий XII в. на события трехвековой давности проявляются и в упоминании куманских (половецких) вождей, поспешивших на помощь русам. Очевидно, в устном оригинале упоминались какие – то кочевники, которых хронист назвал куманами для того, чтобы поддержать интерес читателя. Ведь «Деяния венгров» по жанру – это исторический роман. Такого рода литература была очень популярна в указанное время. Но, приукрашивая и модернизируя события, обработчик все же оставил основную канву событий нетронутой (роман-то исторический, а не «фантастический»).

    Кроме того, «Деяния венгров» сообщают о реакции вождей русов на появление мадьяр: «вожди русов сильно перепугались, ибо услышали, что вождь Альмош… происходит из рода Аттилы, которому они платили ежегодную дань». «Испуг» вождей русов – это, конечно, не исторический факт, а скорее литературный прием, призванный прославить мадьярского предводителя. Здесь главное, что хронисту было известно какое-то предание о русах, входивших на правах вассалов еще в Гуннский союз (гунны, по-видимому, были родственны мадьярам).

    Далее говорится об обязательстве русов платить мадьярам ежегодную дань (ее размер указан также в реалиях XII в. – 10 000 марок). Однако известно, что примерно в 840—850-х гг. венгры ушли на поиски своей родины дальше, в Ателькюзу – междуречье Днепра и Днестра. Еще к периоду правления в Византии императора Феофила (то есть до 842 г.) относится сообщение о венграх в Хронике Георгия Амартола (точнее, у его продолжателя): болгары в очередном конфликте с Византией обратились к уграм за помощью[458]. Значит, венгерские орды в немалом количестве уже находились на Дунае. Только оттуда они могли успеть на помощь болгарам. Угры упоминаются и в Житии св. Кирилла (Константина Философа), причем как союзники или даже вассалы хазар. А это уже вторая половина IX в. В это же время угорские племена продолжали уходить на запад. Хорошо знакомые нам Бертинские анналы под 862 г. сообщают, что неведомый дотоле народ угров совершил опустошительный набег на владения Людовика Немецкого[459]. Таким образом, мадьяры разорили салтовские земли, вынудили русов и славян платить дань, а сами откочевали дальше. Ежегодная дань, очевидно, предназначалась уже союзнику и сюзерену (согласно словам Константина Багрянородного) венгров – Хазарскому каганату.

    И если славянские земли Поднепровья, видимо, сильно не пострадали от незваных гостей, то ядро Русского каганата было опустошено. Основной своей цели Хазария ненадолго, но достигла. Прежде всего перестал существовать «русский» торговый путь – из Сирии и Закавказья по Северскому Донцу, исчезли клады восточных монет по «реке Рус». Куфический дирхем обращаться на этих территориях перестал. Тогда-то и «наидоша Козаре» на русские и славянские земли и наложили дань, переподчинив себе те славянские племена, которые находились под влиянием салтовских русов. На этом и завершается собственно история Русского каганата на Северском Донце, ибо каганатом он уже не являлся.

    Глава 3

    СУДЬБЫ САЛТОВСКОЙ РУСИ

    Вопрос о связи салтовской руси с правящим слоем Древнерусского государства, также как и с названием «Русская земля», является отдельной и весьма запутанной проблемой. Можно ли утверждать, что именно благодаря салтовцам славянское Поднепровье стало называться «Русью»? Ведь летописи ничего не сообщают об этом. Одних археологических данных о смешении русов Подонья со славянами явно недостаточно. Их след должен был остаться и в организации власти, и в культуре Древней Руси. Да и в письменных памятниках должны сохраниться данные о русах с иранскими корнями.

    Куда ушла элита?

    События 30-х гг. IX в. заметно изменили облик салтовской культуры. Конечно, большая часть населения осталась на своих местах. В начале XII в. летопись знает на Северском Донце ясов (так называли славяне степные сармато-аланские племена – но не самих русов). Очевидно, это и были осевшие на землю асы. Аль-Идриси упоминает о существовании в том же XII в. где-то в Подонье Руссии-тюрк, и такое представление долго будет держаться в литературной традиции восточных авторов, но у Идриси это скорее воспоминание, чем реальность.

    Но часть населения Русского каганата покинула родину, что прослеживается археологически. Прежде всего это сделали род и окружение кагана – иного выхода у них не было. Прекращают пополняться наиболее знатные части катакомбных могильников, исчезают с территории салтовской культуры погребения, совершенные по обряду трупосожжения, и именно во второй четверти IX в. А эти люди занимали далеко не последнее место в социальной структуре Русского племенного суперсоюза. Пропадают и солнечные янтарные амулеты, оберегавшие русов.

    Восточнославянские памятники аланского письма на Рязанщине (X-XI вв.) по Г. Ф. Турчанинову

    Куда ушла салтовская элита – неясно. Путь на Днепр был временно отрезан – там обосновались венгры. Конечно, те, кто пришел в славянское Поднепровье раньше, имел там мастерские и уже почти ассимилировался со славянами, остались. Но принять новых беженцев возможности не было. Наиболее безопасным был путь на север, по верховьям Дона и Оке, хорошо знакомый русам по торговым делам.

    Люди, оставившие салтовские жилища и трупосожжения, появляются ненадолго на боршевских поселениях, то есть на землях славян Среднего Дона, входивших в Русский каганат. Например, на селища славян на реке Воронеж в середине IX в. появляются салтово-маяцкие жилища (полуземлянки с очагом в центре) и лепная керамика салтовского типа, а также в могильниках – трупосожжения с салтовским керамическим комплексом[460]. То же явление наблюдается и на славянском городище Титчиха. На Титчихе обнаружены и аланские письмена салтовского типа на сосудах. А. Н. Москаленко, занимавшаяся раскопами Титчихи, не могла понять, почему грубая лепная и круговая салтовская керамика появляется здесь, казалось бы, вдали от известных археологических центров ее производства?[461] Ведь собственно салтовских гончарных центров здесь не обнаружено. Объяснение может быть одно: русы не долго прожили на этом месте. Не успев создать своего производства, они двинулись дальше. А на время проживания в славянских поселках им хватило тех запасов, что были вывезены из центра каганата, а также той посуды, что была сделана в домашних условиях женщинами. После мадьярского разорения выбирать не приходилось.

    Но все-таки кто-то из салтовцев остался среди славян на более длительный срок и вполне освоился, сумев заняться во – стребованными славянами ремеслами. Возможно, о пребывании там русов свидетельствуют рунические надписи на горшке из погребения у села Алекановка и пряслице из села Борки на Рязанщине, сделанные салтовским письмом по-славянски. Пряслице из славянского селища Борки (в 2 км от современной Рязани) было обнаружено в 1945 г. На пряслице в верхней части по кругу русскими письменами выведено: «908 анзи» (анзи – года), внизу – «918 лъта». Ясно, что авторы и первой, и второй надписи были христианами византийского образца (даты – по византийской христианской эре). Г. Ф. Турчанинов считает, что родным для авторов был один из североиранских диалектов, а не древнерусский язык: славянин написал бы «лъта 918»[462].

    Та же манера письма и культура – в надписи на горшке из погребения, обнаруженного в селе Алекановка, близкого к Боркам. Осенью 1897 г. один из первых профессиональных русских археологов В. А. Городцов при вскрытии погребения нашел глиняный горшок с круговой, сделанной до обжига, надписью из 15 знаков. В 1898 г. ему посчастливилось найти еще два обломка с надписями. Ритуальные сосуды были явно славянскими, как и само погребение. Конечно, это была сенсация: наконец-то мир увидит то самое славянское письмо «без устроения», «черты и резы», о которых писал в Х в. Черноризец Храбр! Особенно интересно было, что это женское погребение было христианским, а надписи сделаны не на кириллице. Чаще всего алекановские надписи пытались прочитать как скандинавские руны, но безуспешно. Не получили они прочтения и через тюркское руническое письмо. Граффити на горшке удалось прочитать только Г. Ф. Турчанинову как сармато-аланское письмо: первые восемь букв достоверно читаются как «славутие». Модно трактовать это как имя хозяина горшка. Однако до окончательных выводов еще далеко.

    Население Алекановского поселка признается вятическим, и Г. Ф. Турчанинов считает, что славяне переняли аланское письмо[463]. Алекановские надписи датируются Х в., и скорее здесь мы имеем дело с завершением процесса ассимиляции славянами части русов, путь миграции которых шел через Средний и Верхний Дон и Оку.

    Другая часть салтовцев этим путем вышла на Волго-Балтийскую магистраль. Какой-то информатор аль-Идриси считал, что Кукийана (центр одного из «видов» русов) находится в Волжской Булгарии, являясь «городом тюрок, именуемых Руса». А под 1229 г. Лаврентьевская летопись упоминет о «Пургасовой Руси» в Среднем Поволжье, которая участвовала в походе мордовского князя на Новгород. Вот это сообщение вместе с предысторией событий:

    «В лето 6736 (1228)… Того же месяца (января. – Е.Г.) 14,великий князь Юрий[464] и Ярослав… пошли на мордву: и муромский князь Юрий Давыдович, вступив в землю мордовскую, в Пургасову волость, пожег и потравил хлеб, побил скот и отослал к себе полон, а мордва бежала в свои леса… А болгарский князь (Волжской Булгарии. – Е.Г.) пришел на Пуреша, союзника Юрия, и, услышав, что великий князь Юрий жжет села мордовские, бежал прочь…

    В лето 6737 (1229), в апреле пришла мордва с Пургасом к Новгороду, и отбились от них новгородцы; они же зажгли монастырь святой Богородицы и церковь, захватив много убитых. В то же лето Пурешев сын с половцами победил Пургаса, и перебил всю мордву и Русь Пургасову, а Пургас едва бежал с малым отрядом…»[465]

    Из текста летописи совершенно ясно, что «Пургасова Русь» к русским княжествам отношения не имела. Иначе бы летописец пояснил, что заставило русских участвовать в набегах против своих соотечественников. Это какой-то этнос, носивший имя «русь», но совершенно обособленный. Также очевидно, что читателям XIII в. не нужно было пояснять, кто это такие.

    В. В. Седов связывает «Пургасову Русь» с потомками именьковского населения[466], но этноним «русы» по отношению к именьковской культуре IV – VII вв. не зафиксирован ни в одном источнике. Были ли это салтовские русы – покажут археологические раскопки. А Волжский путь выводил мигрантов на берега Балтийского моря, с населением которого у русов были давние торговые контакты.

    Аланы на Балтике: неожиданный поворот

    Следы аланской руси встречаются в письменных источниках, рассказывающих о южном побережье Балтийского моря (к сожалению, на этих землях не проводилось до сих пор серьезных археологических раскопок). Ведь салтовские русы были активными участниками торговли по Волго-Балтийскому пути и по магистрали по реке Рус на юго-восточный берег Балтики, амулеты русов изготавливались из балтийского чистого янтаря. Показательно, что этот янтарь поступал в распоряжение киевских ремесленников в конце X – ХI вв., когда сквозного пути по реке Рус уже не существовало, сохранилась лишь западная его часть.

    В посольстве Русского каганата в Византию в 837—839 гг., по свидетельству Бертинских анналов, были представители свеонов, которых император, «сочтя их скорее разведчиками и в той стране, и в нашей, чем послами дружбы, решил про себя задержать их до тех пор, пока неудастся доподлинно выяснить, явились ли они с честными намерениями, или нет».

    Из рассказа епископа Пруденция видно, что своены, в отличие от русов с хаканом во главе, были франкам неплохо известны. Жили они недалеко от границ Франкской империи, не были ее союзниками или вассалами, что дало Людовику основания подозревать в них шпионов и задержать до выяснения обстоятельств (то есть были ли в действительности эти свеоны из Русского каганата, либо же из соседней с франками страны).

    Свеоны известны были еще во времена римского историка Тацита (II в. н. э.). Тогда это было не большое островное племя, обитавшее в Балтийском море. Тацит сообщает, что «общины свионов обитают среди самого Океана (Балтийского моря. – Е.Г.)» и отличает их от свебов («шведов»), живших тогда на северо-востоке Германии. Уже тогда у свеонов были сильные дружины и хороший флот.

    Многие ученые, считая свеонов и свевов-скандинавов одним народом, доказывают так скандинавское происхождение племени «русь». Но свеоны – это особое балтийское племя, занимавшееся торговлей на Волго-Балтийском пути и военными набегами на берега Балтики. Свебы-шведы появляются на другом берегу моря, в современной Швеции, уже в эпоху Великого переселения народов, то есть через четыре века после Тацита.

    Но почти за тысячелетие от первого упоминания свеонов до написания Бертинских анналов этот народ, как и многие другие, растворился среди этносов побережья Балтики, в основном славян. В представлении франкских хронистов начала IX в. свеонами являлись, очевидно, все народы, обитавшие на Балтийском море.

    О тесных контактах салтовских русов с жителями Южной и Юго-Восточной Прибалтики хорошо известно и по археологическим данным. Вполне вероятно, что на ободритской и прусской землях имелись уже русские колонии, куда могли и направиться русы с Северского Донца и Дона.

    Большинство сообщений письменных источников об аланах или роксоланах на Балтике связаны именно с юго-востоком (точнее – областью между Неманом и Вислой), начиная с Географа Раввенского конца VII в.

    Анонимная «Космография» (то есть описание мира), созданная около 700 г. в Раввене, – один из интереснейших па – мятников географической мысли Запада. В особенности уникальны ее сведения о северо-востоке Европы. Обычно «достижения» западных ученых того времени в описании этих мест сводились к пересказу Геродота и Плиния. Неизвестный географ из Раввены воспользовался не только информацией тысячелетней давности, но и внимательно проштудировал готских авторов, и не только Иордана и Кассиодора, но и недошедшие до нас сочинения. Поэтому «свежие» данные раввенца относятся к периоду от IV до конца VII вв. В «Космографии» говорится, что страна роксоланов находится около Океана (то есть Балтийского моря) и через нее протекает река Вистула (Висла)[467].

    Балтийское Поморье раннего средневековья

    Согласно прусским летописям, в IV в. н. э. роксоланы оби – тали у Балтийского моря между Вислой и Неманом. Также прусские хронисты сообщают, что «аланы вышли из Пруссии и Samojeden и могли быть племенем вандалов»[468]. Прусский летописец епископ Христиан и пользововшийся его хроникой Лука Давид писали о южно-балтийских роксоланах как соседях пруссов, помогавших «их врагам мазурам в войне, последовавшей после пришествия мнимых готов в Пруссию… Почитают этих роксолан не за готов, а за руссов (Reussen. – Е.Г.[469]. Адам Бременский (XI в.) упоминает на восточном берегу Балтики алан, которые сами себя называли Wizzi, тюрок (Turci) и русов (Ruzzos). Причем Адам знает как руссов в привычном нам понимании – жителей Киевской Руси, «королем» которой был Ярослав Мудрый, так и другое племя с таким же названием, но живущее на юго-востоке Балтийского моря. Вот несколько отрывков из его «Деяний архиепископов Гамбургской церкви»:

    «Болеслав, христианнейший король, в союзе с Оттоном III подчинил всю Склавинию, Руссию и пруссов…»

    Конечно, можно пойти по простому пути и решить, что речь идет о нападении польского короля Болеслава I Храброго (992—1025) на Ярослава Мудрого в союзе со Святополком Окаянным в 1018 г., что зафиксировано в Повести временных лет. Так и поступил один из переводчиков «Деяний» М. Б. Свердлов[470]. Но во-первых, ни о каком подчинении Руси в 1018 г. речь идти не могла (русичи изгнали поляков). Во-вторых, у Адама союзником Болеслава назван германский император Оттон III, умерший в 1002 г., то есть задолго до похода на Киевскую Русь. Хорошие контакты с Германией Болеславу удалось наладить в 1000 г. при встрече с Оттоном в Гнезно. А после вступления на имперский престол Генриха II (1002 г.) польско-германские отношения резко и надолго ухудшились. То есть захват Руссии мог произойти в период с 1000 по 1002 г. В русских летописях сообщений об этом нет, поэтому речь у Адама шла о другой Руси. О какой?

    Н. С. Трухачев, считавший, что именем «русь» мы обязаны балтийским славянам, думал, что Болеслав и Оттон III взяли остров Рюген[471]. Но и это невозможно. Остров Рюген, место обитания племени ругов (ран, руян), входил в Балтийскую Славонию. Раны называются Адамом Бременским своим именем. Он считает их «наиболее храбрым народом из склавов (славян. – Е.Г.)». У Адама упомянутая Руссия отличается от земель балтийских славян и расположена между Славонией и Пруссией, то есть там, где Раввенский аноним помещал роксолан.

    В Восточной Прибалтике, рядом с «турками», мифическими амазонками и песьеголовыми бременский хронист и его комментатор, живший позднее, помещают алан:

    «Если возвращаться с севера к устью Балтийского моря, первыми встречаются нортманны, затем выступает Скония, область данов, над ней на обширных пространствах обитают готы вплоть до Бирки. Затем на значительной территории царят свеоны (в это время свеоны по созвучию уже шведы. – Е.Г.) вплоть до земли женщин. Над ними, как говорят, живут Wizzi, мири, ламы, скуты и турки вплоть до Руссии (здесь – Киевская Русь. – Е.Г.)…

    На этом море есть и другие многочисленные острова, все полные свирепых варваров, и по этой причине мореплаватели их избегают. Говорят, что в близи от этих берегов Балтийского моря находятся амазонки… Говорят некоторые, что они зачинают детей, проглотив глоток воды. Говорят также, что они становятся беременными от проезжих купцов или от тех, которые находятся у них в плену… И когда дело доходит до родов, то мужского пола рождаются песье головые, а женского – прекраснейшие женщины… Песьеголовые – те, которые имеют голову на груди. В Руссии их часто берут в плен, и они лают словами. Там есть также те, которые называются аланы или албаны, которые на их языке называются WIZZI, жесточайшие амброны. Они рождаются с седыми волосами…»[472]

    Таким образом, у Адама Бременского упоминаются два народа, которых можно назвать по происхождению северными иранцами. Во-первых, это руссы, жившие между Пруссией и Славонией, известные еще Раввенскому анониму и прусским хроникам. Во-вторых, это аланы у восточного берега Балтийского моря рядом с финскими (мири – меря, ламы) и кельтскими (скуты – скотты, амброны) племенами. Причем аланы Адама Бременского живут именно около берега (очевидно, на каких-то островах), а не на побережье.

    По мнению А. Г. Кузьмина, есть все основания связывать алан, русов и тюрок Адама с Руссией-тюрк восточной традиции, а значит – с салтовцами. Выдающийся ученый не без основания считает, что именно страну русов-алан знали скандинавские саги как «Хольмгард» (Holmgarđr).

    С этим названием связано немало интересных и запутанных моментов. Более 100 раз встречается оно во всех видах древних скандинавских источников, впервые – в рунической надписи начала XI в. Именно там, по словам северных сказителей, правили русские князья («конунги») Вальдемар и Ярицлейв, то есть Владимир Святой и Ярослав Мудрый. В Саге об Олаве Трюггвасоне, где встречается одно из первых упоминаний «Руси», в Хольмгарде княжит Вальдемар, а события должны относиться к концу Х в. Но странно, что основные действия связаны с Виком – областью, которая платит князю Хольмгарда дань. О подчинении же Вика древнерусским князьям ничего не известно.

    Обычно с Хольмгардом отождествляют древнерусский Новгород. Известно, что и Владимир и Ярослав были новгородскими князьями. Но при более внимательном прочтении источников оказывается, что название «Хольмгард» просто перенесено на Новгород, потому что правители Новгорода конца Х – начала XI в. звались русами. Раньше под Хольмгардом у скандинавов подразумевалось совсем другое место.

    Первый компонент слова – это германское хольм («остров»). Второй, гард, во многих индоевропейских языках, в том числе и кельтском, который оказал значительное влияние на скандинавские диалекты, – «сад», «огороженное место». Таким образом, получается «огороженный остров», «остров-крепость».

    Название Wizzi А. Г. Кузьмин сопоставляет с известной областью Вик на востоке Прибалтики, расположенной напротив острова Сааремаа. Именно Вик упоминается во многих сагах рядом с Хольмгардом. Ученый делает вывод о тождестве Сааремаа и Хольмгарда[473]. Казалось бы, одна из областей аланской Руси на Балтике найдена. Но, к сожалению, серьезных раскопок на острове до сих пор не проводилось, а без археологических данных любое предположение нельзя считать доказаным.

    Но обращение к германским и скандинавским источникам еще раз опровергает норманнскую теорию о скандинавском происхождении русов. В сагах «русь» никогда не помещалась в Швеции.

    В поисках салтовских русов помогают и исторические разыскания великого русского ученого М. В. Ломоносова. В своей «Древней российской истории» он пересказывает неизвестный, к сожалению, нам источник, который он именует «Преторием»:

    «Алане были смешаны с курляндцами… А как сей народ на помянутом месте размножился, произошли великие споры. Для прекращения оных выбран королем Видевит или Вейдевутизалан… Вейдевут принял на себя чин верховного жреца… Таковое превращение аланволжских, то есть россан или россов к Балтийскому морю происходило не в один раз…»[474]

    «Курляндцы» – это, конечно, название времен Ломоносова. Имеются в виду литовские племена курши и земгалы, обитавшие в южной и западной Латвии. Позднее, в XVI в., на их землях образовалось Курляндское герцогство. Источник Ломоносова – одна из многочисленных поздних прусских хроник, которые использовал и Бухгольц, и другие издатели XVIII в. Важно, что у М. В. Ломоносова была информация, по которой он смог проследить путь алан – россан (то есть салтовских русов) от Волги до Балтики, причем именно до юго-восточного берега, где и раньше знали роксолан.

    Не исключено, что к аланской Руси на Балтике принадлежали киевские князья – Олег Вещий и Игорь. По крайней мере, ближайшей лингвистической параллелью к имени Олег является вовсе не «норманнское» Хельгу, а иранское Халег. Немало иранских имен упоминается и в договорах Руси с греками времен Олега и Игоря, о чем подробнее скажем ниже. Кроме этого, в X – начале XI в. Киев еще сохранил доставшиеся в наследство от Русского каганата торговые связи с южным побережьем Балтийского моря: янтарные украшения в Киеве тогда изготавливались из светлого балтийского янтаря, тогда как с XII в. стали использоваться уже темные местные сорта.

    «Русские» названия днепровских порогов и салтовцы

    Не исключено, что часть русов осталась в Днепровском Надпорожье, где и раньше были салтовские ремесленные поселения. Существование их там по меньшей мере до X в. подтверждают археологи. Кроме того, «русские» названия Днепровских порогов у знатока истории Восточной Европы Константина Багрянородного имеют явные осетинские параллели. Византийский император в одной из глав «Об управлении империей» подробно рассказал о пути киевских русов от Среднего Днепра до Черного моря и остановился на названиях Днепровских порогов, приведя и славянские и русские названия. Долгое время норманисты считали русские имена Днепровских порогов одним из главных своих «столпов»: «русское» здесь явно не славянское, так каким же ему быть, если не скандинавским! Однако из германских языков названия порогов объяснялись только после натяжек и исправлений.

    У Константина о Днепровских порогах сказано следующее:

    «И в июне месяце, двигаясь по реке Днепр, они (росы. – Е.Г.) спускаются в Витичеву, которая является крепостью-пактиотом (пактиот – союзник, иногда вассал. – Е.Г.) росов, и, собравшись там в течение двух-трех дней, пока соединятся все моноксилы (лодки, выдолбленные из цельного дерева. – Е.Г.), тогда отправляются в путь и спускаются по названной реке Днепр. Прежде всего они приходят к первому порогу, нарекаемому Эссупи, что означает по-русскии по-славянски «Неспи». Порог (этот) столь же узок, как пространство циканистирия[475], а по середине его имеются обрывистые высокие скалы, торчащие на подобие островков. Поэтому на бегающая и приливающая к ним вода, низвергаясь от туда вниз, издает громкий и страшный гул. В виду этого росы не осмеливаются проходить между скалами, но, причалив поблизости и высадив людей на сушу, а прочие вещи оставив в моноксилах, затем нагие, ощупывая своими ногами (дно, волокутих), чтобы не на толкнуться на какой-либо камень. Так они делают, одни у носа, другие по середине, а третьи у кормы, толкая (ее) шестами, и с крайней осторожностью они минуют этот первый порог по изгибу у берега реки. Когда они пройдут этот первый порог, то снова, забрав с суши прочих, отплывают и приходят к другому порогу, называемому по-росски Улворси, а по-славянски Остров унипрах, что значит «Островок порога». Он подобен первому, тяжек и трудно проходим. И в новь, высадив людей, они проводят моноксилы, как и прежде. Подобным же образом минуют они и третий порог, называемый Геландри, что по-славянски означает «Шум порога», а затем также – четвертый порог, огромный, нарекаемый по-росски Аифор, по-славянски же Неасит, так как в камнях порога гнездятся пеликаны. Итак, у этого порога все причаливают к земле носами вперед, с ними выходят назначенные для несения стражи мужи и удаляются. Они неусыпно несут стражу из-за пачинакитов.

    А прочие, взяв вещи, которые были у них в моноксилах, проводят рабов в цепях по суше на протяжении шести миль, пока не минуют порог. Затем также одни волоком, другие на плечах, переправив свои моноксилы по сю сторону порога, столкнув их в реку и внеся груз, входят сами и снова отплывают. Подступив же к пятому порогу, называемому по-росски Варуфорос, а по-славянски Вулнипрах, ибо оно бразует большую заводь, и переправив опять по излучинам реки свои моноксилы, как напервом и на втором пороге, они достигают шестого порога, называемого по-росски Леанди, а по-славянски Веручи, что означает «Кипение воды», и преодолевают его подобным же образом. От него они отплывают к седьмому порогу, называемому по-росски Струкун, а по-славянски Напрези, что переводится как «Малый порог».

    Известно, что эти названия не объясняются ни в славянских, ни в германо-скандинавских языках. Например, Эссупи обозначает «не спи», а именно в иранских языках первая гласная – отрицание (сам корень – индоевропейский). Сейчас этот порог называется «Будило».

    Название второго порога, Улворси, без поправок переводится из скифо-иранских наречий как «порог-ограждение». Это соответствует переводу Константина Багрянородного «порог – остров».

    Название третьего порога, Геландри, император считает славянским, а русского не приводит. Но в славянских языках такого слова, которое означало бы «шум порога», нет. Поэтому считается, что название русское, просто Порфирогенет перепутал – и русский, и славянский языки ему, конечно, знакомы не были. Норманисты предлагают скандинавское объяснение: Gelandi – «шумящий». Это единственная германская этимология, которая точно соответствует названию. Но ему не уступает и североиранская. В осетинском gaelaes – «голос», dwar – «двери», «порог».

    Четвертый порог по-русски именовался Айфор, по-славянски Неясыть. Константин, точнее, его информатор, объясняет название тем, что здесь якобы гнездились пеликаны. Но в Надпорожье пеликанов никогда не было, а в древнерусском языке «неясыть» – это просто ненасытная, прожорливая птица, без обозначения вида. Главное в комментарии Константина – что там располагались птичьи гнездовья. Из скандинавских языков Айфор в значении «место гнездовий» никак не объясняется. В осетинском же языке Aj – «яйцо», fors – «порог».

    Пятое название, Валуфорос, должно отражать имеющуюся при пороге большую заводь, как и поясняет Константин. То же значит и славянское название (Вулнипраг – «Вольный порог»). Норманисты толкуют первую основу от Baru – «волна», а вторую от fosr – «водопад». Но эта этимология явно не соответствует словам византийского императора. А общеиранское varu – «широкий», fors – порог, что точно соответствует комментарию источника.

    Шестой порог русы именовали Леанти, а славяне Веручи, что должно обозначать «кипение воды» (то есть в отношении к порогу – очень быстрое движение). Скандинавоманы удовлетворительную версию предложить не могут. В осетинском же lejun – «бежать». Это соответствует значению, указанному в византийском сочинении.

    Наконец, седьмое название, по словам Константина, должно переводиться как «малый порог». Здесь также отсутствует норманнская этимология. В североиранских языках Sturkon – «небольшой»[476].

    Все эти данные не только прекрасно согласуются с иранским происхождением русов. Чтобы появились такие устоявшиеся названия порогов, их авторы должны либо жить вблизи их, либо постоянно ими пользоваться. Причем говорить эти люди должны были не на славянском языке. Путь по Днепру, описанный у Константина, заработал лишь в конце IX – началу Х в. Русы, оставшиеся в Киеве, к этому времени уже ассимилировались славянами, о чем ясно говорят археологические данные. Так что в византийском источнике речь идет, скорее всего, о тех, кто жил в Северном Причерноморье и еще не забыл родную речь.

    Наследие Русского каганата в договорах Олега и Игоря

    Древнерусское государство и восточнославянское общество долго еще сохраняли связи и традиции, оставшиеся от сармато-аланских русов. Относится к ним и связь с Причерноморьем, которое до начала XI в. не несет следов присутствия славян, но почему-то и в Х в. признается сферой интересов русских князей.

    Много ценной информации сохранилось в договорах киевских князей Олега и Игоря с Византией 911 и 944 гг. Договоры были заключены после походов князей на Константинополь, удачного для Олега (знаменитый щит на вратах Царь-града) и провального для его воспитанника. Оба договора были вставлены в Повесть временных лет одним из летописцев начала XII в. Новгородские летописи, которые использовали киевское летописание только до 1115 г., договоров не знают. Русские оригиналы сохранились плохо, и договор 944 г. пришлось переводить с греческого и вписывать по двум вариантам – русскому и византийскому. Ценно то, что это подлинные, не отредактированные кем-то в свою пользу документы. По ним можно делать выводы о составе правящего слоя – «рода русского» в первой половине Х в., о его политических интересах. К сожалению, другие данные Начальной летописи об этом времени не раз исправлены, полны противоречий и не заслуживают подобного доверия. Например, о кончине князя Олега в летописи сохранились три версии: могила на Щековице в Киеве, могила в Ладоге и смерть от укуса змеи «за морем».

    Особенно интересен договор Игоря, в котором перечислены имена многих русских вельмож и купцов. Большинство этих имен явно не славянские:

    «Мы от рода русского послы и купцы, Ивор, посол Игоря, великого князя русского, и общие послы: Вуефаст от Святослава, сына Игоря, Искусеви от княгини Ольги, Слуды от Игоря, племянника Игоря, Улеб от Володислава, Каницар от Предславы, Шихберн от Сфандры, жены Улеба, Прастен от Тудора, ЛибиарФастов, Грим Сфирьков, Прастен от Акуна, племянника Игорева, Кары Тудков, Каршев Тудоров, Егри Евлисков, Воист Воиков, Истр Аминодов, Прастен Тернов, Ятвяг Гунарев, Шибрид от Алдана, Кол Клеков, Стегги Этонов, Сфирка… (имя человека, пославшего Сфирку, утрачено. – Е.Г.),Алвад Гудов, Фудри Туадов, Мутур Утин; купцы: Адунь, Адулб, Иггивлад, Улеб, Фрутан, Гомол, Куци, Емиг, Туробид, Фуростен, Бруны, Роальд, Гунастр, Фрастен, Игелд, Турберн, Моны, Руальд, Свень, Стир, Алдан, Тилен, Апубксарь, Вузлев, Синко, Борич, посланные от Игоря, великого князя русского, и от всего княжья, и от всех людей Русской земли…»[477]

    С одной стороны, договор ясно свидетельствует, что русы Игоря говорили по-славянски. Но славянские имена (Святослав, Володислав, Предслава) – только у членов княжеского дома. Среди остальных имен выделяется ряд бесспорно иранских, связанных с наследием салтовских русов: Сфандра (от имени героя популярного иранского эпоса, также «Эсфанд» – название 12-го месяца в иранском календаре), Прастен (вариант – Фуростен, Фрастен), Фрутан («скромный»), Алвад, Мутур (от «мохтар» – высший, главный), Стир, Истр, Гунастр, Алдан, Туробид[478]. Фрастен в разных вариациях вообще оказывается самым популярным именем среди послов и купцов – употребляется пять раз!

    Остальные имена находят параллели в других индоевропейских (и не только) языках. Егри, Уто (вельможа, которого в Византии представлял Мутур), Кол, Гуды – это имена венедо-иллирийской группы, распространенные в Средние века на Балканах. Имена с основой фаст были популярны в VIII – X вв. у племени фризов, обитавшего на берегу Северного моря. Они же часто использовали имя Гримм. Имена Роальд, Шихберн, Куци, Моны имеют кельтскую основу[479].

    В числе «русских» имен из договора Игоря выделены и чудские (финно-угорские, эстонские) антропонимы: Каницар, Искусеви, Апубксарь[480]. Эти имена употреблялись и в области Вик, уже упоминавшейся в связи с проблемой русов на Балтике. Есть основания считать финно-угорским и имя русского князя Игоря. Обычно это имя производится от скандинавского Ингвар, однако оказывается, что последнее было заимствовано скандинавами во время Великого переселения народов. Корень Инг в уральских языках обозначает «господин», «старший». Западноевропейские источники называют Игоря Ингером и никогда – Ингваром, хотя это имя им было хорошо знакомо. В Древнюю Русь имя Ингвар попало, судя по летописям, в конце XII в. и никогда не смешивалось с Игорем[481].

    Многие другие имена из этого договора еще ждут своего объяснения. Но уже очевидно, что доминирующими в киевской элите первой половины X в. были три этнических компонента: салтовско-причерноморский, прибалтийский и дунайско-балканский. То есть потомки создателей Русского каганата уживались с совершенно другими народами. И даже не просто уживались. Все они составляли один «род русский». В договоре совершенно отсутствует разделение правящей верхушки по этническому принципу: «иранцы» перемешаны с «кельтами», «эстонцами», «иллирийцами». Сфандра доверяет представлять свои интересы перед греками Шихберну, княгиня Ольга – Искусеви, а Предслава – Каницару. По замечанию А. С. Королева, изучающего междукняжеские отношения на Руси Х в., «если бы знать договора сохраняла связь с теми местами, откуда она происходила, то имена в договоре располагались бы по этническим группам»[482]. То есть, судя по договору, в середине Х в. слова «род русский» носили уже не этническую, а социальную окраску. К этому важному выводу мы вернемся чуть ниже, а пока продолжим чтение договоров. Действительно ли терялась связь дружинников и купцов с родиной предков?

    Принципиально значимо, что в византийских источниках X в. русы североиранских корней с «Боспора Киммерийского» (Керченского пролива), родственные салтовцам, отождествляются с Киевской Русью. На киевских русов переносится название «скифы», «тавроскифы». Осведомленные византийцы не могли просто путать постоянно разноэтничные племена, тем более Константинополь уже имел тесные торговые контакты и с тем, и с другим народом. Договоры же Олега и Игоря показывают, что русы черноморские и киевские не только сотрудничали, но и считали свои интересы едиными.

    Еще в договоре Олега с Византией Русская земля упоминается как возможное место гибели греческих судов, что предполагает Причерноморье. Здесь же можно вспомнить и упоминание о «Корсунской стране» (то есть о крымских колониях Византии) в договоре Игоря с греками. Игорю вменяется в обязанность, с одной стороны, не покушаться на греков, а с другой – защищать их крымские поселения от внешней угрозы:

    «И о Корсунской стране. Да не должен князь русский воевать в тех странах, во всех городах той земли, и та страна да не покоряется вам, и если попросит у нас воинов князь русский, чтобы воевать (обороняя корсунян), – дам ему, сколько ему будет нужно. И о том: если найдут русские корабль греческий, выкинутый где-нибудь на берег, да не причинят ему ущерба. Если же кто-то возьмет из него что-либо, или обратит кого-нибудь из него в рабство, то будет обвинен по закону русскому и греческому.

    Если же застанут русские корсунцев за ловлей рыбы в устье Днепра, да не причинят им никакого зла. И да не имеют права русские зимовать в устье Днепра, в Белобережье и усвятого Елферья, а с наступлением осени пусть отправляются по домам в Русь. И об этих: если придут черные болгары и станут воевать в Корсунской стране, то повелеваем князю русскому, дабы не пускал их, иначе причинят зло и его стране»[483].

    Судя по тексту, с одной стороны, некие русы должны отправляться из Византии «по домам» вверх по Днепру, после поражения в походе теряя право останавливаться в устье Днепра и на острове Св. Эферия (обычно отождествляется с островом Березань или западной частью Кинбургского полуострова, которая в те времена была островом). Это путь киевских русов, описанный Константином Багрянородным.

    С другой стороны, какие-то русы могут не пустить черных болгар в крымские колонии Византии. Причем в отличие от устья Днепра, права русов на эту территорию даже после провального похода Игоря византийцы не оспаривают. Черные болгары обитали тогда в Прикубанье и Восточном Приазовье. Эти булгары давно, со времен распада Великой Булгарии, были вассалами Хазарии. Между ними и крымскими греками находился только Керченский полуостров. И здесь возникают поразительные параллели с данными Константина Багрянородного, также относящимися к Х в.:

    «Когда властодержец Алании с хазарами не в мире, а предпочитает дружбу императора Армеев, то хазарам – если они не захотят также пребывать с императором в дружбе и мире – он может наделать весьма много зла, закрывая им путь и нападая на них внезапно, при проезде их в Саркел или в климаты или в Херсон…

    И если только этот князь озаботится преградить им путь (ср. в договоре Игоря «дабы не пускал их». – Е.Г.),то глубокий мир водворится в Херсоне и в климатах…»[484]

    Таким образом, владетель Алании у Константина и «князь русский» договоров – одно и то же лицо, правитель Причерноморской Руси, хозяин Боспора Киммерийского. Значит, права Руси на причерноморские территории признавались Византией, и права давние, «родовые», связанные с русами начала IX в.

    Русские письмена в Житии св. Кирилла

    Вообще проблема Причерноморской Руси, к сожалению, мало исследована, да и археологический материал недостаточен. Можно лишь констатировать, что за время, прошедшее с Великого переселения народов, произошла взаимная ассимиляция части североиранского населения и этноса с «дунайскими» традициями, в котором одни видят готов, другие – ругов. Эти дунайские элементы «наследили» в Крыму и Причерноморье, оставив в погребениях V – VI вв. пальчатые фибулы, похожие на пастырские («антские»), но не идентичные им.

    Не исключено, однако, что именно о салтовской сармато-аланской руси имеется сообщение в Житии св. Кирилла, в главе о его миссии в Хазарию в 861—862 гг:

    «Пришли же к цесарю послы от хазар, говоря: „От начала знаем лишь единого Бога, который стоит над всеми, и Ему кланяемся на восток, в остальном держась своих постыдных обычаев. Евреи побуждают нас принять их веру и обычаи, а с другой стороны, сарацины, предлагая мир и дары многие, принуждают нас принять свою веру, говоря: „Наша вера – лучшая среди всех народов“. Из-за этого посылаем к вам, (вспоминая) старую дружбу и сохраняя взаимную любовь, ибо вы – великий народ, о Бога царство держите. Вашего совета спрашиваем и просим от вас мужа книжного. Если переспорит евреев и сарацин, то примем вашу веру“.

    Тогда стал искать цесарь Философа и, когда нашел его, рассказал ему о хазарском деле, говоря: «Иди, Философ, к людям тем…» (…)

    Тогда же пустился в путь и, когда дошел до Херсона, научился здесь еврейской речи и письму, переведя восемь частей грамматики, и воспринял от этого еще большее знание.

    Жил там некий самаритянин и, приходя к нему, беседовал с ним, и принес самаритянские книги, и показал ему.

    И выпросив их у него, Философ затворился и отдался молитве, и, приняв знание от Бога, начал читать (эти) книги без ошибок. Увидев это, самаритянин возопил великим гласом и сказал: «Во истину те, кто веруют в Христа, скоро и Дух Святой и благодать обретают». А когда сын его вскоре крестился, тогда он и сам крестился после него.

    Нашел же здесь Евангелие и Псалтирь, написанные русскими письменами, и человека нашел, говорящего на том языке, и беседовал с ним, и понял смысл этой речи, и, сравнив ее со своим языком, различил буквы согласные и гласные, и, творя молитву Богу, вскоре начал читать и излагать (их), и многие удивлялись ему, хваля Бога»[485].

    Житие св. Кирилла написано, как установлено, одним из его современников или ближайших учеников. Поэтому такому сообщению вполне можно и нужно доверять. Из приведенных слов биографа, который мог быть и свидетелем описанных выше событий или мог слышать о них от самого Кирилла, очевидно, что еще до обретения моравскими славянами азбуки от святых братьев существовали какие-то русские письмена и русские книги – Евангелие и Псалтырь. Значит, в середине IX в. у древних русов не только была своя письменность – они уже были христианами. Очевидно также, что русы Жития этнически не славяне – славянские языки Кирилл знал прекрасно.

    Этот сюжет вызвал немалые затруднения в интерпретации и длительную научную дискуссию. Особую популярность получила версия об ошибке переписчика, что якобы в оригинале было написано «сурские» письмена, то есть сирийские. Но в те времена сирийской общины в Крыму не было, а автор жития говорит только о народах, постоянно проживавших в Крыму.

    Другие считали русов норманнами и утверждали, что биограф Кирилла русами мог назвать живших в Тавриде готов, чей язык «похож» на норманнский. Но ученик и сподвижник Кирилла был прекрасно осведомлен о существовании племени готов, и в XVI главе Жития готы упоминаются среди народов, имеющих свое письмо.

    Н. К. Никольский предложил версию о «русских письменах» жития как глаголице[486], имеющую логическое продолжение в отождествлении русов с дунайскими ругами. Руги, жишие на Дунае, уже в V в. исповедовали арианство (течение в христианстве, согласно которому Бог-Сын не равен Богу-Отцу, а лишь подобен Ему). Поскольку еще в 325 г. на Вселенском соборе арианство было объявлено ересью и потом преследовалось, поэтому арианам для записи богослужения потребовалась тайнопись. Именно арианской тайнописью, по мнению многих ученых, и была изначально глаголица – система письменности, именовавшаяся «русским письмом» в южно – и западнославянских землях в XII – XV вв. Первоначально глаголица не была славянским письмом, и для ее приспособления к славянской речи потребовалось введение дополнительных букв. Также глаголицу часто называли «готским» письмом. То есть выражение «русское письмо» здесь носит религиозный смысл (как алфавит неортодоксальных христиан). А в Житии Кирилла «русские» – это явно этническая принадлежность, а не религиозная. Суть именно в том, что народ русов имел свою письменность и знал христианство. Кроме того, следы ругов в IX в. в Крыму не обнаружены археологически.

    Вспомним, что «русские письмена» в Житии Кирилла упоминаются в одном ряду с труднодоступными восточными языками и системами письма, которыми тяжело овладеть европейцу. Видимо, восточной была и система письма увиденного Константином Евангелия. Тем более что Кириллу пришлось различать «буквы гласные и согласные», сравнивая с греческим языком. А лишь в семитических алфавитах гласные обозначались огласовками. Потому в принципе можно принять точку зрения Г. Ф. Турчанинова на «русские письмена» жития как систему письма сармато-алан Подонья и предположить возможность миграции части населения Русского каганата в Причерноморье и Крым. Тем более что роксоланы жили там и раньше, и часть их, по всей видимости, оставалась и до Средневековья.

    Указанием на эту локализацию, возможно, являются сообщения о русах арабо-персидской географии, восходящие ко второй половине IX в. («Анонимной записке»). Не исключено, что именно Керченский полуостров – это тот самый «остров русов», куда мигрировали многие жители Русского каганата после войны с мадьяро-хазарской коалицией. Тем более что активность русов на Черном море во второй половине IX в. после некоторого затишья резко возрастает. Это заметно по сочинениям константинопольского патриарха Фотия, фрагмент из которых уже приводился в части 1 главе 1.

    Русы вновь заявили о себе как о политической силе, с ко – торой нужно считаться. Но располагалась эта сила уже в другом месте, в Северном Причерноморье. Что-то более конкретное сказать о причерноморских русах нельзя: для этого необходимы немалые дополнительные исследования. Тема эта, особенно связь Руси Причерноморской и Киевской, достойна отдельной книги.

    «…Отмстить неразумным хазарам»

    Широко известен сюжет Начальной летописи о «родиче» Рюрика Олеге, которому тот, умирая в Новгороде в 879 г., передал княжение и сына своего Игоря. Потом Олег собрал войско, спустился по пути из варяг в греки в Среднее Поднепровье, попутно подчиняя себе города и племена, и хитростью захватил Киев, убив «незаконных» его правителей Аскольда и Дира. После этого он сел в Киеве, являясь регентом при малолетнем Игоре.

    Но еще в XIX в. учеными были отмечены странности изложенной выше истории. Во-первых, это редкое многообразие «могил» Олега и версий его смерти, обозначенных в Повести временных лет. И позднее в Киеве приезжим показывали две могилы Олега – на Щековицах и у Западных ворот. Значит, основания для этого были. Во-вторых, слишком неестественна приведенная в Начальной летописи генеалогия от Рюрика до Святослава. Рюрик, по летописи, умер в 879 г., а его внук Святослав, сын Ольги и Игоря, родился в 942 г. В той же летописи под 903 г. сообщается о женитьбе Игоря на Ольге. Таким образом, Рюрик перед смертью производит единственного наследника – Игоря. У Игоря за три года до трагической смерти в Древлянской земле (945 г.) рождается опять-таки единственный наследник Святослав. При этом детей у них с Ольгой не было в течение 39 лет брака, а Ольге в 945 г. было около 60 лет! В этом почтенном возрасте ее хочет взять в жены древлянский князь Мал. Потом Ольга изощренно мстит древлянам за убийство мужа. Причем далее летописец сообщает, что когда Ольга в 956 г. ездила в Константинополь, ее красотой прельстился император Константин Багрянородный. То есть Ольга в событиях 940—950-х гг. явно представлена как молодая, привлекательная, энергичная женщина. Да и Игорь не выглядит старцем.

    Очевидно, что в генеалогии «Рюриковичей» недостает по меньшей мере одного звена. И эту лакуну всячески пытались скрыть. Зачем? Ответ очевиден: чтобы привязать киевскую династию к правившему когда-то в Новгороде Рюрику. Согласно обширным и подробным генеалогиям балтийских славян, Рюрик и его братья принадлежали к очень древнему и именитому роду ободритских королей и князей. Конечно, киевскому княжескому дому конца Х – XI вв., после перемещения центра тяжести внешней политики в Европу, было выгодно объявить себя потомками известного на Западе рода. Именно поэтому Игорь, Олег и даже киевские правители Аскольд и Дир называются варягами, коими, по всей видимости, не были. Эта версия происхождения киевской династии – довольно поздняя по сравнению с другими, остатки которых сохранились в летописи.

    По другой причине летописцы, особенно новгородские, стремятся лишить Олега княжеского достоинства и представить его «воеводой» Игоря. Сей вымысел был нужен, чтобы представить родоначальником династии самого Игоря. В Новгородской первой летописи Олег вообще второе лицо в государстве: Киев захватывает не он, а Игорь, поход на Византию совершается совместно с Игорем, причем не в 912, а 922 г. Очевидно, что если применяются такие подлоги, власть «основателем» династии была захвачена самым незаконным путем. Обстоятельства этого захвата проясняет сохранившийся независимый источник – богемские хроники. Оказывается, Игорь был племянником киевского князя Олега Вещего, у которого был прямой наследник, сын Олег. Именно он после смерти отца совершил поход на Византию в 922 г. Игорь силой захватил киевский стол, выгнал двоюродного брата, и тот вынужден был скрыться в Моравии[487].

    Славянские объединения в IX в. (до 882 г.) 1 – материалы волынцевского типа

    Таким образом, ничто не говорит о варяжском происхождении Олега Вещего. Напротив, и его, и Игорев договоры с греками свидетельствуют об их тесных связях с Северным Причерноморьем и аланской Русью.

    Интересно и то, что первым делом Олега Вещего, согласно Повести временных лет, было выяснение отношений с хазарами:

    «В лето 6392 (884). Пошел Олег на северян (потомки племен волынцевской культуры, входивших в стратегический союз с Русским каганатом. – Е.Г.), и победил их, и возложил на них легкую дань, и освободил их от дани хазарам, сказав: „Я им противник, а вам – незачем. В лето 6393 (885). Послал крадимичам (тоже потомки славян Русского каганата. – Е.Г.), спрашивая: „Кому дань даете?“ Они же ответили: „Хазарам“. И сказалим Олег: „Не давайте хазарам, но дайте мне“. И дали Олегу пощелягу, как раньше хазарам давали. И владел Олег полянами, и древлянами, и северянами, и радимичами…“[488]

    То есть Олег собрал как раз те славянские племена, которые входили раньше в Русский каганат. Не было ли это воспоминанием о 839 г.? Но как бы то ни было, недолго продлилось господство хазар над славянскими и другими территориями. Сил нового хазарского руководства хватило лишь на краткий стремительный взлет политического могущества Хазарии при активной поддержке Византийской империи. Потом начался длительный период медленного угасания и разложения, точку в котором поставил в 965 г. киевский князь Святослав.

    Но перед этим произошли весьма интересные события, связанные с хазарами и русами. Ни в судьбе Хазарии, ни для русов они ничего не решили. Но остановиться на этих фактах принуждает их широкая известность (хорошую рекламу им сделали в своих работах Л. Гумилев и В. Кожинов). Единственный источник, по которому они стали известны, – это анонимное еврейско-хазарское письмо середины Х в., найденное в кембриджской библиотеке. Вот что в нем сообщается:

    «И еще во дни царя Иосифа, моего господина, искали его поддержки, когда были преследования (евреев) во дни злодея Романуса (византийский император. – Е.Г.). Когда это стало известно моему господину, он уничтожил многих необрезанных. Но злодей Роману спослал большие дары Хлгу, царю Руси, подстрекнув его совершить злое дело. И пришел тот ночью к городу Смкрии (Самкерц, Керчь. – Е.Г.), и захватил его обманным путем, так как не было там правителя, раб-Хашмоная. И стало это известно Булшци, он же Песах… и пошел тот в гневе на города Романуса и перебил (всех) от мужчин до женщин. И захватил он три города и, кроме того, много селений. От туда он пошел к (городу) Шуршун (Херсон. – Е.Г.) и воевал против него… И вышли они из земли подобно червям… Исраиля и умерло из них 90 человек… но заставил их платить дань и выполнять работы. И избавил (Песах хазар) от руки русов и поразил всех находившихся там мечом. И пошел он оттуда на Хлгу и воевал с ним четыре месяца, и Бог подчинил его Песаху, и он направился и нашел добычу, которую (Хлгу) захватил в Смкриу. Тогда сказал (Хлгу), что это Роману спобудил меня сделать это. И сказал ему Песах: если это так, то иди войной на Романуса, как ты воевал со мной, и тогда я оставлю тебя в покое. Если же нет, то умру или буду жить, пока не отомщу за себя. И пошел тот и делал так против своей воли и воевал против Константинополя на море четыре месяца. И пали там его мужи, так как македоняне победили его огнем. И бежал он, и устыдился возвращаться в свою землю и пошел морем в Прс(Персию. – Е.Г.) и пал там он и войско его. И так попали русы под власть хазар»[489].

    Исходя только из источника, можно описать события таким образом. Время правления хазарского царя Иосифа, автора знаменитого письма испанскому еврею, точно неизвестно, но ученые условно солгасились на 920—960-х гг. Император Роман I Лакапин (920—944) убедил некого «царя» русов Хлгу напасть на хазар. Хлгу захватил Самкерц. Хазарский наместник Песах в ответ взял три неизвестных византийских города, а также заставил жителей Херсонеса выплатить ему дань. После этого Песах четыре месяца воевал с «царем» русов, в конце концов подчинил его и заставил его идти войной на Византию. Четыре месяца Хлгу на море воевал против Константинополя, но потерпел поражение и ушел морем в Персию, где и погиб вместе с войском. Именно тогда Русь была подчинена хазарам.

    Кембриджский документ

    Возникает масса вопросов. Самые важные из них – кто такой Хлгу и где находилось его «царство»?

    А вот так это известие комментируют некоторые ученые последних десятилетий. Л. Н. Гумилев не сомневается, что Песах победил именно киевских русов, а под именем Хлг скрывается Игорь: «Каганату удалось не только обложить Киев данью, но и заставить славяно-руссов совершать походы на Византию, исконного врага иудео-хазар». Конечно, Игорь в 944 г. ходил на Византию, и его флот был сожжен греческим огнем (это известно из Начальной летописи). Но обстоятельства смерти Игоря тоже освещены в Повести временных лет, как и последовавшие за его гибелью события: он был убит древлянами во время сбора дани, и его жена Ольга за него отомстила. Так что ни в какой Персии Игорь не пропадал. Во-вторых, никакому логическому объяснению не поддается, почему хорошо известного за пределами Киевской Руси Игоря автор письма, знаток истории, называет Хлгу.

    Н. Голб и О. Прицак, эрудированные авторы нового перевода текста, вторую проблему решают. Им известно, что, по Новгородской первой летописи, киевский князь Олег нападал в 922 г. на Константинополь. Они отождествляют этого Олега с Олегом Вещим и с Хлгу анонима[490]. И опять-таки получается, что хазары подчинили Киевскую Русь. Более того, авторы считают, что именно хазары (точнее, хазарские иудеи) заставили Олега Вещего сначала пойти войной на Византию в 922 г., а потом напасть на Персию.

    Поскольку о походе русов в Иран ничего не известно, Н. Голб и О. Прицак причисляют к «Прс» земли Закавказья, в том числе Бердаа. На этот город действительно в 943—944 гг. на – пали русы, о чем сообщают близкие к событиям восточные источники. Согласно Ибн Мискавейху, персидскому автору второй половины Х – начала XI в., отряд русов захватил богатый закавказский город Бердаа близ реки Куры в армяно-грузинском приграничье. Правитель Бердаа Марзбан в той время отсутствовал, воюя в Сирии. Русы быстро справились с небольшим гарнизоном города, после чего объявили жителям, что гарантируют свободу вероисповедания и безопасность в случае, если они признают власть русов над собой. Однако это предложение не встретило ожидаемой поддержки, и часть жителей города была уничтожена. Вернувшийся Марзбан не смог выбить захватчиков из Бердаа. Русы сами оставили город после разразившейся среди них эпидемии некой желудочной инфекции. Ночью они вышли из крепости, прихватив добычу, добрались до своего лагеря на берегу Куры, откуда отбыли на родину. Другой восточный автор, Бар Геб-рей, добавляет, что в походе участвовали также аланы и лезгины.

    Те же русы воевали в Закавказье и во второй половине IX в., и в 913—914 гг., и позже, о чем уже говорилось в предыдущих главах. Но вот чего нельзя найти ни в русских летописях, ни в других памятниках древнерусской литературы, так это даже намека на такую закавказскую активность Киева того времени. Да и восточные авторы совершенно четко указывают место жительства этих русов – на Северном Кавказе, рядом с аланами. Нужно наконец признать, что в Восточной Европе Х в. существовало не одно племя русь. Тогда не будет необходимости сдвигать указанные в источниках даты разных русских походов, пытаясь привязать их к биографиям киевских князей, а также выяснять, что понадобилось Олегу Вещему или Игорю на Кавказе. В восточных сочинениях, описывающих походы в Закавказье, с одной стороны, и в Кембриджском документе, с другой, упоминаются совершенно разные группы русов, не связанные с киевскими и ведущие самостоятельную политику.

    Хлгу, воевавший с хазарами в Крыму, был главой причерноморских русов. Во-первых, все действия рассказа Кембриджского анонима о противостоянии русов и хазар не выходят за пределы Крыма и ближайшего Причерноморья. Даже наместник Крымской Хазарии Песах вынужден разбираться с русским «царем» в одиночку, без помощи прикаспийской метрополии или каких-либо союзников. Для покорения Киевской Руси у Песаха, конечно, не хватило бы ресурсов. М. И. Артамонов пытается решить этот вопрос так: он объявляет Хлгу одним из воевод Игоря, вроде известного по летописям Свенельда, утверждая, что Песах имел дело с некоей «варяжской дружиной», бродившей по Причерноморью в поисках добычи[491]. Но эта версия отпадает по двум обстоятельствам. Во-первых, в документе сказано, что у Хлгу имелась «своя земля», в которую ему было стыдно возвращаться после поражения у Константинополя. В этой стране Песах и воевал с «царем» русов четыре месяца, что показывает возможность пополнения и человеческих, и материальных ресурсов с той и другой стороны. Иными словами, такой продолжительной могла быть война между двумя соседними странами, а не разбирательства с бродячей дружиной. Во-вторых, Хлгу в источнике называется на иврите «мэлэх», что соответствует арабскому «малик» – полновластный, независимый правитель, хозяин своей земли.

    Как сообщает наш неизвестный еврей, русы доставляли немало беспокойства крымским хазарам: Песах спасает крымских хазар «от руки русов». Из этого послания ясно, что русы Причерноморья в середине Х столетия представляли независимый и достаточно влиятельный анклав, примерно равный по силам хазарской колонии в Крыму (иначе автор не заявлял бы с гордостью о спасении хазар). Имя предводителя русов – Хлгу (Халегу – иран. «творец», «создатель») – действительно совпадает с именем киевского князя. Но это свидетельствует вовсе не о том, что Хлгу и Олег Вещий – одно и то же лицо. Просто часть киевских русов и жители Причерноморья были этнически близки, и у них были популярны одни и те же имена.

    Общее прошлое не всегда предполагает общие интересы. Но в Х в. русы Поднепровья и Причерноморья нередко действовали вместе, как это видно по договорам Олега и Игоря с греками. Общими оставались и их основные противники – византийцы и хазары, пока в русско-хазарском противостоянии не поставил точку Святослав Игоревич.

    Среднее Поднепровье после падения Донской Руси

    Ясно, что проследить путь русов Подонья в славянское Приднепровье весьма проблематично. К примеру, катакомбных погребений на Киевщине не обнаружено, только трупосожжения в салтовских сосудах. Конечно, это часть ассимилированных русов. Но по количеству и качеству вещей в могилах эти русы на социальную верхушку не тянут.

    Определить же, как и откуда вернулась в Поднепровье русская элита, пока археологии не под силу. Это связано со сложными и бурными миграционными процессами, происходившими на будущей территории Киевской Руси в IX – первой половине X в. Миграции на территорию Восточно-Европейской равнины продолжались всю последнюю четверть I тысячелетия н. э. Ни один из летописных славянских племенных союзов не сформировался только на основе племен, уже живших здесь в VIII – начале IX в. Например, словене ильменские (будущие новгородцы) стали синтезом двух потоков миграции балтийских славян. Первый прошел в конце V – VII вв. и принес в Приильменье обычай захоронения в длинных (от 10 – 12 до 100 м) невысоких курганах, по обряду трупосожжения. Эти славяне пришли из Среднего Повисленья и района Мазурских болот, и связано было переселение с сильным похолоданием в Прибалтике. Рядом с ними с конца VII – VIII в. жили тоже славяне, хоронившие покойных в сопках (сопки – это особый вид могил – высокие крутобокие насыпи с уплощенной вершиной; основание сопок обкладывали кольцом из валунов). Эти славяне пришли из балтийского Поморья. В основании многих сопок есть темный слой золы – след от костров, которые жгли, чтобы освятить место захоронения. А к Х в. в Новгородчине появляются люди, оставившие курганные насыпи, похожие на приднепровские. Причем лингвисты установили, что знаменитый «цокающий» новгородский диалект появился раньше восточно-славянского языка. Примерно такие же процессы происходили на землях летописных кривичей, вятичей, радимичей и других. Сама восточнославянская языковая общность начала оформляться в XI в.[492].

    На земли славян волынцевской культуры в IX в. происходит массовая миграция славян из Среднего Подунавья. Именно с дунайскими славянами появляются семилучевые и семилопастные височные кольца радимичей и вятичей. Возможно, поэтому летописец утверждает, что эти племена произошли «от ляхов».

    Вторая большая миграционная волна, также из Среднего Подунавья, фиксируется в начале Х в. С ней связано появление в Среднем Поднепровье трупоположений в срубных гробницах, ориентированных на запад, иногда с христианскими атрибутами[493]. Эти погребения давно привлекали ученых. С одной стороны, было очень соблазнительно объявить покойных русами – социальной и этнической верхушкой Киевского государства. Ведь среди них встречаются весьма богатые – с массой оружия, конем и женщиной-наложницей. Весь обряд этих трупоположений очень похож на похороны знатного руса, увиденные Ибн Фадланом на Волге в 922 г., и обряд, описанный Львом Диаконом в рассказе о походе Святослава на Дунай 971 г. Если бы не одно принципиальное отличие: русы Ибн Фадлана и Льва Диакона покойных сжигали, а значит, их нельзя объявить мигрантами с Дуная. И еще одна странность, не позволяющая отделить «авторов» трупоположений от славян: несмотря на различия в погребальном обряде, горшки и украшения, сопровождавшие покойного, были типично славянскими.

    Русы в средневековой Европе по А. Кузьмину

    Особенно важно, что погребений по обряду ингумации до Х в. в Среднем Поднепровье пока незафиксировано[494]. Значит, пришельцы никак не связаны с русами Олега Вещего. В то же время появляется на Среднем Днепре ранняя круговая керамика моравского типа (как мы помним, традиции гончарного круга были забыты после разгрома Русского каганата).

    В. В. Седов связывает новую культуру с дунайскими славянами, утверждая, что для них ингумация стала характерна с VII – VIII вв., после длительных контактов с аварами в составе Аварского каганата[495]. По мнению А. Г. Кузьмина, это частично ассимилированные славянами руги из дунайского Ругиланда[496]. Эта миграция, как считает ученый, отразилась в летописной версии о выходе полян-руси из Норика (так называли с римских времен земли между верхней Дравой и Дунаем).

    Действительно, поляне очень странное племя. Известна фраза из Начальной летописи: «поляне, которые ныне называются русью…», а также многочисленные рассказы одного из летописцев об отличии полянских обычаев от традиций других славянских племен. Вот как летописец сравнивает полян с другими славянами:

    «Поляне, по обычаю отцов, кротки и тихи, стыдливы перед своими снохами и сестрами, матерями и родителями; глубоко стыдливы также перед свекровями и деверями. Имеют брачный обычай: не ходит зять за невестой, но приводят ее вечером, а на утро приносят за нее – что дают. А древляне жили зверинским образом, жили по-скотски… ели все нечистое, и брака у них не бывало, но умыкали девицу воды. И радимичи, и вятичи, и северяне имели одинаковый обычай: жили в лесу, как звери, ели все нечистое и срамословили при отцах и снохах»[497].

    Можно подумать, что летописец-полянин просто хотел выделить свое племя среди других и придал полянам-язычникам черты, близкие к христианским. Но это не так. Описанные обычаи точно отражают традиции родовой общины и большой семьи, которых у славян Поднепровья не было. Это и покупной брак, и утренний дар мужа жене после первой брачной ночи, и перечисление родственников, перед которыми поляне «были стыдливы». Но и сам летописец, «предвидя» соблазны ученых объявить полян неславянами, подчеркивает:

    «Полянеже, жившие особо, как мы уже говорили, были славянского рода и прозвались полянами, и древляне произошли от тех же славян и прозвались древлянами…»[498]

    Особенности славянского племени полян подтверждают и антропология, и археология. С одной стороны, археологи согласны, что поляне произошли «от тех же славян», что и древляне, волыняне, дреговичи. Этими славянами были как раз дулебы, которым пришлось столкнуться в VII в. с аварами («обрами» русских летописей). Но выдающийся антрополог современности Т. И. Алексеева, изучая славянские погребения уже христианского времени (языческое трупосожение не оставляло объекта исследования), обратила внимание: поляне отличаются от всех других славянских племен Поднепровья[499]. Но несомненно, что основу полян составили все же дулебы (археологическая культура – типа Прага-Корчак). Сам же полянский племенной союз значительно усилился во второй четверти Х в. после миграции с Дуная родственных племен, став доминирующим в регионе. Полянская элита «перекрыла» русскую, заимствовав этноним (этот процесс зафиксировал летописец).

    Переселение с Дуная носило, судя по количеству трупоположений на Киевщине, массовый характер и сильно затронуло именно земли роменской культуры – наследницы волынцевской. Но уже в конце Х – начале XI в. материальная культура переселенцев и «коренных» жителей одинакова и различается социально, а не этнически, что говорит об очень быстрой ассимиляции. А «коренными» жителями Киевщины являлись носители волынцевской культуры, среди которых были и славяно-русы.

    Наследие Русского каганата

    Гораздо очевиднее большой пласт в культуре Древней Руси, вероятнее всего связанный именно с Русским каганатом. Во-первых, это древний объем Руси в древнерусских письменных источниках, очерчивающий лишь территорию славянских племен, входивших в состав Русского каганата, – волынцевскую культуру, а также титул «каган», применяемый митрополитом Иларионом к Владимиру Святому и Ярославу и автором «Слова о полку Игореве» – к Олегу Тмутараканскому.

    Ученые давно обратили внимание, что в летописях существует «широкое» и «узкое» понятие Русской земли. Впервые понятие «Русская земля» упоминается в договоре Олега 911 г., правда, без указания территорий. По договору князя Игоря ясно, что «русская страна» – это Киев, Чернигов, Переяславль, а также что-то в Северо-Восточном Причерноморье. Мы уже говорили, что причерноморские русы были союзниками, а не вассалами киевского князя. Поэтому остаются только города Среднего Поднепровья. Хорошо видно, как век от века расширялась собственно Русская земля, включая новые территории. Но и в XII в. хорошо помнили, что в «узкий смысл» понятия «Русь» не входят Новгород и его земли, Ростово-Суздальская земля, Рязанская, Смоленская, Полоцкая, Владимиро-Волынская и Галичская территории, древляне, тиверцы, а также северные области радимичей и вятичей. В. В. Седов совершенно верно отождествил изначальную Русскую землю летописей с волынцевской культурой, носители ко – торой входили в Русский каганат.

    Кроме того, это «знаки Рюриковичей», самые близкие аналогии которым находят археологи на территории лесостепного варианта салтовской культуры – земле Русского каганата.

    Множество сюжетных совпадений отмечается в осетинских «Нартах» и русских былинах древнейшего Киевского цикла. Ж. Дюмезиль считает, что в ряде случаев необходимо говорить об общих истоках древнейших русских былин и осетинского эпоса[500]. Эти истоки – в туранских авестийских преданиях и иранской «Рустемиаде». Поразительные сходства между «Нартами» и былинами замечали еще в XIX в. фольклористы М. Халанский и В. Ф. Миллер.

    Иногда совпадения банальны и относятся лишь к общему индоевропейскому прошлому славян и иранцев. Но иной раз действительно примечательны. Наиболее точные совпадения касаются Святогора и Ильи Муромца. Богатырь Святогор сопоставляется с великаном Мукарой из «Нартов». Напомним, что Святогор – повелитель и единственный житель неких «святых гор», наделенный неслыханной силой. Он настолько тяжел, что когда спускается на равнину, земля не выдерживает его, и он вынужден удалиться домой.

    Однажды Святогор сталкивается с Ильей Муромцем. Они братаются и вместе отправляются в паломничество «по святым горам». По пути им встречается каменный гроб, и они решают примерить, кому он окажется впору. Первым ложится Илья, но гроб ему велик. Потом туда спускается Святогор. Гроб идеально подходит ему, но когда великан пробует встать, то ему не удается. Илья пытается помочь товарищу, но и ему не удается вытащить Святогора из глубокого гроба. Тогда великан просит Илью разбить скалу. Но всякий раз, когда богатырь ударяет по ней палицей, вокруг гроба появляется новый железный обруч. Хозяин «святых гор» чувствует, что ему конец, и просит названного брата наклониться, чтобы перед смертью передать ему свою силу. Илья отказывается: «Будет с меня силы, больший братец, не то земля на себе носить не станет». Великан отвечает: «Хорошо ты сделал, меньший барт, что не послушал моего последнего наказа: я бы дохнул на тебя мертвым духом, и ты бы лег мертв подле меня. А теперь прощай…» Тут Святогор передает Илье свой меч. В иных записях былины хозяин святых гор отдает Илье и свою жену. Великан Мукара в «Нартах» тоже властитель гор, подружившийся с богатырем – осетинским героем Созырыко. Мукара устраивает подобное состязание, только не опускает ся в каменную могилу, а ложится на дно моря, которое вдруг покрывается льдом и становится его гробом. Но в Нартовском эпосе великан все же дует на своего младшего товарища, который от этого не умирает, а оказывается жив и здоров, забирает меч, жену и сокровища Мукары. Жилище Святогора и его осетинского аналога – это, конечно, Кавказские горы. Ясно, что этот эпизод не мог быть заимствован русскими у осетин или наоборот: слишком много этнографических отличий при одинаковой в целом сюжетной линии. Причем отличия объяснимые. Черты же русского эпоса свидетельствуют, что его первоначальные создатели бывали на Кавказе и знают обычаи аланских племен. Каменный гроб, столь подробно описанный, – это типичные склепы аланских племен (русы Кавказа сооружали, как и салтовцы, земляные катакомбы, а аланы – скальные склепы).

    В одной из былин того же цикла Святогор встречается с несомненно славянским персонажем – Микулой Селяниновичем. Но вот подробности встречи уходят корнями не в славянский мир. У Микулы, как известно, имелась чудесная переметная сума. Святогор хочет приподнять суму, но напрасно – только сам по колено уходит в землю. На вопрос удивленного богатыря, что же «в сумочке», Микула сообщает, что там «тяга земная». Совершенно аналогичная история рассказывается в осетинском эпическом цикле о Батразе.

    Святогор не был русом: «Не езжал он на святую Русь, не носила его мать сыра-земля…» – отголоском звучит в онежских былинах это эпическое отражение ираноязычных соседей русов на Кавказе.

    Любопытные параллели с иранским эпосом можно обнаружить в былинах об Илье Муромце. Например, Илья, переодетый нищим, встречается с очередным врагом Киева – Идолищем Поганым. Идолище его, разумеется, не узнает и просит рассказать о силе своего будущего противника – Ильи: «Он много ли хлеба есть-кушает? А и много ли пьет зелена вина?» Муромец отвечает: «Уж он хлеба-то ест по три калачика, а напиточек-то пьет по три рюмочки!» Идолище удивлено: «И его-то называют богатырем? Как я хлеба-то ем по три печи, а напиток-то пью по три ведра!» Такой же разговор состоялся и у нартовского богатыря Созырыко со злобным великаном Елтаганом.

    Вообще истоки цикла об Илье Муромце даже не в североиранском фольклоре середины I тысячелетия н. э., а гораздо глубже. Это показывает сюжетное сходство древнерусского и иранского эпоса. Аналогами Ильи здесь являются богатырь Рустем и царевич Исфендиар. Типично «рустемовская» тема – это мотив поединка между отцом и сыном, незнакомыми друг с другом, и убийства одного другим. Оттуда же – чудовищная хищная птица, угрожающая герою посреди моря (Сизый Орел наших былин).

    Есть и другие очевидные совпадения. Как известно, частым персонажем былин является Владимир Красное Солнышко, прототипами которого наши фольклористы считают Владимира Святого и Владимира Мономаха. В Повести временных лет Мономах представлен воплощением всех человеческих достоинств. О Владимире Святом один из летописцев, его современник, отзывается иронично, создавая образ гуляки и женолюба. Ничего похожего во многих древнейших былинах. Там Владимир труслив, малодушен, неблагодарен, деспотичен. Это явный самодур, смертельно завидующий успехам и талантам Ильи. Былинные богатыри величают его собакой, дурнем, а Соловей-Разбойник – еще и вором. Образ противоположен летописному настолько, что трудно подумать, что говорится это об одном лице. Об обоих Владимирах имеются отзывы иностранных, не всегда дружелюбных источников, которые бы с удовольствием живописали все указанные недостатки. Значит, от Владимиров в этих былинах только имя. Кто же прототип? В. Ф. Миллер обнаружил, что такие же отзывы сохранились в иранском эпосе о современнике Рустема царе Кейкаусе[501].

    Еще одно совпадение с осетинскими «Нартами». Там имеется поучительная история о смерти богатыря Батраза, слишком возгордившегося своими подвигами. Его осаждают, мучают налетающие в огромном количестве духи, и в результате он убивает себя. То же происходит в одной из русских былин с Ильей Муромцем, Добрыней Никитичем и Алешей Поповичем. Они тоже начали хвастать своими победами: «Подавай нам силу нездешнюю, мы и с тою силой справимся!» Нездешняя сила не заставила себя ждать и явилась в лице двух воинов-духов. После первой схватки духи не только остались живы, но и удвоились. Процесс «размножения» неземной силы в арифметической прогрессии продолжался до тех пор, пока богатыри не убежали в горы, где и превратились в камни.

    По замечанию М. Халанского, «шелка шемаханские, седла черкасские» встречаются в былинах в связи с каждым героем[502], хотя никакого отношения к быту Киевской Руси не имеют. Например, аналогии седлам древнерусских воинов прослеживаются в Венгрии, Польше, Чехии VIII – X вв., никаких «черкасских» седел не наблюдается.

    В сказке о Еруслане Лазаревиче сохранен даже иранский именослов: Валазарь, царь Киркоус Киркозанович и т. д. Да и знаменитый эпизод, в котором Еруслан встречается с головой доброго великана, которая всячески ему помогает, популярен во многих осетинских сказаниях (там, кроме головы, фигурируют и другие останки богатырей).

    Иранские имена в дружине киевских князей, а также особые типологические сходства в русском былинном эпосе и древних иранских и осетинских сказаниях выходят за рамки всемирных литературных параллелизмов и гидронимии южнорусских степей и лесостепей. Для того чтобы получить такое иранское наследство, нужно было очень тесно, вплоть до ассимиляции, контактировать с носителями культуры, причем не со скифами и сарматами, а позже, уже в раннем Средневековье.

    Отдельная тема – иранские божества в язычестве Древней Руси. Они упомянуты летописцем под 980 г.:

    «И стал Владимир княжить в Киеве один, и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, затем Хорса, Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Мокошь…»[503]

    Давно установлено, что собственно к язычеству славянских племен, входивших тогда в состав Руси, эти божества имели мало отношения. Владимир пытался унифицировать религию социальной верхушки, своих приближенных. Пантеон языческой реформы Владимира представлен, кроме божеств славян (Макошь) и имеющих кельтическую основу (Перун, Дажьбог), ираноязычными названиями богов с совпадающими функциями: например, Дажьбог, согласно иранисту В. И. Абаеву, «добрый бог» (первая часть – из кельтского), Хорс – тот же «добрый», «солнечный»[504]. Именно от его имени, как считают иранисты, произошло русское слово хорошо. Связан Хорс как бог Солнца с понятием круга: хоро, хоровод. Этот бог был достаточно известен и почитаем в Древней Руси, среди какой-то части населения. Он упоминается в «Слове о полку Игореве»:

    Всеслав князь людем судяше,
    Князем грады рядяше,
    А сам в ночь влъком рыскаше
    Из Кыева дорискаше до кур Тмутороканя
    Великому Хръсови влъком путь прерыскаше.

    Речь идет о князе-волхве Всеславе Полоцком, который, по преданию, мог превращаться в волка. Хорс-Солнце пересекал утреннюю дорогу князя-оборотня. То есть автор «Слова…» в конце XII в. прекрасно помнил о роли этого божества. В различных церковных сочинениях, обличающих язычество, Хорс стоит вторым после Перуна, как и в пантеоне Владимира. Кто же поклонялся Хорсу, если Владимир ввел кроме него еще и Дажьбога, выполнявшего те же функции? За пределами Руси у других славян Хорс неизвестен. В старосербском зафиксировано собственное имя Хрьсь, но это имя, а не божество. Сербы в своей основе, как мы упоминали, тоже имели иранский субстрат. Они относятся к числу «антских» племен, покинувших Причерноморье в VI – начале VII в. Значит, если божество заимствовано восточными славянами у иранцев, то в VII-IX вв., то есть в составе Русского каганата.

    Второй достоверно иранский бог – Симаргл. Еще в начале ХХ в. было установлено, что Симаргл соответствует священной собаке-птице иранской мифологии Сэнмурву. Там это был священный пес Ахурамазды, верховного божества иранцев. Сэнмурв являлся покровителем посевов и ростков[505]. В восточных и юго-восточных районах Руси в XI – XIII вв. Симаргл был хорошо известен и являлся частым персонажем прикладного искусства. В Суздале он даже изображен на церковных дверях. Симаргл также неведом другим славянам, кроме восточных. Причем и в Древней Руси весьма быстро забыли крылатого пса. Переписчики книг искажали слово, деля его на две части: почитают «Сима и Регла». Это значит, что заимствование произошло поздно, оставалось чуждым и не прижилось (у славян была своя богиня плодородия – Мокошь).

    В «иранстве» подозревают и Стрибога, который тоже неизвестен южным и западным славянам. Он упоминается еще и в «Слове о полку Игореве», где ветры названы «Стрибожьими внуками», которые стрелами веют с моря.

    То есть из шести богов Владимира три были божествами жителей Русского каганата. Причем значения этих божеств весьма плохо были знакомы древнерусским переписчикам и стали вовсе непонятны к XIII в. Значит, социальная верхушка конца Х в., во главе которой уже были выходцы, очевидно, с Балтики (отсюда первый бог – Перун), состояла во многом из потомков салтовских русов, ославяненных, но еще сохранивших память о своей культуре. Отсюда же и иранские сюжеты в дружинном былинном цикле, который был создан во времена Владимира.

    Немало о наследии Русского каганата можно узнать и из лингвистики. В русском языке выделяются как иранизмы, объясняемые контактами праславян со скифо-сарматами еще в I тысячелетии до н. э., так и аланизмы, наблюдающиеся лишь в восточнославянских языках. Причем иранско-восточнославянские параллели – сравнительно поздние и односторонние, то есть у восточных славян видны заимствования из североиранских наречий, а, к примеру, в осетинском древнерусских слов нет. Это значит, что иранский этнос, с которым славяне Поднепровья контактировали, исчез с лица земли.

    Известный иранист В. И. Абаев отметил, что в формировании южной части восточных славян должен быть североиранский субстрат (фонетика не заимствуется у соседей, а в данном случае произошла замена праславянского взрывного g в задненебный фрикативный g)[506]. То есть жители Киевщины должны были ассимилировать какие-то североиранские племена, которыми и были салтовские русы.

    И сейчас в русском языке сохранились слова, напоминающие о русах Подонья. Таков этноним грузины (сами себя они называют «картвели»), он пришел именно от русов: в североиранских gurg – «волк», а название «грузины» возникло у рухс-алан Северного Кавказа от прозвища грузинского князя V в. Вахтанга Gurgasali – «волчья голова»[507]. Иранские корни имеют слова морда (иран. marda – «голова»), жрать, шамать, степь, сапог, штаны, хата. Название растения заря произошло от иранского слова, обозначающего «зелье». В русских деревнях употребляли глагол варзать в значении «делать что-либо плохо», тогда как в древнем иранском значении warz – «делать». В Вятке было в ходу слово бах («кляча»), а в осетинском баех – «лошадь»[508].

    Иранские корни имеет и фольклорный Вий, описанный у Н. В. Гоголя. Впервые божество Vayu зафиксировано в священном древнеиранском предании Авесте. У осетин Вий – это чудовищный бог смерти и мести, привратник загробного мира[509].

    К временам Русского каганата восходит и начало древнерусской денежно-весовой системы. Норма первоначальной русской куны – 2,7 г – точно совпадает с весом дирхема африканской чеканки, которые были в ходу на территории Русского каганата[510]. Название другой известной денежной единицы Древней Руси – ногата – прямо восходит к арабскому nakd – «полноценная наличная монета». Ногата составляла 1/20 гривны кун. Этот счет восходит к арабской монетной реформе халифа Абд аль-Малика, по которой за один золотой динар стали давать 20 дирхемов.

    Летописная традиция ПВЛ, отражающая лишь точку зрения Мономаховичей, не упоминает о существовании ни Русского каганата, ни аланской Руси. Но возможно, память о ней хранили другие, южнорусские традиции, запечатленные в «сарматской» версии польских хроник и западнорусской литературе и отразившиеся в поздних летописных сводах и отдельных сказаниях. Но, к сожалению, обстоятельного исследования истоков уникальной информации польских хронистов до сих пор не существует.

    Так открывается целый неисследованный пласт в русской и восточнославянской истории политики, языческой религии, культуре. Локализация Русского каганата, самого раннего государственного образования, имеющего отношение к имени «Русь», в области сармато-аланской салтовской культуры возвращает к поиску индоарийских и иранских истоков.







     


    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх