Часть первая


ЧЬЯ БЕЛОРУССИЯ?


Глава 1


СКОЛЬКО ИХ? КТО ОНИ? ОТКУДА?

Русские в Белоруссии составляют вторую по численности и удельному весу славянскую национальную группу. Этнических белорусов в стране – около 8 миллионов человек, или чуть более 80 процентов от всего населения. Русских в 1989 году было 1 миллион 355 тысяч, что составляло немногим более 13 процентов, к 1999 году их численность сократилась на 200 тысяч человек, а доля в населении республики – на 2 процента.

По данным переписи 1999 года, на русском языке говорят в повседневной жизни 6 миллионов 308 тысяч человек, или 63 процента населения Белоруссии. Русский язык стал родным и для 4 миллионов 783 тысяч (59 процентов) белорусов.

Национальная среда, в которой обитают русские, довольно пестра и разнообразна. В Белоруссии живут и трудятся представители практически всех наций и большинства народностей бывшего СССР. Вреспублике есть даже абазины и торфы, орочи и даргинцы, лакцы и гагаузы, табасараны и ульчи, рутульцы и вепсы, кумыки и представители других, весьма малочисленных и почти совсем неизвестных широкой публике экзотических народностей. Новую родину обрели здесь сыновья и дочери многих народов Европы и Азии, Америки и Африки.

Самая крупная после русской – польская диаспора. Ее численность – 403 тысячи, или 4,2 процента от всего населения. За поляками следуют украинцы – 231 тысяча, или 2,4 процента. Затем идут евреи – 135 тысяч, и татары – почти 11 тысяч.

Удельный вес представителей других народов в национальном составе населения Белоруссии незначителен. Так, в середине 1990-х годов в республике проживали около 8 тысяч цыган, около 6тысяч литовцев, 2,5 тысячи молдаван, 2,7 тысячи армян, 2,6 тысячи азербайджанцев, 2,6 тысячи латышей, 2,4 тысячи немцев, 2,3 тысячи узбеков, 2,2 тысячи чувашей, 2 тысячи мордвин, 1,6 тысячи грузин, 1,3 тысячи казахов, 770 карелов, 700 эстонцев, 620 осетин, 400 киргизов, 380 таджиков, 170 туркмен.

Таким образом, русские по численности – на втором месте после коренных жителей. Ихотя русских в Белоруссии недавно было лишь 13 с небольшим процентов, на их языке разговаривает практически все население республики.

Наверное, это один из самых феноменальных и немногочисленных в истории случаев, когда язык некоренного меньшинства стал средством общения всего населения. На языке пришельцев ведется обучение детей с самого раннего возраста, начиная с ясельных групп. Преподавание в детсадах, школах, училищах, техникумах, вузах советской Белоруссии велось только на русском языке. К середине 80-х годов в республике не было ни одного учебного заведения, даже в сельской местности, с белорусским языком обучения. По-русски разговаривали в большинстве белорусских семей. Газеты и журналы, выходившие на белорусскомязыке, влачили жалкое существование: все они, за исключением журнала «Работнiца i сялянка» («Работница и крестьянка»), имели мизерные тиражи и дотировались государством. «Работнiца i сялянка», издававшаяся более чем миллионным тиражом, брала прежде всего бесплатным приложением по кройке и шитью. Остальные издания на национальном языке едва-едва достигали отметки 40-50 тысяч и в основном распространялись по бюджетной подписке – в библиотеки и сельские дома культуры, кабинеты политпросвещения партийных комитетов и красные уголки животноводческих комплексов.

Даже такое солидное, имевшее давнюю историю издание, как газета «Звязда», основанная еще до октября 1917 года, в свои лучшие времена имела всего 50-60 тысяч экземпляров. И это при неусыпном контроле ЦК компартии республики за ее распространением как центрального органа республиканской парторганизации! Русскоязычный аналог «Звязды» – газета «Советская Белоруссия», тоже орган ЦК КПБ,выходила в восьмидесятые годы тиражом 200 тысяч экземпляров, то есть в пять раз больше. Еще более впечатляющим разрыв был в молодежной и детской печати. Если газета «Чырвоная змена» («Красная смена») едва-едва наскребала 40 тысяч, а «Пiянер Беларусi» («Пионер Белоруссии») – 50-60 тысяч, то русскоязычные «Знамя юности» – 800 тысяч, а «Зорька» – почти 1,5 миллиона экземпляров.

Такая жекартина наблюдалась и в литературно-художественной периодике. Главный журнал белорусских писателей «Полымя» («Пламя») на национальном языке имел средний тираж от 6 до 8 тысяч экземпляров, его русскоязычный, такой же«толстый» собрат «Неман» – более 200 тысяч. Весьма скромными тиражами – от 5 до 10 тысяч – выходили другие литературно-художественные и общественно-политические журналы, печатавшиеся на белорусском языке. И уж совсем парадоксальная ситуация сложилась в книгоиздании. Например, высокоталантливые повести Василя Быкова, выходившие на белорусском языке небольшими тиражами, оставались невостребованными в книжных магазинах. Но стоило перевести их на русский, и двухсоттысячные тиражи исчезали с прилавков в считанные дни.

Для заполняемости зрительного зала Белорусского академического государственного театра имени Янки Купалы, спектакли в котором ставятся традиционно на белорусском языке, приводили обычно солдат, курсантов, учащихся – по разнарядке. Не спасали и громкие имена авторов остроконфликтных пьес – Андрея Макаенка, например. Но те жепостановки в русском переводе собирали полные залы и очереди в театральных кассах. На бытовом уровне громадной популярностью пользовался репертуар певца Ярослава Евдокимова и Виктора Вуячича, композитора-песенника Эдуарда Ханка. Они творили по-русски.

Была ли белорусская эстрадная песня? Да, была. Но, за редким исключением, народ ее не пел. Отдавали предпочтение тем, кто писал и пел по-русски! И дело здесь не в степени таланта: белорусскоязычныепоэты и композиторы не уступали русскоязычным, но произведения первых в основном звучали только на государственном радио. Как ни парадоксально, но коренные жители Белоруссии пели песни пришельцев.

Пришельцы, таким образом, не ощущали, что живут в чужеродной среде. Их окружала привычная обстановка, ненамного отличавшаяся, скажем, от той, в которой они жили раньше, где-нибудь в Смоленске или Брянске. Вокруг – такие жеславянские лица. Русская речь повсюду – в магазине, на работе, на улице. По радио и телевидению, где передачи на белорусском языке были крайне редки. Названия учреждений и организаций, улиц, площадей, торговых точек, предприятий сферы бытового обслуживания – тоже на русском. В некоторых случаях – на двух языках, особенно если это касается органов государственного управления. Остановки в городском транспорте водитель объявляет по-русски. Преобладающая часть газет, журналов, книг – тоже на родном языке десятой доли некоренного населения. Никакого дискомфорта!

Наоборот, причастность к русской нации даже как-то выделяла из общей массы. И хотя внешне трудно отличить белоруса от русского – оба принадлежат к славянскому типу – разница все жеесть. Первое, что выдает происхождение белоруса – это произношение. Оно неистребимо и стало хрестоматийным примером дружелюбного подначивания: «Благодару, я не куру».

Белоруса безошибочно узнаешь по твердому «р» и мягкому, фрикативному «г», как бы ни стремился он старательно говорить по-русски. Да еще по забавному смешению русских и белорусских слов. Деревня в Белоруссии традиционно говорит по-белорусски. Город – по-русски. Молодежь, приехав в город, хочет выглядеть посовременнее. Она чутко прислушивается к говору окружающей среды, улавливает красиво звучащие слова и, стесняясь своего недавнего деревенского прошлого, перенимает новую лексику. Но – сбивается, путается, поскольку прошлое крепко держит, не отпускает так запросто. И люди невольно ощущают свою ущербность, второсортность.

Это происходит оттого, что белорусский язык с давних пор считается языком «мужицким». На нем говорили бедные люди – крестьяне и мелкие ремесленники. Важные господа в Белоруссии, в зависимости от того, кто в ней властвовал, разговаривали соответственно то на польском, то на русском языке. По-белорусски не общались даже более-менее состоятельные белорусы. Это был язык черни, плебеев. К чему его изучать, если обучение в Польше, а потом в Российской империи велось на государственных языках этих стран. Бесполезное, бессмысленное занятие!

Бытовало снисходительно-сострадательное отношение к белорусам, навеянное, в частности, некоторыми литературными образами русского поэта Николая Некрасова. До сих пор кое-кто в Москве смутно представляет, что белорусы – это отдельная, самостоятельная нация, которая дала той же России немало звучных имен.

Это просветители, основатели первой типографии в Москве Петр Мстиславец и Иван Федоров, воспитатель Петра I Самойло Петровский-Ситненович, известный как Симеон Полоцкий; основоположник московской пушкарской традиции Андрей Чохов – тот самый, отливший «Царь-пушку»; автор первой фундаментальной «Истории Российской» Василий Татищев; писатели Тадеуш (Фаддей) Булгарин, Федор Глинка, Федор Достоевский, Дмитрий Писарев, Александр Твардовский, Михаил Исаковский, Ярослав Смеляков, Юрий Олеша (из борисовской шляхты), Евгений Евтушенко (предки из деревни Хомичи Гомельской области). Из белорусских родов произошли писатели Александр Грибоедов и Александр Грин. Владимир Высоцкий – и тот имел белорусские корни: он из Мещанской слободы в Москве, с ХVII века заселенной белорусами.

Белорусского происхождения и композиторы Михаил Глинка, Модест Мусоргский, Игорь Стравинский, внук повстанца 1863 года Дмитрий Шостакович. Знаменитый актер Василий Качалов (Шверубович) родом из Вильно, киноактер Петр Алейников – родом из Могилевской области. Выходец из белорусских земель и скульптор Михаил Микешин – автор памятника «1000-летие России» в Новгороде. Считал себя «белорусским паном» и Сергей Коненков.

Из белорусского рода Корвин-Крюковских знаменитый математик Софья Ковалевская, основатель русской школы доменщиков Михаил Курако, создатель реактивных истребителей «Су» Павел Сухой.

Немало знаменитых белорусов получили мировую известность. Среди них изобретатель многоступенчатой ракеты Казимир Семенович и первооткрыватель электрографии и беспроволочной передачи электрических сигналов Якуб Наркевич-Иодко; основатель университета в Сантьяго Игнат Домейко, исследователь Восточной Сибири Ян Черский и президент сената Гавайских островов Николай Судзиловский; выдающийся ученый в области термоядерного синтеза Лев Арцимович и основатель гелиобиологии Александр Чижевский; путешественник Николай Пржевальский (Перевальский) и поэт Гийом Аполлинер (Костровицкий).

Между прочим, даже обыкновенную картошку в Белоруссии начали выращивать раньше, чем в России. Гродненские мужики разводили бульбу еще при короле Августе III, правившем в 1736-1763 годах. А из школьных учебников истории известно, что самые крупные «картофельные бунты» в России вспыхивали в 1840-1844 годах, и участвовало в них около полумиллиона крестьян.

Любопытно, что барскую привычку пренебрежения к «мужицкому» языку переняли их слуги, которые после 1917 года пришли к власти. Предубеждение к белорусскому языку столь сильно, что за годы советской власти в Белоруссии лишь единицы из многих сотен тысяч русских, оказавшихся на территории республики, проявили к нему интерес. Вот последние данные: только трое русских писателей из более чем полусотни, проживающих ныне в Белоруссии, могут свободно читать по-белорусски. Что уж тогда говорить о людях, чьим основным занятием является не писательский и не филологический труд. Многие из них искренне убеждены: никакого самостоятельного языка у белорусов не существует, это не что иное, как причудливая смесь польского и русского говоров. Значительная часть русских, пустивших корни в Белоруссии, и детей своих воспитывает в таком же духе. Отсюда расхожие мнения о том, что белорусский язык – это диалект польского или даже… украинского языка.

Деревня всегда была зависимой от города. Культура села всегда отставала от городской. Выходцы из деревни тянулись к городской культуре, инстинктивно ощущая, что она выше. Вместе с ней молодежь усваивала и господствующее в городах представление о белорусском языке как об искусственном, мертворожденном языке, у которого нет будущего. «Экзамены в институт придется сдавать на русском!» – эта истина убивала. Она была применима и к Минску, и к Москве, и к Ленинграду. На приемных экзаменах в российских вузах «ужасный» русский, на котором разговаривали выпускники белорусских школ, особенно сельских и поселковых, приводил в смятение чопорных экзаменаторш и становился преградой на пути в престижный институт. Некоторые особенности белорусского произношения, вполне терпимые и даже в чем-то привлекательные и милые, поскольку сохранили аромат давно забытых старославянских слов, воспринимались как невежество и вопиющая неграмотность. Обидно, что так оценивали филологи, которые по роду своей деятельности должны знать: современные русский, украинский и белорусский языки возникли из одного древнерусского языка.

Увы, отношение к белорусскому языку как к языку второстепенному и несамостоятельному привело к тому, что белорусы не испытывали интереса к овладению им. Сегодня далеко не каждый этнический белорус может читать, писать и свободно изъясняться по-белорусски. Это дало повод Белорусскому народному фронту обвинить Москву в насильственной русификации Белоруссии.

Статистика, которой когда-то гордились коммунистические функционеры в Минске и которую они преподносили Москве как образец интернационалистского характера белорусов, превратилась в свою противоположность: то, что почти каждый десятый белорус назвал русский язык родным, по мнению оппонентов, свидетельствовало об утере белорусами своих национальных отличительных черт, ассимиляции значительной части народа. В конце восьмидесятых годов пресса открыто начала писать о том, что над белорусской нацией нависла угроза исчезновения. И не только в связи с чернобыльской катастрофой, последствия которой для Белоруссии еще толком не осмыслены. На уличных митингах, собиравших многотысячные толпы людей, звучала критика в адрес Москвы, тогдашних союзных органов, по вине которых Белоруссия оказалась на грани вырождения.

Тему русских тогда еще не трогали, претензий к ним не предъявляли. Жили-то ведь в одной стране, в которой статус русского человека был традиционно высок. Особенно в Белоруссии, где официальная пропаганда каждодневно подчеркивала, что успехи республики в социально-экономическом развитии стали возможны лишь благодаря бескорыстной помощи великого русского народа. Лидеры нарождавшейся оппозиции ограничивались кивками в сторону Кремля, который давил на республику, заставляя ее строить у себя огромное количество предприятий химической и оборонной промышленности, из-за чего жизнь на благословенной белорусской земле стала невыносимой.

Изголодавшийся по свежей информации, а больше по ее нетрадиционному толкованию, одуревший обыватель жадно внимал ораторам на городских митингах. Коммунистический режим хвастается, что за годы своего правления построил в республике почти полторы тысячи предприятий. Благо это или бремя для белорусского народа? Задумывались ли минские правители о том, каково будет жить людям возле этих чудовищно чадящих труб? Как же так получилось, что Белоруссия, не занимая и одной сотой процента территории СССР, выпускала четвертую часть общесоюзного объема химических волокон? А ведь для их производства необходимы источники сырья, энергетические ресурсы, которых, как известно, в республике нет. Значит, все привозное. И тем не менее факт налицо: условий для производства химических волокон нет, а производим – четвертую часть!

Получается – Белоруссии не надо было развивать индустрию, достаточно было тех 24 тысяч рабочих, которых насчитывалось в республике в 1922 году? Нет, отчаянно мотал головой на трибуне искушенный оратор, промышленности у нас и в самом деле не хватало. Да и избыток трудовых ресурсов к тридцатым годам тоже начал обнаруживаться – люди стали покидать родные места, уезжать на стройки в Россию. Спору нет, заводы в Белоруссии ставить надо было. Вопрос в том, какие? Гигантские молохи союзного подчинения, чадящие дымом на полгоризонта или небольшие предприятия, ориентированные на выпуск экологически чистой продукции и призванные удовлетворять потребности нашего населения? Возьмите, к примеру, Швейцарию…

Семечко падало на благодатную почву. Рассказы о Швейцарии в конце 80-х годов зачаровывали публику. Ораторы рисовали картинки райской жизни в неизвестной большинству стране – солнечной, радостной, безоблачной. Не входит ни в какие военные союзы, блоки, пакты, альянсы. Живет и процветает. А у нас? Давайте-ка подсчитаем, что введено в строй за последнее время. Мощности по производству высокопрочного чугуна, переработке металлолома – опять союзного значения, опять вредное производство. Мощности по производству большегрузных автомобилей – зачем они Белоруссии? У нас карьерных разработок нет. Мощности по выпуску автомобильных шин – вонь стоит на весь Бобруйск, воздух отравлен, дети больны.

Поверьте, дорогие сограждане, неслось с трибун, вопрос о том, сколько заводов нужно Белоруссии, вовсе не риторический. Почему за год в республике набирается пять миллионов тонн вредных выбросов? Почему новые цехи тракторного завода в Минске строятся быстрее, чем природоохранные сооружения в Новополоцке? Московским чиновникам все «до фонаря» – лишь бы завод где-нибудь пристроить.

Российские области возражают против расширения у себя промышленного строительства, о здоровье людей тревожатся, а наши правители наперегонки гонялись за предприятиями, хватали, кто побогаче. Из чего исходили? Если строят завод, значит, будет и социальная инфраструктура. Чем больше развернут новостроек, тем больше вложений будет в развитие городского хозяйства, строительство жилья, школ, детских садов. Очень хотелось иметь крупного, состоятельного хозяина. А им была как раз химия и оборонка. Что толку от тех школ и детсадов, если ребятишки дышат дымом и гарью?

Попробуйте придраться к подобным рассуждениям – святая правда! Кто в те годы не обличал Госплан и другие союзные ведомства, упрекая их во всех смертных грехах? Клеймились пока абстрактные организации, упрекалась абстрактная Москва. Пройдет время, и обвинения обретут конкретную форму.

Кто понастроил чадящие дымом заводы на белорусской земле? Россия. Кто научил белорусов варить сталь, собирать автомобили-гиганты, перерабатывать нефть, изготавливать искусственные волокна? Русские. Белорусы – крестьянская нация, своего рабочего класса до советского периода у них не было, в 1913 году в Белоруссии насчитывалось всего 34 132 рабочих.

Довоенный рабочий класс БССР формировался в основном как новый класс – по образу и подобию российского. Более того, есть основания полагать, что он – результат российского экспорта. Об этом свидетельствуют статистические данные о национальном составе белорусского рабочего класса. Так вот, в 1935 году количество белорусов в нем не достигало и половины – всего 45,9 процента.

Вообще рабочий класс республики в том виде, в каком он был искусственно создан и существует по нынешний день, чужероден белорусам по своей природе. Он не адекватен сырьевым ресурсам Белоруссии и потому не имеет сколько-нибудь серьезной перспективы, поскольку все основные промышленные производства республики привязаны к России. Созданная ею индустрия обречена быть зависимой от Москвы – сырье-то ведь все привозное!

Аргументы и сам ход мыслей неформалов, как в годы горбачевской перестройки называли инакомыслящих, ошеломляли. Но, если говорить откровенно, и привлекали. Дарованная Кремлем гласность привела к мощнейшему всплеску национального самосознания, подготовила благодатную почву для возрождения белорусского языка и культуры. Углубленный интерес к своей древней и современной истории привел к инвентаризации недавнего прошлого: а тем ли путем шла Белоруссия?

Зачем, скажем, ей химия, крупногабаритное автомобилестроение и прочие металлоемкие отрасли тяжелой индустрии? Россия, безусловно, великая держава, пусть она и развивает те производства, которые определяют мощь современной империи. Белоруссии не нужны гигантские промышленные комплексы. Она маленькая республика и не претендует на какое-то особое место в мировом сообществе. Ее вполне устраивает роль нейтральной, безъядерной, благополучной страны, не вмешивающейся в проблемы мировой политики. Это дело сверхдержав, воинственных наций. Белорусы – народ мирный, спокойный, рассудительный, даже, наверное, чрезмерно тихий и покладистый. Он лишен воинственности, присущей восточному соседу. Белорусам чужого не надо, они не претендуют на мировое господство. Белорусы хотят жить, как в Швейцарии.

Коммунисты гордились построенной за годы советской власти крупной индустрией. Лучше бы они не шли на поводу у Москвы, а создавали бы промышленность, адекватную природным условиям республики, традиционным занятиям ее населения. Сельское хозяйство, переработка, производство товаров народного потребления и, конечно, электроника. Белорусский рабочий класс должен состоять совсем из других отрядов, чем сейчас. Россия обучила ненужных нам специалистов, навязала нам свою модель индустриализации. Вон они, плоды ее деятельности, чадят смрадом от Витебска до Бреста. Что с ними делать? Ставили-то ведь на века. Большинство безнадежно устарело, технологии – допотопные. Словно парусники времен Екатерины II по сравнению с современными океанскими ракетоносцами. Возьмите Швейцарию – это же игрушки, а не заводы. А Южную Корею?

Сегодня, когда большинство белорусских предприятий остановилось, а остальные перешли на трех- или четырехдневную рабочую неделю, когда основная масса работающих постоянно находится в вынужденных отпусках, начинавшие свой политический путь в качестве безобидных неформалов лидеры оппозиционных движений восклицают: ну, а мы что говорили? Действительно, сырьевая зависимость Белоруссии от России – почти стопроцентная. Вот и стоят сиротливо опустевшие коробки заводских сооружений на всей белорусской земле. Высококвалифицированные сталевары, автомобилестроители, химики оказались без работы, неделями пропадают на рыбалке, а те, кто помоложе – слоняются без дела, пополняя ряды криминогенной среды.

Нравится это московским политикам или нет, но факт остается фактом: распад СССР обострил проблему русских в Белоруссии, считавшейся самой благополучной в этом плане из всех бывших республик, входивших в состав Советского Союза. При виде обезлюдевших заводских корпусов, являющихся основным источником средств существования миллионов простых людей, даже у самых стойких, воспитанных в духе интернационализма и пролетарской солидарности, начинает закрадываться крамольная мысль: а может, оппозиционеры правы? Может, вся эта гигантомания – обыкновенная ловушка, в которую заманили доверчивых белорусов? Какой прок от простаивающих промышленных монстров – самых крупных в Европе, как восхищались недавно.

По доброй советской традиции начинаются поиски виновных. Кто так бездумно, или, наоборот, с умыслом, индустриализировал Белоруссию? Старшая сестра. Ату ее, коварную!

Правда, дальше теоретических разглагольствований в малотиражных оппозиционных изданиях дела пока не идут. На бытовом уровне в рабочей среде претензий к русским нет. Белорусы видят, что и русские заводчане страдают точно так же, как они сами. Все оказались в одинаковом положении, всем стало хуже жить. Промышленные рабочие республики, независимо от национальности, в равной степени почувствовали, что значит оказаться в незавидной роли одного из пятнадцати кусков, на которые в один момент была разорвана страна. Всех затронуло растягивающееся на месяцы ожидание зарплаты, вздорожавший проезд в транспорте, рвущий человеческие связи: чтобы повидать маму в Кузбассе, нужны немалые деньги.

Можно по-разному относиться к прежнему коммунистическому режиму в Белоруссии, сколько угодно иронизировать по поводу набившего оскомину идеологического штампа типа «рабочего братства» или «пролетарской сознательности», но усилия, приложенные старой системой по сплочению и воспитанию рабочего класса, привели к положительному результату. Он особенно заметен сегодня, в период кризиса. Пробыв почти десять лет в замурованной национальной клетушке, рабочий класс Белоруссии тем не менее не раскололся, не разделился по национальному признаку. Наверное, он и в самом деле впитал в себя такой огромный запас прочности и человеческого оптимизма, народных традиций и мудрости, что сумел устоять перед небывалым напором дезинформации и деидеологизации.

Коммунисты были правы, когда говорили, что представители рабочего класса являются наиболее стойкими носителями лучших национальных и интернациональных традиций и обычаев своего народа. Эту истину подтвердило развитие событий в посткоммунистической Белоруссии. В рабочей среде за все эти годы не зафиксировано ни одного конфликта на межнациональной почве, ни одного случая дискриминационного отношения к рабочим-россиянам.

В промышленности Белоруссии сегодня занято около 300 тысяч этнических русских, из них примерно половина – рабочие. Вторая половина – инженерно-технические работники и служащие. Как правило, они попали в Белоруссию по распределению после окончания российских вузов. Рабочие-россияне – в основном парни, служившие в этих краях в Советской Армии и женившиеся на белорусских девушках, а также приглашенные из России белорусскими предприятиями лица, имевшие дефицитные в республике рабочие специальности.

Эти 300 тысяч этнических русских проживают в крупных, средних и малых городах. Селились они по всей территории неравномерно, и потому мест компактного проживания у них нет.

В сельской местности насчитывается около 200 тысяч русских. В основном это – мужчины, отслужившие срок в армии и создавшие семьи в белорусских селах. Работают преимущественно на технике – водителями и трактористами.

Научная, а также творческая интеллигенция, пишущая на русском языке, в Белоруссии в количественном отношении довольно значительна. Но это, так сказать, «штучный» товар, и что ни деятель, то громкое имя.

Самую крупную часть русской диаспоры в Белоруссии составляют военные пенсионеры. По последним данным, их около 600 тысяч. Столько людей за послевоенные 50 лет пожелали остаться в Белоруссии на постоянное жительство. Многие из них продолжают трудиться в промышленности, бизнесе, органах управления.







 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх