Глава 4

Ну что бы мне стоило помыться прежде, чем сесть за стол! Я сделал наоборот и накликал на себя беду. Причем еще какую! От нее просто не отмахнешься.

Если бы я отправился наверх и принял горячую ванну, то, спустившись в столовую, не застал бы там этого человека. Он бы уже ушел и вообще уехал из Рико — так назывался городок, — и мы бы с ним больше никогда не встретились.

Конечно, я здорово проголодался, но такое случалось не раз — мог бы и потерпеть. Моего кугуара уже подстрелили и даже разделали. Короче говоря, мясо лежало в жаровне, и красотка-официантка никуда бы не делась. А вот его уже не было бы и в помине.

Мне с трудом только что удалось выпутаться из одной истории, как я сам влип в другую, да еще какую! Причем дело было не столько в этом человеке, сколько в том, что я сказал и что он увидел.

Когда я вошел, он сидел в пустом зале спиной к двери, а та самая красотка как раз появилась с кофейником в руке. Эх, посмотреть бы мне сначала на нее, такую милую, такую хорошенькую, все тоже могло бы сложиться совсем по-другому! Но мой взгляд почему-то уперся в спину человека в черном сюртуке, и, прежде чем я что-то сообразил, мой язык опередил меня.

— Папа?! — громко выдохнул я.

Сзади он так напоминал папу, что это восклицание вырвалось совершенно непроизвольно, но оно заставило его резко обернуться: точно такие же черты лица, только лет на десять моложе, но выражение совсем не то… В папином лице угадывалась мягкость и доброта, в его же этого не было и в помине. Красивое, холодное лицо с правильными чертами. С первого взгляда я понял, что он хладнокровен и безжалостен. Абсолютно беспощаден.

— Папа? — переспросил он. — Я не твой папа, парень. — А затем его взгляд упал на мой револьвер.

Одеяло-пончо висело у меня на согнутой руке, поэтому шестизарядник с перламутровой рукояткой и красными птичками оказался на виду, и я заметил, как изменилось его лицо. Он вздрогнул, чуть отодвинулся назад, а когда снова поднял на меня глаза, то стал похож на волка, готового прыгнуть на загнанного зайца.

— С чего это тебе вдруг почудилось, что я твой отец?

Я смущенно улыбнулся.

— Нет, я ошибся. Только когда вошел, ваша спина вроде как показалась мне знакомой… И такой же сюртук… Извиняюсь, просто обознался.

Увидев, что я направляюсь к другому столику, он произнес уже другим, спокойным, почти дружеским тоном:

— Какой смысл есть одному, парень? Садись сюда, присоединяйся. Вдвоем всегда веселее.

Если бы тот волк, о котором я только что упоминал, мог говорить, он сказал бы то же самое, но мне-то что оставалось делать? Конечно, следовало бы соображать побыстрее, придумать какую-нибудь причину и отказаться… Но вместо этого я повернулся, взял стул и сел за его столик. Вот так я упустил последний шанс избежать беды.

Девушка принесла мне кружку кофе и тарелку с едой — мясо кугуара, как обещали, рис и бобы. Во всяком случае, выглядело все достаточно аппетитно, и я тут же принялся уминать жаркое, не переставая думать о соседе напротив.

— Издалека? — поинтересовался он.

— С гор, — ответил я, продолжая жевать. — Пас там коров.

— Похоже, ты успел как раз вовремя. — Он сделал глоток кофе. — А твой папа… в сюртуке, как у меня, он что, тоже пасет скот?

— Сейчас нет. Давно уже его не видел.

Он медленно, не торопясь, доставал меня вопросами, но вряд ли что толком узнал из моих ответов. И уж меньше всего о том, откуда я только что вернулся. К тому времени судья Блейзер, возможно, уже пустил слух, что я преступник и что меня надо ловить.

Чем больше мы сидели и вроде как беседовали, тем больше меня начинало что-то тревожить. По-настоящему. Кое-какие из его жестов очень напоминали папины, а также то, как он поднимал бровь, когда недоверчиво относился к моим словам. Мне много раз приходилось видеть такое сходство манер у близких родственников — уж не знаю, унаследовали они их от родителей или просто-напросто переняли друг от друга, — поэтому я невольно начал подумывать, что он не только похож на папу, но, может, даже с ним в каком-то родстве.

Вот что действительно хотелось узнать, так это кто он и откуда явился. Но здесь на Западе ни один уважающий себя человек не ткнет пальцем и не спросит другого, кто он такой, чем занимается, откуда родом. Здесь надо ждать, пока твой собеседник сам не скажет, если, конечно, захочет. Хотя можно и попробовать.

— Ну как там дела на Востоке?

— Тяжелые времена, — коротко ответил он и внимательно посмотрел на меня.

Не знаю почему, но меня куснул легкий страх, и это разозлило: с чего бы мне его бояться? Или любого другого? И все-таки что-то в нем не давало мне покоя. Его схожесть с папой?

— Вы с отцом давно уже здесь? — в свою очередь спросил он.

— Да, то тут, то там. Люди берут работу, где могут ее найти.

— А твой отец, он что, с Востока?

Я усмехнулся.

— А кто нет? Отсюда никого нет родом кроме индейцев, да и те говорят, они тоже откуда-то пришли.

Он бросил на меня тяжелый взгляд. Я ему явно не нравился, как, впрочем, и он мне. Так мы сидели, перебрасывались словами — то вопрос, то замечание…

Он пытался выудить из меня какую-то информацию, а я ее ему никак не давал. Не давал, и все тут. Честно говоря, я и знал-то всего ничего. Но старался не говорить и этого. Я даже не догадывался, как мало мне известно о моем отце, пока его не стало.

Конечно, мне всего семнадцать, но большую часть своей короткой жизни я работал — в горах, в пустыне, в долинах — и кое-чему научился. Этот человек имел шестизарядник, он висел на виду, однако в рукаве у него тоже кое-что пряталось — маленький пистолетик «дерринджер» на два патрона, который обычно используют жулики или профессиональные игроки. Очень удобен за картежным столиком. Я понял это, заметив, как он аккуратно кладет свою правую кисть на стол и как вообще держит правую руку. Мелочь, но для того, кто знает, говорит о многом.

— Сюда надолго? — спросил он.

— Побуду немного. Столько времени провел в горах, что в ушах начали заводиться черви. Хочу отойти немножко.

Ему это опять не понравилось, и у меня — сам не знаю почему — появилась мысль: мое пребывание здесь его никак не устраивает.

— Жаль, — сказал он как бы ненароком. — Думал, может, поедем вместе.

— Не та погода. Слишком холодно.

Во мне росло желание поскорее отделаться от него, но… А вдруг ему вздумается за мной увязаться? Кроме того, мне тоже стало любопытно узнать о нем побольше. Если он папе хоть какая-то родня, не услышу ли что-нибудь о нем или о его семье.

И все-таки каждая клеточка моего мозга вопила: этот человек опасен! Более того, он полон зла! По его глазам, по изгибу рта видно, что он вспыльчив и беспощаден. А лично я своим инстинктам привык доверять.

Вел он себя как заправский джентльмен, но хорошие манеры совсем не означают, что перед тобой хороший человек. Я держался начеку и следил за каждым его жестом, словом, намеком: что он задумал, откуда сюда явился, куда держит путь? Он точно не золотоискатель, не пастух, не скотовод. Так кто? Шулер? А что, вполне может быть.

Эта симпатюшка с веснушками на прелестной мордашке наблюдала за мной, и, похоже, что-то ее беспокоило. Я допил кофе и отодвинул стул.

— Здорово устал. Пока!

Затем резко встал и, не оборачиваясь, вышел. Мне хотелось неожиданным уходом вывести его из равновесия, и это, похоже, вполне удалось. Минуту назад казалось, я никуда не спешу, собираюсь посидеть еще, попить кофе, поболтать… Придя в свою комнату, я сразу же закрыл дверь и подставил под ручку стул, чтобы ее никто не смог открыть снаружи.

Первое, что пришло мне в голову, это вылезти через окно и убраться восвояси. Причем как можно быстрее. Но погода стояла отвратительная, и к тому же я действительно слишком устал. Смертельно устал.

Затем у меня появилась мысль получше. Он ведь не знает, какая из лошадей моя, так как приехал сюда раньше меня и не имел причин интересоваться мной, пока я не вошел в тот зал и не назвал его папой.

Холод, конечно, штука противная… Что ж, придется потерпеть еще. Я открыл окно пошире и лег в кровать.

В комнату задувал ледяной ветер, и я, конечно, не мог согреться даже под одеялом, но что поделаешь? Приблизительно через час кто-то попытался открыть мою дверь, тихо, медленно поворачивая ручку. Дверь не поддалась — там же стоял стул, — и через минуту-другую ручку отпустили. Но к тому времени мой гость, похоже, почувствовал струю холодного воздуха из-под двери, и до меня донеслось приглушенное восклицание и звук быстро удалявшихся шагов, а через несколько минут — цоканье лошадиных копыт на улице. Отлично! План сработал! Я закрыл окно и довольный собой снова забрался в постель.

Из города вели две дороги, так что ему предстоит проверить обе, а я тем временем смогу и спокойно выспаться, и отдохнуть, и решить, что делать дальше.

Лежа с закрытыми глазами, я задумался: этот человек, больше некому, пытался открыть мою дверь. Ему от меня явно что-то надо, и он похож на моего отца. Ну и что из всего этого следует?

Ровным счетом ничего за исключением того, что он ускакал из города, пытаясь меня догнать, думая, что птичка выпорхнула из клетки…

Зачем?

Папа мертв, кем-то застрелен — либо судьей Блейзером, либо одним из его дружков. Или кем-то еще? Если я случайно столкнулся с тем самым «кем-то еще», то он убил папу не для того, чтобы ограбить, поскольку это сделал судья… или попытался сделать.

Предположим, Блейзер не убивал папу, а просто оказался рядом и не упустил свой шанс. На него это больше похоже. Тогда, значит, это сделал кто-то другой, тот, кто глядя на его обшарпанный вид, на потрепанную одежду, даже и подумать не мог, что у папы столько денег.

Но в таком случае он, наверное, знал папу раньше и явился из его прошлого.

— Прямо как в книжке, — произнес я вслух. — Даже и придумывать ничего не надо.

С какой стати кому-то из папиного прошлого убивать его? Папа уже много лет не ездил на Восток — если, конечно, он был родом оттуда — и, насколько я знал, никогда не получал оттуда писем.

Ладно, пора и поспать. Но рано утром, когда я открыл глаза, эти мысли по-прежнему крутились в голове. Хотя никуда так и не вели.

Слегка ополоснувшись, почистив одежду, я тщательно причесался и спустился вниз. В холле никого не оказалось, я подошел к конторке, перевернул журнал регистрации лицом к себе и поинтересовался записями.

Там красовалось мое имя, а над ним — единственный, кто записан за последние три дня — некий Феликс Янт. Имя мне ничего не говорило, а на память я пока не жаловался, но я решил, что оно не настоящее.

Зал тоже пустовал, но из кухни доносились приглушенные голоса и звон тарелок. Я с шумом отодвинул стул и сел за столик. Надо побыстрее перекусить и, не теряя времени, делать ноги.

На шум вышла та с конопушками и сразу направилась ко мне.

— Что-то рановато. Толком еще ничего не готово, но можно пожарить блины.

— Отлично. А как насчет пары яиц?

— Попробую. — Она чуть поколебалась. — Вы с тем парнем знакомы? Ну с которым вчера здесь сидели.

— Никогда не видел его раньше… А ты?

— Нет, но он сказал моей тете, что хочет купить какие-то рудники и поэтому много разъезжает.

— В такую-то погоду? Что тут увидишь, когда все покрыто снегом?

— Нам тоже так показалось.

Она принесла кофе, а затем через несколько минут стопку блинов и немного жидкого варенья.

— Яйца у нас есть. Тетя говорит, заказывай, если хочешь. — Она снова помолчала. — Ты ей понравился.

— Прекрасно. Может, мне стоит здесь задержаться?

— Тут мало работы. В основном рудники и лесоповал. А за горами, к югу, разводят скот. Ты ковбой?

— Могу делать все, что предложат, но сейчас… сейчас мне надо кое-что доделать.

Она задумчиво посмотрела на меня — я не очень походил на человека, который собирался всю жизнь крутить коровьи хвосты. Я не стал ей ничего объяснять. Зачем? Сама мысль об этом доставила мне удовольствие, впервые заставила меня отнестись к моим деньгам как к моим деньгам.

— Меня зовут Тереза, — представилась она. — Чаще просто Терри.

— А я Макрейвен Кирни. Хотя иногда меня называют кто как хочет. — Я улыбнулся. — Давненько мне не приходилось видеть такой симпатичной девчонки.

Она чуть зарделась, но, похоже, от удовольствия. Я не считал себя мастаком вести приятные разговоры с женщинами, не говоря уж о девушках. Вот папа — другое дело. «Всегда старайся сказать им что-нибудь приятное, — посоветовал он мне как-то раз, — особенно официанткам, да и другим тоже. Не забывай, они на ногах с утра до ночи, им частенько приходится терпеть упреки и брань. От тебя не убудет порадовать их добрым словом».

Я, безусловно, наговорил бы Терезе целый короб добрых слов, если бы, конечно, умел.

— Он что-нибудь рассказывал?

Она сразу поняла, что я имел в виду.

— Нет… Почти все время молчал. Он все смотрел, подмечал, что происходит вокруг…

Именно в этот момент вошел Феликс Янт и довольно бодро произнес:

— Доброе утро! Однако раненько ты встаёшь.

— На ранчо всегда встают до солнца, — ответил я. — Мне в любом случае никогда не приходилось залеживаться.

Он повел себя вполне по-дружески, начал восхищаться горами, каньонами, затем стал сравнивать их с горами там, на Востоке. Я вслушивался в каждое его слово, стараясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку, чтобы объяснить, почему этот человек меня так тревожил. Чувствовалось, он знает про меня больше, чем нужно, и мне это не нравилось, совсем не нравилось. Создавалось ощущение, будто за тобой следят, следят, не переставая…

У него были руки картежного игрока — тонкие, белые… очень красивые руки. Подозреваю, он принадлежал к тем, кого здесь принято называть джентльменами, хотя, на мой взгляд, скорее, только по рождению, а никак не по натуре. Вместе с тем он оказался отменным рассказчиком, слушать которого нередко доставляло истинное удовольствие.

— Все это очень хорошо, — заметил он, обводя рукой вокруг, — но этого мало. Надо путешествовать, надо видеть другие места, надо иметь основу для сравнений.

Казалось, он обращается больше к Терезе, чем ко мне, а что может быть приятнее для молодой женщины, когда с ней вот так говорят! Этот маленький уютный городок показался совсем крошечным, совсем незначительным, когда он стал описывать Сан-Франциско, Нью-Йорк, Лондон, Париж… Создавалось впечатление, что он везде побывал, все на свете уже повидал. Тереза смотрела на него широко раскрытыми сияющими глазами, и мне это, конечно, действовало на нервы, ужасно раздражало. Мне тоже хотелось рассказать что-нибудь по-настоящему увлекательное, но… когда от зари до зари гоняешь коров по горам, то о чем уж тут говорить?! И все-таки…

— Мы с отцом тоже кое-что повидали, — равнодушно заметил я. — Проехали чуть ли не весь Запад. Видели Додж и Эль-Пасо… Это через реку от Мексики!

— Даже так? — Янт приятно удивился и не скрывал этого. Затем он как бы ненароком, но так хитро, что я чуть не купился, спросил: — Кстати, твой отец когда-нибудь предлагал тебе съездить домой? То есть к нему домой?

А вот о своем прежнем доме папа как раз никогда не упоминал, но Феликсу об этом знать ни к чему.

— Время от времени, — соврал я.

Однако его «кстати» невольно навело меня на мысль, а почему, кстати, папа никогда этого не делал? Почему никогда даже не упоминал о своем доме? Не рассказывал о себе, о своей семье, о месте, где родился? О своих родителях, детских годах?..

Затем в памяти вдруг что-то всплыло… Я был совсем еще мальчишка, почти ребенок; в комнате стоит женщина, стройная, темноволосая, с большими черными глазами… Не знаю, откуда она появилась, как там оказалась… Кстати, а где «там» это происходило? Помню только, на ней — красивый плащ, а за окном — ночь.

Может, это плод моего разыгравшегося воображения? «У меня всего несколько минут… Мне страшно, страшно! Он возвращается, Чарльз, а ты ведь знаешь его! Я боюсь! Если он узнает, что я говорила с тобой, он убьет меня. Я не шучу. Он меня убьет!»

«Тебе нельзя здесь оставаться. Уходи… беги, пока не поздно! Если бы я только мог… «

«Это не в твоей власти, Чарли. Никто уже ничего не сделает! И если ты вернешься, придет конец всему. Они думают, что виноват ты, Чарльз. Они все так считают… кроме, наверное, дедушки. Он, по-моему, другого мнения».

«Но ведь я этого не делал! Да, мы поссорились, не отрицаю, но больше ничего не последовало. Всем известно, я совсем не мстительный человек».

Я действительно вспомнил! Но почему? С какой стати? Наверное, меня поразила ее красота, неожиданность ночного появления и страстность, с которой она говорила.

Как давно это случилось? Лет тринадцать назад? Нет, пожалуй, четырнадцать.

К нам в дом — где бы мы ни жили — больше никогда не приходили женщины… я имею в виду к папе.

Правда, был и другой раз, о котором я не любил вспоминать и даже не сказал о нем папе. К нам явилась ведьма.

В день моего рождения, когда мне исполнилось восемь и я сидел дома один. Папа ушел и обещал принести мне что-то особенное.

Подарка я так и не получил, поэтому и запомнил тот день, поскольку папа всегда выполнял свои обещания… за исключением того раза. Тогда он вдруг заболел… чуть не умер и болел еще несколько месяцев.

Может, все из-за той ведьмы?







 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх