Разум

Давайте остановимся на минуту, чтобы подобрать ключ к свободе ребенка. Что приведет в движение механизмы образования?

У ребенка, свободного в движении, двигающегося все с большим совершенством, есть интеллектуальная цель этих движений. Ребенок, свободно развивающий свое внутреннее я, упорно работающий, организовавший себя на это фундаментальное занятие, руководствуется интеллектуальной целью. Без нее упорство в упражнениях, внутренний рост, прогресс были бы невозможны. Когда мы перестанем руководить каждым шагом порабощенных детей, освободив их от нашего личного влияния, поместим их в соразмерную среду, наполненную развивающими материалами, мы доверим детей их собственному разуму. Их двигательная активность сведется к осознанным действиям: они моют руки и лицо, подметают комнату, вытирают пыль с мебели, переодеваются, складывают коврики, накрывают на стол, выращивают цветы, ухаживают за животными. Ребенок выбирает развивающее занятие и упорно трудится, направляемый интересом к сенсорному материалу, который помогает ему отличать один предмет от другого, выбирать, рассуждать, исправлять свои ошибки. Знания, приобретенные таким путем, являются не только причиной внутреннего образования, но и движущей силой прогресса. Переходя от простых объектов ко все более сложным, малыш становится хозяином своих знаний, более того, при помощи внутреннего порядка и достигнутых навыков создает характер.

Итак, предоставляя ученикам свободу, мы оставляем их на попечении собственного разума, а не инстинкта, как принято считать, подразумевая под словом «инстинкт» то, что присуще животным. Мы привыкли низводить детей до уровня щенков и прочих зверушек. Свободный ребенок напоминает нам собачку, которая лает, прыгает, ворует сладости, и мы расцениваем как проявление дурных наклонностей бунт детей, выращенных, как щенята: их скрытый протест, отчаяние или самозащита, к которой они вынуждены прибегать, чтобы избежать унизительной ситуации, созданной нами для их воспитания.

Сначала мы сравниваем детей с цветами и стараемся действительно держать их в бездействии, в растительном состоянии, не позволяя доверять собственным чувствам. Мы относимся к детям как к рабам. Но они никогда не превратятся в растения с ангельским ароматом. Напротив, признаки разложения проявляются все сильнее по мере того, как умирает духовная субстанция. Предоставив ребенку человеческую свободу, оставив его на попечении разума, мы кардинально изменим ситуацию. Именно ради этого нужно сформулировать новую концепцию проблемы свободы.

Я думаю, проблема разума должна стать ключевой в вопросе о социальной свободе человека. Люди поверхностно рассуждают о свободе мысли. Укоренившиеся предрассудки относительно воспитания детей заставляют думать, что мы и взрослых освобождаем, оставляя их наедине с собственными мыслями. Однако способны ли они мыслить? Не превратится ли эпоха подобного свободомыслия в коллективную неврастению? Не придем ли мы, в конце концов, к спорам об ограничении социальных прав безграмотных граждан?

К примеру, предложите больному выбор между болезнью и здоровьем. Мы предоставили ему свободу выбора? Предложите несведущему крестьянину настоящие и фальшивые деньги и предоставьте свободу выбора. Выбрав фальшивку, он не свободен, он ошибся. Выбрав настоящие деньги, он не свободен, ему повезло. Свободным крестьянин станет тогда, когда не только узнает, как отличать настоящее от поддельного, но и поймет социальную значимость того и другого. Дар внутреннего образования делает человека свободным без всяких социальных разрешений, то есть без внешних свободных завоеваний. Если бы сделать человека свободным было легко, то можно было бы издать один закон, разрешающий слепым видеть, глухим слышать, и несчастное человечество исцелилось бы.

Политики когда-нибудь признают, что фундаментальное право человека — право на образование, свободное от препятствий, от рабства, свободное черпать из окружающей среды средства, необходимые для развития. Итак, именно образование — основа для решения всех социальных проблем личности. Благодаря нашим детям мы поняли, что ум — ключ к образованию и средство внутреннего развития.

Гигиена ума становится крайне важной. Интеллект, средство формирования, основа жизни, не может больше ни использоваться для достижения сомнительных целей, ни безрассудно угнетаться. В недалеком будущем нам придется за детским разумом ухаживать тщательнее и продуманнее, чем за телом ребенка, о котором мы сегодня заботимся, не жалея денег и труда, до самых кончиков пальцев… Пока хорошая мать, зная все о том, что вредно и полезно для волос ребенка, совершенно не заботится о его уме, калечит его, ничего не замечая. Что ж, новый путь, открытый нам цивилизацией, долог, раз еще так велика пропасть между излишним и необходимым.

Что такое интеллект? Не прибегая к различным философским определениям, можно сказать, что это совокупность деятельности рефлексивной и ассоциативной, или репродуктивной, позволяющей сознанию строить себя, взаимодействуя со средой. По Бэну, осознание различий — главный принцип всех интеллектуальных упражнений. Первый шаг ума — различение. Основа интеллектуальной деятельности по отношению к внешнему миру — ощущения. Собирать факты, отличать их друг от друга — начало интеллектуального образования.

Давайте проанализируем это понятие, внесем немного определенности и ясности. Первая характеристика, которую мы учитываем как показатель развития, — время. Люди настолько прочно усвоили этот простейший признак, что быстрота стала синонимом ума. Быстро реагировать на раздражитель, соединять идеи, формулировать суждение — вот наиболее очевидное проявление ума. Эта живость, конечно, связана со способностью черпать впечатления из окружающей среды, создавать образы, выражать свои внутренние впечатления. Ее можно развивать упражнениями, напоминающими ментальную гимнастику: получать многочисленные ощущения, устанавливать их взаимосвязь, извлекать суждения, привыкать свободно их высказывать. Все это, по мнению психологов, делает более проницаемыми проводящие пути, соединения, повышает скорость реакции. Так, в интеллектуальных упражнениях повторение не только совершенствует процесс, но и ускоряет его. В школе умным считают ученика, который не просто понимает, но понимает быстро. Медлительный, выучивающий заданный объем за более долгий срок, скажем за два года, а не за год, называется отстающим. Смышленый ребенок ничто не оставляет без внимания, он всегда собран, готов к восприятию любых стимулов. Баланс хороших весов зависит от малейшего изменения груза, и чувствительный мозг также чутко реагирует на каждый призыв, мгновенно ассоциирует. «Хватает на лету», — говорят люди.

Упражнения, приводящие в движение интеллектуальные механизмы, могут производиться только в режиме самообучения. Невозможно другому человеку, занимаясь вместо нас, усовершенствовать наши способности.

Сенсорные упражнения пробуждают детскую активность, усиливают ее. Вычленив отдельное ощущение и отдельный стимул, ребенок получает ясное, осознанное впечатление. Ощущение тепла, холода, шероховатости, гладкости, тяжести, легкости. Он слышит шум; в почти абсолютной тишине, закрыв глаза, слышит голос, шепчущий слово. Это внешний мир стучится в его душу, пробуждая ее. Так многочисленные ощущения соединяются в насыщенной среде, гармонично взаимодействуют, усиливая пробужденную ими активность. Ребенок, погруженный в рисование, слышит музыку и находит самые чудесные краски. Музыкант, репетирующий в радостном, изящном помещении, наполненном цветами, поет без фальши.

Первое, что мы замечаем у наших детей в самом начале процесса самообучения, увеличение скорости их реакций. Сенсорный раздражитель, которого они раньше не заметили бы, мгновенно воспринимается. Связи между предметами безошибочно и легко узнаются, осмысливаются, корректируются. Сенсорные упражнения — это первая и важнейшая гимнастика ума, пробуждающая его, запускающая механизмы центральной нервной системы.

Сравнение наших детей, живых, активных, чувствительных к самым незначительным внешним изменениям, готовых немедленно бежать к нам, не оставляя без внимания ни одно собственное движение, ни один попавшийся предмет, с учениками, парализованными обычной школой, неловкими, ничего вокруг не замечающими, неспособными быстро соединять идеи, заставляет сопоставить современную цивилизацию с былыми временами. Раньше жили гораздо медленнее, чем сейчас. Мы научились беречь время. Когда-то путешествовали в карете, сегодня в машине или даже на самолете. Прежде разговаривали на расстоянии слышимости человеческого голоса, теперь — по телефону. Люди сражались один на один, нынче гибнут тысячи. Приходится признать, что наша цивилизация ценит превыше всего не жизнь и душу, но время. Эпоха изменилась только внешне, стала стремительнее, привела в действие разнообразные механизмы.

Но человек не подготовился к таким скоростям, он не развивается быстрее. Дети в наше головокружительное время не стали иными, более активными, смышлеными, умными. Не возникла преображенная личность, обладающая всеми этими техническими новшествами, использующая для собственного блага достижения цивилизации. Человек, словно в оцепенении, бережет время и деньги, но его сознание остается ущербным, угнетенным. Если он не изменит себя в соответствии с новым миром, который сам же и создал, то рискует быть опрокинутым, раздавленным эпохой.

Скорость реакций наших детей не единственное внешнее доказательство их ума. Быстрота связана не только с упражнением, но и с порядком, возникшим внутри. Внутренняя самоорганизация особенно значима для интеллектуального образования.

Порядок — настоящий путь к быстроте реакций. Хаотичному разуму узнать ощущение так же трудно, как и выработать суждение. Во всем, даже в социальном устройстве, есть свой порядок, который позволяет действовать быстро.

Уметь отличать — вот качество интеллекта. Различать и упорядочивать — это значит готовиться к созиданию. Творчество находит развитие в порядке.

В Книге Бытия та же концепция. Бог начал создавать мир только после подготовки. Этой подготовкой стало появление порядка среди хаоса. Бог отделил свет от тьмы и сказал: «Да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша». Наше сознание может хранить множество разных сведений, но, если они в беспорядке, не будет понимания. Появление понимания можно сравнить с появлением света, который позволяет различать вещи: «Да будет свет!»

Есть основания считать, что развивать ум — значит упорядочивать образы в сознании. Подумаем о состоянии духа трехлетнего ребенка, уже повидавшего этот мир. Сколько раз засыпал он от усталости, наглядевшись на множество вещей. Никто не догадывается, что для него прогулка — это работа. Видеть, слышать, когда органы чувств еще не слишком развиты (малыш должен постоянно исправлять их ошибки, руками проверять то, что не может пока точно определить на глаз), — очень трудно. Вот почему там, где раздражителей чересчур много, маленькие дети от переутомления плачут или засыпают.

В трехлетнем ребенке царит хаос. Он словно человек, собравший огромное количество книг, валяющихся в беспорядке, и задающий себе вопрос: что мне с этим делать? Когда я приведу книги в порядок настолько, чтобы иметь право сказать: «У меня библиотека!»?

Наши сенсорные упражнения позволяют детям различать и классифицировать. В наших сенсорных материалах проанализированы и представлены свойства вещей: размер, форма, цвет, гладкость или шероховатость поверхности, вес, температура, запах, шум, звук. Материал представляет собой качества, изолированные одно от другого, содержащиеся в предметах. Длинный, короткий, толстый, тонкий, большой, маленький, красный, желтый, зеленый, горячий, холодный, тяжелый, легкий, шершавый, гладкий, пахнущий, шумящий, звучащий — эти свойства соответствуют последовательным сериям предметов. Градация важна для порядка.

Свойства предметов отличаются не только качественно, но количественно. Можно быть выше или ниже, толще или тоньше, звуки бывают разной высоты, краски разной насыщенности, формы могут быть похожи; шершавость или гладкость тоже не абсолютны. Сенсорный материал позволяет различать это. Позволяет прежде всего при помощи многочисленных упражнений с вкладышами и составления пар установить идентичность двух стимулов. Различение возникает, когда внимание детей привлекают к предметам одной серии: светлый — темный, длинный — короткий. Ученик начинает различать степень проявления признака, располагая в определенной последовательности серии предметов. Таблички дают представление о разных оттенках одного и того же цвета. Звоночки — о звуках октавы. Другие материалы дают представление о соотношении длины, толщины.

Упражнения с этими материалами, как мы видели, очень привлекательны для детей и повторяются ими бесконечно. Наставница называет каждый признак. Так создается классификация, все ее рубрики, то есть возможность вспомнить признак, его образ по названию.

Мы можем различать предметы только по их свойствам, следовательно, классификация этих свойств — основа порядка, включающего в себя все предметы. Мир уже не хаотичен для ребенка. Его сознание похоже на полки хорошей библиотеки или музея. Каждая вещь на своем месте, в своей категории, всякий новый объект не брошен, как попало, а классифицирован. Этот исходный порядок уже не будет разрушаться, разве только обогащаться новыми материалами.

Так ученик, научившись различать предметы один от другого, закладывает основу своего интеллекта. Уже нет необходимости его внутреннему импульсу вновь стремиться к исследованию объектов окружающего мира, если порядок установился. Малыш узнает вещи, которые его окружают. Сколько чувств возникает в нем, когда он узнает, что небо голубое, рука гладкая, окно прямоугольное. На самом деле он узнает не про небо, руку или окно, а открывает их место в порядке своего сознания. Это создает устойчивое внутреннее равновесие личности, дающее покой, силу и возможность новых открытий.

Также координированная мускулатура позволяет телу сохранять равновесие, придает ему устойчивость, уверенность, облегчающую все движения. Порядок экономит силы и время, как хорошо организованный музей экономит силы и время посетителей. В итоге дети способны интенсивно и неустанно работать, мгновенно реагировать на внешние раздражители.

Различать, классифицировать, систематизировать предметы на основе твердо установившегося в сознании порядка — это и есть разум и в то же время культура. Когда образованный человек узнает писателя по стилю или по композиционным особенностям произведения, обычно говорят: «Он знаток литературы». Про другого скажут — знаток искусства, если он узнает художника по цветовому решению или по фрагменту барельефа определит время создания.

То же относится к ученым: они умеют наблюдать и оценивать каждую мелочь. То есть различия в свойствах вещей безошибочно воспринимаются и классифицируются. Ученый различает предметы благодаря порядку в своем сознании. Крошечный росток, микроб, животное или только его часть понятны ему, даже если он их видит впервые. Таковы химики, физики, геологи, археологи.

Не сумма знаний о вещах создает эрудита, ученого, умного человека, но порядок, созданный рассудком для получения новых знаний.

Напротив, у непросвещенных людей есть только знания о предметах, будь то дама, читающая книжки по ночам, или садовник, всю жизнь пытающийся научиться различать свои цветы. Их знания не просто беспорядочны, но ограничены теми вещами, с которыми связаны. Знания же ученого бесконечны. Располагая классификацией свойств, он узнает их повсюду и может определить тип, происхождение, связи объекта — сведения более глубокие, чем прямое знание о предмете.

Наши дети, как знатоки, как ученые, узнают во внешнем мире вещи по их признакам и классифицируют. В итоге они интересуются всем на свете, все имеет для них свою ценность. Необразованные же ребята слепы и глухи к миру, так невежественный человек проходит мимо шедевра живописи, музыки, не узнав, не оценив его.

Традиционные образовательные методики противоречат нашей. Они совершенно отвергают спонтанную активность, представляют ученикам каждый предмет со всем набором признаков, требуя постоянного внимания, не направляя, ничего не упорядочивая. Педагоги надеются, что детский ум самостоятельно обобщит признаки всех представленных вещей. Так в пассивном существе искусственно создается хаос, еще более непостижимый, чем тот, что возникает при непосредственном знакомстве с миром.

Широко распространенная сегодня «наглядная методика» преподавания, которая заключается в представлении одного предмета со всеми его признаками, проще говоря, в его описании, — всего лишь сенсорный вариант привычной зубрежки. Вместо описания отсутствующего предмета описывают то, что имеется в наличии. Вместо работы воображения задействованы органы чувств. И все это ради лучшего запоминания свойств того же самого объекта. Пассивный ум получает только образы, ограниченные беспорядочно собранными предметами. Каждая вещь обладает бесконечным набором свойств, и, как часто случается на наглядном уроке, они смешиваются с происхождением и назначением самого предмета. Ребенок совершенно теряется.

В одном детском саду я посетила наглядный урок, посвященный кофе. Кофе показывали и описывали: размер, цвет, форму, вкус, запах, температуру. Затем рассказали о плантациях кофе, о том, как его привозят в Европу через океан. В заключение зажгли небольшую плитку, вскипятили воду, смололи кофе, приготовили напиток. Что в результате? Сознание ребенка рассеяно по бесконечным просторам, а тема не исчерпана. Ведь можно было поговорить о возбуждающей силе кофе, о кофеине и еще бог знает о чем. Этот урок расплывается, как масляное пятно, до полного исчезновения, его невозможно хоть как-то использовать. Спросите малыша: «Что такое кофе?» Он ответит: «Это такая длинная штука, я и не помню».

Понятие столь обширно (нельзя сказать сложно), что утомляет и туманит сознание, его не превратишь в динамичное пробуждение сходных ассоциаций. Усилия ученика останутся лишь усилиями памяти, пытающейся вспомнить историю кофе. Если ассоциации все же возникнут в его сознании, они будут весьма недалекими. Оттолкнувшись от слов учительницы про океан, малыш подумает про стол, на котором по утрам возникает чашка кофе, то есть отвлечется от темы, как всякий праздный ум, предоставленный ряду собственных пассивных ассоциаций.

У погруженного в подобные мечтания ребенка не возникнет никакая внутренняя активность, тем более индивидуальное отличие. На таких наглядных уроках дети только пассивно воспринимают, превращаясь, если угодно, в своеобразные склады; они сидят в классе как будто лишь для того, чтобы в них можно было засунуть побольше новых предметов.

Здесь не возникает никакая деятельность, направленная на исследование свойств объекта, так чтобы в ребенке родилась какая-нибудь идея. В его сознании не может возникнуть связь между данным предметом и остальными. Да и что может быть общего в их употреблении?

Чтобы найти нечто общее между разными вещами, мы должны выделить из всей совокупности признаков только те, что действительно похожи. К примеру, чтобы сказать, что две прямоугольные таблички похожи, мы должны сначала выделить из множества свойств данных табличек (они деревянные, полированные, гладкие, раскрашенные, разной температуры и т. д.) то, что связано с формой. Они сходны по форме. Это напоминает целый ряд предметов: стол, окно… Однако прежде необходимо, чтобы ум мог абстрагировать из всех признаков этих объектов прямоугольную форму. Ум должен работать активно: анализировать объект, выделять определенный признак и в соответствии с данным признаком синтезировать, соединять множество предметов определенным образом.

Если такой отбор предметов по определенным качествам не осуществлен на стадии синтеза, то ассоциирование по сходству и вся высшая умственная деятельность становятся невозможны. Это и есть настоящая умственная работа, поскольку понимать не означает фотографировать предметы и складывать их рядышком, как страницы альбома или плитки на кафельном полу. Подобная складская деятельность нестерпима для нашего ума. Ум с его стремлением упорядочивать и различать должен иметь возможность различать, выделять наиболее значимые качества вещей, ибо эти способности лежат в основе его внутреннего развития.

Наши дети, чей разум упорядочен в отношении классификации свойств (при помощи педагогов), учатся не только наблюдать предметы, анализируя их свойства, но и видеть сходство, отличия, идентичность, и, благодаря этому, легко и свободно выделяют один признак, свойственный каждой отдельной сенсорной группе. То есть ребенок и усваивает различные характеристики вещей, и открывает объекты, сходные по форме, по цвету, потому что и формы, и цвета уже сгруппировались по категориям, ясно отличимым, и, следовательно, могут напомнить целый ряд сходных объектов.

Классификация признаков — своеобразный магнит, сила, объединяющая группу признаков. Предметы, обладающие определенным качеством, связаны между собой, соединены в одно целое. Тогда ассоциирование по сходству становится почти механическим. «У книг форма призмы», — могут сказать наши ученики, и их выбор был бы следствием сложной умственной работы, если бы призматическая форма не вызывала заранее в их сознании некий хорошо знакомый ряд, включающий в себя все предметы окружающей среды, обладающие данным признаком. Образ белой бумаги, покрытой черными значками, соединится в нашем сознании, благодаря сочетанию цветов, в одно целое, и мы скажем ученикам: книги — это белая бумага, на которой напечатаны черные буквы.

В подобной активной деятельности проявляются индивидуальные отличия. Какая группа признаков объединит наибольшее количество сходных предметов? Каков будет выбор значимого признака, по сходству с которым выстроится ассоциативный ряд? Один ребенок скажет, что занавеска светло-зеленая, другой заметит, что она легкая. Для одного окно — прямоугольник, для другого — возможность увидеть небесную лазурь. Выбор существенного признака становится естественным выбором, связанным с врожденными тенденциями.

Так, ученый, ассоциируя, выберет наиболее полезное свойство. Один антрополог для различения человеческих рас обратит внимание на форму головы, другой — на цвет кожи. Не важно. Оба отлично знают внешние признаки человека. Важно найти один и выстроить на его основе классификацию, то есть сгруппировать по сходству множество признаков. Деловые люди оценят человека не по научным — по утилитарным признакам. Производитель шляп учтет прежде всего размер головы, оратор — способность сочувствовать речам. Однако выбор необходим для использования вещей, для перехода от неопределенности к практике, к действию.

Каждая существующая или созданная вещь характеризуется определенными границами. Наша психосенсорная организация основана на отборе. Органы чувств к одним раздражителям более восприимчивы, чем к другим. Глаз определяет границы света, ухо — звука. Формируя содержание сознания, мы отталкиваемся оттого, что его величина ограничена. Сознание заранее определяет границы этой величины, доступной нашим чувствам, и формирует ее путем внутреннего отбора. Вот почему внимание сосредотачивается на определенных объектах, а не на всех подряд и волевым действием выбирает сферу деятельности из многих возможностей.

Высшая умственная работа совершается по аналогии с работой внутреннего внимания и воли. Ум выделяет существенные свойства вещей, ассоциирует, благодаря этому, образы и сохраняет их. Он не учитывает колоссального балласта, который превращает его содержимое в нечто бесформенное и спутанное. Всякий развитой ум отличает важные вещи от поверхностных, отбрасывая последние, и, таким образом, может создать что-то существенное, ясное, настоящее и живое. Он способен выделить то, что полезно его творческой деятельности, и найти бесконечное множество средств для своего спасения. Без подобной деятельности нет ума. Иначе он будет, как неразвитое внимание, переходить от одного предмета к другому, ни на чем не останавливаясь, как неразвитая воля, не решится ни на один поступок.

«Можно предположить, — говорит Джеймс, — что Бог, не в ущерб своей работе, умудряется уделять внимание мельчайшим деталям нашего мира. Если бы человеческое внимание рассеивалось так же, мы бы только смутно видели все вокруг, не находя времени дяя конкретного действия».

Это одно из волшебных явлений жизни, которое проявляется только в условиях определенных границ. Это таинственное наличие у всякого живущего «своей фигуры и своего роста» (в противоположность камням неопределенных форм и размеров) повторяется и в психической сфере. Развитие, самосотворение психики — лишь все более точная определенность, возрастающая сконцентрированность. Так постепенно из первобытного хаоса возникает и утверждается наш внутренний неповторимый облик.

Это и лежит в основе нашей способности формировать концепт вещи, рассуждать и делать выводы. Узнав свойства колонны, можно прийти к обобщению, что колонна — это поддержка. Такая синтетическая идея опирается на заранее выбранное качество. Мы могли бы сделать другой вывод: колонны цилиндрической формы. Мы выделили данное свойство из многих других, которые заставили бы нас сказать: они твердые, холодные, каменные и т. д. Именно умение отбирать позволяет нам рассуждать.

К примеру, при демонстрации теоремы Пифагора ученики занимаются с металлическими фигурами-вкладышами. Они должны сначала установить, что прямоугольник эквивалентен ромбу и что квадрат эквивалентен тому же ромбу. Осознание данного факта позволяет рассуждать дальше: квадрат и прямоугольник эквивалентны друг другу. Если бы ребята не могли выяснить свойства фигур, они не пришли бы ни к какому выводу. Ум открыл им общее свойство двух непохожих фигур, а это открытие привело к целому ряду выводов, при помощи которых и доказывается теорема Пифагора.

В волевой сфере решимость предполагает систематическую тренировку сил возбуждения и торможения. На это способен только сам человек ради выработки привычки. В интеллектуальной сфере то же самое: только человек может тренировать свою ассоциативную и селекционную деятельность (под руководством и при помощи внешних средств), чтобы сформировать умственные привычки (решительно исключая одни идеи и выбирая другие), адекватные его индивидуальности, его типу. В основе всякой внутренней деятельности, формирования интеллекта, в частности, как и внимания, раскрывающего его, лежит индивидуальная направленность, природа.

Несомненно, существует глубокое различие между пониманием, удержанием чужих рассуждений и умением рассуждать самостоятельно; между запоминанием факта, что художник может видеть мир в соответствии с одним из своих ведущих качеств (цвет, созвучие, форма), и умением действительно видеть внешний мир через призму каких-то ключевых свойств, поддерживающих эстетическое творчество. В сознании того, кто изучает предметы с чужой помощью, как в сумке с тряпьем, оттягивающей плечи старьевщика, хранятся доказательства теоремы Евклида и представления о картинах Рафаэля, географические, исторические сведения, правила риторики — все одинаково безразлично и тягостно. Тот же, кто использует все это в своей жизни, обретает благополучие, легкость, комфорт среди тех самых предметов, которые для многих остаются лишь грузом в сумке старьевщика. Во втором случае вещи не свалены в кучу в закрытой сумке без порядка и цели, но расставлены по всему дому, чистому, убранному. Ум созидающий вмещает гораздо больше, чем тот, где знания искусственно скапливаются. Созидающий ум — это и есть дом, где вещи гармонично расположены, точно известно назначение каждой.

Между пониманием, когда кто-то стремится запечатлеть в нас свои объяснения, и самостоятельным пониманием — неизмеримая дистанция. Представьте, мы создаем из мягкого воска форму, чтобы потом уничтожить ее, создать другую, и так без конца, или художник высекает форму из мрамора. У того, кто понимает самостоятельно, возникает неожиданное чувство: его сознание освобождается и в нем возникает сияние. Понимание небезразлично. Это принцип отдельной вещи, иногда принцип жизни, открывающийся нам. Возможно, нет более продуктивного чувства для человека, чем интеллектуальное. Сделав значительное открытие, мы испытываем максимальную радость. Даже простое понимание вызывает удовольствие, пересиливающее многие страдания. Когда страдалец, сраженный несчастьем, начинает выделять причины своих проблем, понимает, откуда взялась его печаль, ему становится легче, он испытывает чувство освобождения. Среди мрака непонимания, в котором он пребывал, блеснул утешительный луч разума. Действительно, нелегко найти убежище в черный день. Подумайте, собака умирает от горя на могиле хозяина, а мать способна пережить смерть единственного ребенка. Здесь кроется принципиальное различие между этими двумя существами. Собака не может смириться, она умирает, потому что ни один луч света не проникает в ее душу, чтобы победить уныние и отчаяние.

Но мысль о высшей справедливости, живая память об умершем, возвращающая его нам, спасают человека. Постепенно не забвение, помогающее порой животным, но связь, которую наш ум установил с миром, возвращает спокойствие страдающей душе. Подобного утешения не дадут скучные уроки, где педагоги заставляют зубрить научные теории, противоречащие состоянию наших душ. Когда говорят: «Примиритесь, черпайте силу в убеждениях», имеют в виду: «Предоставьте разуму свободу трудиться над восстановлением и спасением — он всегда к этому стремится».

Если интеллект, даруя понимание, становится спасением от смертельной опасности, каким источником радости должен он быть для человека. Говоря «ум прояснился», речь идет о моменте творчества, не связанном с давлением сильных внешних впечатлений. Ясный ум — это активное понимание, сопровождающееся ярким чувством, а следовательно, воспринимаемое как внутреннее событие.

Я знала одну девочку, рано потерявшую мать, настолько угнетенную иссушающим школьным образованием, что она была почти не способна учиться и понимать излагаемые предметы. Одинокая жизнь без капли нежности усугубила умственную усталость. Отец отправил дочь на несколько лет в деревню, где ребенок жил совершенным дикарем, а затем вернул в город и решил учить дома, приглашая разных преподавателей. Девочка учила, зубрила, но оставалась такой же усталой и пассивной. Время от времени отец ее спрашивал: «Твой ум прояснился?» И она всякий раз отвечала: «Я не знаю, что это значит». По странному стечению обстоятельств моей жизни девочка оказалась целиком на моем попечении. Для меня, еще студентки медицинского факультета, это был первый педагогический опыт, о котором я не могу здесь распространяться, хотя он и заслуживает внимания. Однажды мы сидели в комнате, ученица занималась органической химией, внезапно все бросила, взглянула на меня сияющими глазами и воскликнула: «Это случилось! Это случилось! Я поняла!» Потом она вскочила и побежала, громко выкрикивая: «Папа! Папа! Мой ум прояснился!» Я ничего тогда не знала о ее жизни, поэтому удивилась и обрадовалась. Девочка схватила отца за руку и все повторяла: «Теперь я могу тебе сказать, да, раньше я не знала, что это такое. Мой ум прояснился!» Счастье отца и дочери, их единение в эту минуту заставили меня подумать, какое наслаждение и какой источник жизни теряем мы, сковывая свой разум.

Каждое интеллектуальное достижение становится для наших свободных детей источником радости. Это удовольствие, жертвой которого они становятся, приучает их мало ценить прочие низменные наслаждения: игрушки, конфеты… Это удовольствие делает наших учеников столь неотразимыми, когда смотришь на них со стороны. Их радость — высшее чувство, отличающее человека от животного, спасающее от потерь, страдания и мрака.

Когда наш метод обвиняют в том, что он потакает детским удовольствиям, а это аморально, оскорбляют не метод, а детей. Потому что это клевета по отношению к ним, низведенным до уровня животных, находящих удовольствие лишь в обжорстве, праздности и прочих глупостях. Ни еда, ни безделье не могут поддерживать в ребенке радость часами, днями, годами. Только ощутив человеческую радость, он становится настойчив и счастлив, напоминая мне порыв той девочки, бегущей к отцу, чтобы объявить ему, что пришел конец мраку, в котором она изнывала годами.

Эти кризисы, интеллектуальные проблески гениальности, открывающие истину, возможно, представляют собой естественное проявление психической жизни. Проявление гениальности то же, что «сильная личность», избежавшая опасностей, благодаря собственной индивидуальности. Значит, это врожденное качество человека. Данный феномен является всеобщим, свойственным всем людям, более или менее воспитанным. Путь ребенка в процессе активного созидания тот же, что и у гения. Он характеризуется интенсивным вниманием, глубокой сосредоточенностью, изолирующей от внешних раздражителей и соответствующей по напряженности и длительности состоянию внутреннего развития. Как и гениям, сосредоточенность приносит детям свои плоды. Она является источником интеллектуальных кризисов, стремительного внутреннего развития и «внешней активности», то есть энергичной деятельности. Можно было бы сказать, что гений — тот, кто разбил свои цепи, сохранил свободу и поднял перед толпой знамя гуманности, завоеванное им.

Почти все феномены, свойственные людям, свободным от предрассудков времени, мы наблюдаем у наших учеников. Скажем, возвышенное внутреннее послушание, еще неведомое сегодня большинству (кроме монахов, которые порой тоже знакомы с ним скорее теоретически, на примерах из жизни святых), способы созидания сильной внутренней жизни (эти способы — часть подготовки верующих в процессе систематических медитаций). Никто, кроме верующих, не медитирует. Мы едва умеем отличать медитацию от методов интеллектуального обучения. Однако известно, что чтение всех книг без разбора распыляет силы и ум, что заучивание стихотворения связано с многократным его повторением, пока оно не запечатлеется в памяти, и все это не медитация.

Учить наизусть стихи Данте или медитировать над строкой Евангелия — совершенно разный труд. Стихи Данте укрепят ум на время, не оставив глубокого следа. Строка Евангелия обладает преобразующей, восстанавливающей силой. Тот, кто медитирует, очищает ум, насколько это возможно, от всех посторонних образов и стремится сконцентрироваться на предмете медитации так, что весь внутренний потенциал, или, как говорят верующие, все силы души, на нем поляризуется.

От медитации ждут укрепления внутренних сил, душа становится более сильной, цельной и деятельной, способной воздействовать на то семя, вокруг которого она и сконцентрировалась, чтобы оно принесло плоды.

Итак, способ, избранный нашими учениками на пути естественного развития, — медитация: длительное сосредоточение на каждом предмете не может быть ничем иным — только медитацией, приводящей к внутренней зрелости. Цель детей, усердно занимающихся с разными материалами, не в том, чтобы выучить. Их удерживает потребность внутренней жизни, развивающаяся и организующаяся подобным образом. Так растут наши дети. Подобное поведение упорядочивает, обогащает их ум. Медитируя, они вступают на бесконечный путь прогресса.

После медитативных упражнений с предметами наши ученики обретают способность ценить тишину, становятся чрезвычайно чувствительными к внешним впечатлениям и поэтому стараются двигаться бесшумно, вести себя вежливо. Они стали такими, вкусив плоды умственной сосредоточенности.

Так обретает целостность и силу их личность. Лучшая тренировка для нее — совершенствование восприятия внешнего мира: в ходе спонтанной продолжительной деятельности наблюдать, рассуждать, исправлять свои ошибки. Ребенок сам действует, выбирает предмет, усердно трудится, ищет в окружающей среде повод для сосредоточения, и причина всего — его внутренний двигатель.

Педагог никого не беспокоит, он не играет роль высшего существа, подавляющего блеском своего ума, угнетающего те ничтожества, что пробуждаются к жизни. Он перестает быть фигурой омрачающей (а не просветляющей), утомляющей (а не вдохновляющей). Наши дети мирно живут вместе с учительницей, которая, почти как жрица, служит им. Как в идеальном монастыре, смирение, простота, труд создают мир, где медитирующий однажды ощущает в себе проницательность, особую интуицию, чувствительность, позволяющую обреет:-истину.

Ради иной цели, но той же дорогой, в тишине, простоте и смирении монастыря, ум готовится обрести веру в начале жизни.

Много лет назад, когда я поняла, что ученики открыли основные жизненные принципы, свойственные лишь интеллектуальной и духовной элите общества, а значит, невольно разоблачили, как сильно давление, угнетающее, калечащее внутренний мир людей, я рассказала об этом одной образованной женщине, заинтересовавшейся моими теориями и мечтающей, чтобы я их разработала в философском трактате. Она не считала происходящее экспериментом. Сначала, слушая мои истории, она нетерпеливо перебивала: «Знаю, знаю, ваши дети умны, как гении, добры, как ангелы». Потом, подчиняясь моей настойчивости, она пришла в класс и сама все увидела. Тогда, схватив мою руку и глядя мне в глаза, она сказала: «Вы же можете умереть каждую минуту. Немедленно опишите все, как можете, только побыстрее, как вы писали бы завещание, только факты, чтобы не унести секрет с собой в могилу». К счастью, у меня отменное здоровье.

Наблюдая за умственной работой гения, благодаря которой совершаются все открытия, прокладываются новые пути мысли, обеспечиваются благосостояние и социальный прогресс, мы должны признать, что в этих людях нет ничего экстраординарного, недоступного среднему человеку. Разве что у гения сильно развита способность выстраивать ассоциации по сходству. «Это основной признак гениальности», — считал Бэн. Проще говоря, отправная точка открытия — точное наблюдение и простое рассуждение, на которое считает себя способным всякий, когда открытие уже сделано. Это то очевидное, чего раньше никто не замечал.

Можно сказать, что гений умеет выделить в своем сознании отдельный факт, увидеть его отличие от всех прочих. Словно в темной комнате луч света, упавший на полированную поверхность. Этот единственный факт объединяет сознание и позволяет построить нечто грандиозное, ценное для всего человечества. Именно сила обычного факта имеет значение. Его выделение из ряда равнозначных, а не ценность самого факта предопределяют чудесное явление. Возможно, в тысячах тысяч хаотичных умов эта драгоценность уже существовала, смешанная с кучей бесполезных, мешающих предметов, не привлекающая внимания. Ум продолжал по инерции пропихивать все новые и новые факты сквозь толстые, но бессильные стены. Когда открытие сделано, многие замечают, что знали это раньше, однако теперь это уже не важно. Главное — был человек, который почувствовал истину и совершил необходимые действия.

Бывает, новая истина еще не существует в хаосе темных умов. Тогда свет открытия не может проникнуть туда. Его отвергают как нечто чужеродное, ложное. Требуется много времени, чтобы ум слегка упорядочился, чтобы появилось свободное место для новой правды. Однажды она будет обнаружена, прозрачная, как стекло. Ее отвергала не природа человека, а его ошибки. Именно по ошибке люди не только не созидают, но даже воспринимают с трудом. Случается, вестников спасения преследует неблагодарность окружающих, следствие их внутреннего мрака.

Как рассуждал Христофор Колумб? Он думал: «Если земля действительно круглая, то, выехав из одного места и двигаясь все время прямо, обязательно вернешься к исходной точке». Это и была интеллектуальная работа, подарившая человечеству Новый Свет. То, что огромный континент оказался на дороге Колумба и он нашел его, а не собственную погибель, произошло исключительно благодаря обстановке. Она иногда вознаграждает самым удивительным образом подобные рассуждения.

Конечно, не серьезная работа ума привела к открытию, это был триумф идеи, покорившей сознание, и мужества человека, оценившего идею. Самое сложное для Колумба было настоять на своей идее, убедить других помочь ему в опасном предприятии, дать корабли и людей. Не сама идея, но вера Колумба действовала на всех. Простое логичное рассуждение пробудило в моряке нечто более ценное, чем ум, и поэтому человек незнатный, почти необразованный, подарил королеве целый мир.

Рассказывают, однажды у жены Апессандро Вольта поднялась температура. Заботливый муж освежевал лягушек, чтобы сварить питательный бульон для больной. Он повесил мертвых лягушек на решетку окна, а день был дождливый, и заметил, что лягушачьи лапки подергиваются. Если мертвые мускулы сокращаются, значит, некая сила проникает в них извне. Вот простое рассуждение гения великого ученого. Вольта при помощи своих батареек нашел таинственную силу и осчастливил всю землю электричеством, настоящей искоркой неизмеримого прогресса. Оценить крошечный факт — движение мертвой лапки, просто принять его во внимание, не счесть фантазией, а остановиться перед проблемой, вытекающей из него: почему лапка движется. Вот путь одного из самых грандиозных достижений цивилизованного человека.

Открытие Галилея произошло аналогичным образом. В церкви в Пизе он следил за колебаниями подвешенной лампы. Он заметил, что колебания происходили через равные промежутки времени; изохронизм маятника стал основой для измерения времени на земле, измерения пространства в космосе.

История Ньютона очень проста. Он лежал под деревом, и вдруг на него упало яблоко. Он подумал: почему яблоко упало? Из такого элементарного случая возникла теория падения тел и всемирной гравитации.

Изучая жизнь Папена, поражаешься его эрудиции, поставившей ученого в один ряд с самыми образованными людьми того времени. Медик, физик, математик, он был титулован университетами Англии и Германии, а для человечества оказался полезен и велик, благодаря тому, что обратил внимание на обыкновенное явление: кипящая вода приподнимает крышку кастрюли. «Пар, — подумал Папен, — это сила, которая смогла бы двигать поршень, как сдвигает сейчас крышку кастрюли, и стать движущей силой машины». Знаменитая кастрюля Папена — волшебная палочка в истории человечества, которое, благодаря ей, теперь работает и путешествует без устали. Сколько подобных волшебных открытий рождается в смирении и преобразует затем огромный мир.

Своим рождением они напоминают живых существ, возникающих из двух незаметных, микроскопических клеток, чье слияние неизбежно приводит к возникновению сложного организма. Ясно воспринимать, логично соединять увиденное — вот работа развитого ума. Она характеризуется особой силой воли, заставляющей ум сосредоточиться на предмете (состояние, сходное с медитацией, — отличительный признак гения).

Как из зародышевых клеток возникает существо, так начинается деятельная внутренняя жизнь. Говорят, от гениального мышления обычный ум отличается не формой, но силой. Сильная жизнь порождает маленькие искры интеллекта, раздувает их до невероятных размеров. Если начальные интеллектуальные порывы возникнут в человеке слабом, зависимом, неспособном усердно и героически трудиться, они (как часто бывает) останутся незамеченными. Итак, все, что укрепляет внутренний мир человека, может вывести его на путь гениального открытия.

По сравнению с интеллектом, это незначительная работа, но она должна быть выполнена ясно, без лишних сложностей. Простота приводит к открытию. Простота, как и правда, всегда голая. Мы нуждаемся в немногом, но это малое — могучая целостность. Все остальное суета.

И чем больше суеты, то есть бесполезного загромождения ума, тем меньше ясности, собранности, а значит, трудно, невозможно не только рассуждать, но даже воспринимать реальность, видеть.

Было бы интересно рассмотреть типичные интеллектуальные ошибки, препятствующие продвижению нового открытия, способного облегчить человеческую жизнь, мешающие признать существование очевидных фактов только потому, что эти факты пока неизвестны.

Давайте посмотрим, как была открыта малярия. Честь данного открытия принадлежит англичанину Россу (малярия у птиц) и итальянцу Грасси (малярия у людей). Выяснили, что плазмодий малярии, вызывающий заболевание, передается и животным, и людям особой разновидностью комара. Каково же было состояние науки накануне открытия?

В 1880 году Лаверан описал микроорганизм, разрушающий у животных красные кровяные тельца и вызывающий своей жизнедеятельностью повышение температуры. Дальнейшее изучение подтвердило и уточнило эти данные, Plasmodium Malariae был признан всеми. Также признали, что эти микроорганизмы сначала размножаются делением, то есть из одной клетки получается множество других, идентичных первой, а затем они превращаются в разнополых особей, мужских и женских, неспособных к делению по отдельности, им необходимо соединиться, чтобы организм возобновил свой жизненный цикл.

Лаверан заметил, что в крови людей, излечившихся от малярии, находится много кровяных телец не круглой формы, какая присуща плазмодию, а полукруглой или вытянутой. Он счел их трансформацией плазмодия, поскольку они утратили форму и не вызывали малярии, и классифицировал как выродившиеся организмы, деформированные, обессиленные переизбытком работы, ранее исполненной. Эти тельца получили название «дегенеративные формы Лаверана».

В 1900 году открыли способ передачи малярии и «дегенеративные формы Лаверана» признали разнополыми особями в репродуктивный период, не способными соединяться в крови человека, им нужно обязательно тело комара, чтобы породить новых существ. Можно спросить, почему Лаверан не узнал разнополые формы и не определил фазу слияния плазмодия? Если бы он думал о полном жизненном цикле простейших, то, конечно, узнал бы их, но он живо интересовался теорией Мореля о вырождении человека, и переход от таких далеких теорий к объяснению жизни плазмодия показался ему гениальным. Словом, гениальное решение, хитроумное обобщение помешали Лаверану увидеть истину.

В подобных ошибках мы узнаем особого рода гордость и легкомыслие. Однако нас занимает кое-что поважнее. Как сотни и тысячи ученых всего мира приняли с закрытыми глазами ошибку Лаверана? Почему никто не оказался достаточно независимым, чтобы самостоятельно изучить проблему? Что за инерция ума? Почему она возникает у людей? Все эти последователи не разглядели проблему, лежащую прямо у них под носом, потому что она была еще не решена. Конечно, у них не было никакого предчувствия славы, прогресса, блага для человечества, связанного с решением данной проблемы, если препятствие остановило их мысль, сказав: «Реши меня!»

Они безразлично прошли мимо, аплодируя «гениальному решению Лаверана», повторяя за ним: «Это дегенеративные формы». Пустой домысел увлек за собой целую толпу людей, неосознанно отрекшихся от собственной индивидуальности.

Еще один факт заключается в том, что кровеносная система — это закрытый сосуд. Выстилающий эпителий непроницаем даже для крупных молекул, тем более для простейших. Этот очевидный и всем известный факт должен был заставить ученых задуматься: как простейшие (возбудители малярии) попали в кровоток? Со времен Гиппократа, Плиния, Цельса, Галлена так уверенно говорили, что повышение температуры вызвано ядовитой атмосферой малярийных мест, опасным утренним и вечерним воздухом, что до последних лет, до самого открытия, выращивали в малярийных областях эвкалипты, думая, что они дезинфицируют воздух. Почему никто не спросил себя, как из воздуха плазмодий попадает в кровоток? Каким оцепенением был охвачен ум специалистов по интеллектуальной работе? Какое огромное скопище умов — и ни одной индивидуальности!

Наконец Росс открыл, что птицам малярия передается особыми комарами. Вот, наконец, основной довод, породивший знание истины. Если птицы заражаются от комаров, то и у людей все должно быть так же.

Простое рассуждение, но оно, как дорожный указатель, ведет нас прямо к открытию. Можно верить, что в малярийных районах воздух прекрасен, а почва плодородна. Можно дышать этим воздухом с утра до вечера и оставаться здоровым! Только избегайте укусов насекомых. Целые толпы крестьян, погубленных малярийной анемией, могли бы защитить себя простым накомарником.

Однако после такого головокружительного успеха хочется упрекнуть некоторых премудрых ученых. Почему вы не открыли это раньше? Разве вы не знали о жизненном цикле простейших? Разве не повторяли, что кровеносная система закрыта, непроницаема для микроорганизмов? Разве не естественно было предположить, что только кровососущие насекомые могут переносить заразу?

Сколько ученых почувствовали, что слава прошла совсем рядом, близко, а они стояли, не шелохнувшись, опечаленные, как путники близ Еммауса, повторяя друг другу (а Учитель уже исчез, неузнанный): «Не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание?»

Как тяжело думать: «Мы столько трудились, чтобы забить хламом умы, а нужно было только стать смиренными и независимыми. Мы же, напротив, наполнялись мраком, и луч прозрения не смог проникнуть в наши умы».

Рассмотрим факты покрупнее.

С античных времен люди на собственном опыте убедились, что с неба могут падать небесные камни. В самых древних китайских хрониках описано падение аэролита. Средневековье и Новое время — все чаще появляются записи об аэролитах. Наконец необычные явления, отмеченные в преданиях, соединились с наблюдениями очевидцев. Метеорит, упавший на землю в 1492 году, послужил Императору Максимилиану I прекрасным поводом для начала христианской войны против турок. Однако до конца XVIII века ученые мужи это явление не признавали. Близ Аграма в 1751 году упал крупный метеорит весом около 40 кг. Его поместили в Музей минералогии Венского Двора и тщательно описали. А вот что сказал по этому поводу немецкий ученый Штутц в 1790 году: «Люди, не сведущие в естественных науках, верят, что кусок железа упал с неба. Даже те, кто получил немецкое образование, поверили в это и продемонстрировали тем самым свое абсолютное невежество, еще царящее в массах, в вопросах естествознания и физики. В наше время непростительно допускать даже относительную правдоподобность таких выдумок».

В том же году (1790) 10-килограммовый аэролит упал в Гаскони. Его видело множество людей, был составлен официальный рапорт (его подписали 300 свидетелей) и отправлен в Парижскую академию наук. Пришел ответ, где было сказано, что академиков чрезвычайно позабавил официальный документ человеческой глупости. Один крупный физик отнесся к делу серьезно и добавил: «Грустно видеть муниципалитет, своим протоколом удостоверяющий вульгарную сплетню и подлинность очевидно невозможного происшествия».

Несколько лет спустя Виттенберг, основатель научной акустики, признал это явление и поверил в существование аэролитов. Его ославили человеком, «презирающим все законы и не помышляющим о зле, которое он творит в области морали». Его коллега объявил, что «не поверит в метеориты, даже если кусок железа свалится к его ногам»

Эти люди еще более недоверчивы, чем святой Фома, изрекший поверю, пока не потрогаю». Есть куски железа весом 10 и 40 кг, их потрогать, но ученые говорят: «Даже если потрогаю, все равно не поверю.

Недостаточно видеть, чтобы поверить. Нужно верить, чтобы увидеть. Вера управляет нашим взглядом, а не взгляд порождает веру. В Евангелии слепец кричит в страхе: «Господи! Чтобы мне прозреть!» Он взывает к вере, ибо знает, что можно ничего не видеть, даже имея глаза.

Факт невосприимчивости к очевидному мало изучается психологами и еще меньше учитывается в педагогической практике. А ведь подобные вещи хорошо известны. Без внутренней готовности вний внешние стимулы напрасно будут воздействовать на органы чувств. Мало поместить предмет перед нашими глазами, чтобы мы его увидели. Нужно уделить объекту частичку внимания, нужна внутренняя подготовка, располагающая к получению впечатлений от раздражителей.

В сфере духа — то же самое. Идея не завоюет сознание, если вера не подготовила почву. Без веры идея, с какой бы грубой очевидностью она ни являлась нам, не проникнет в сознание. Сознание должно быть не просто свободно, оно должно ждать. Тот, кто мечется в хаосе идей, не способен принять истину, внезапно упавшую на неподготовленную почву.

Это относится и к простейшим психическим феноменам (сенсорное восприятие, связанное с вниманием), и к духовным явлениям, хорошо известным религиозным людям. Напрасны объяснения, демонстрации чудес, если нет веры. Не очевидность, но вера позволяет истине проникнуть в сознание. Органы чувств не помогут, если нет внутренней готовности воспринимать.

Когда в Евангелии рассказывают о потрясающих чудесах Христа всегда следует вывод: «Многие, узревшие это, уверовали». Это словно приглашение к обеду. На него не откликнутся те, кто слишком занят. Озабоченность сложными интеллектуальными идеями мешает внезапно возникшей очевидной истине проникнуть в сознание. Вот зачем нужен предвестник Мессии — подготовить его появление. Вот почему, как Мессию, новую идею лучше понимают простые люди, не предубежденные, те, кто сохранил природные способности ума: чистоту и умение ждать.

Харве в 1628 году открыл кровообращение. Физиология была еще почти не изучена, а медицина находилась на стадии эмпирической. Медицинский факультет Парижского университета, «несмотря на опыты», отказался поверить в кровообращение, начались гонения на Харве, клевета (по «Антропологии» Хэккеля).

Одна из самых впечатляющих историй — открытие зародышевых листков в эмбриональном развитии позвоночника. В 1700 году была популярна теория преформизма. Думали, что зародыш — это живое крошечное существо, совершенно сформировавшееся, которое впоследствии развивается, его части тела, как бы вложенные одна в другую, увеличиваются от бесконечно малых размеров до нормальных. Это применяли ко всем живым существам, растениям, зверям, людям. Теория преформизма логически приводила к другой более всеобъемлющей теории взаимного включения, по которой все живые существа, если они сформированы изначально, должны. были существовать с момента сотворения, вложенные одно в другое. В яичниках Евы находилось все человечество. Левенгук в 1690 году в окуляре микроскопа разглядел сперматозоид. Возникла идея, что мужская клетка содержит микроскопического человечка, гомункулуса. Значит, не Ева, Адам хранил в себе все человечество. Итак, на протяжении XVIII века соперничали две противоположные теории: овистов и анимакулистов. Этот спор не мог привести к реальному решению проблемы. В дискуссию включались самые знаменитые ученые, философы. Спалланцани, Лейбниц, принявший близко к сердцу идеи зарождения жизни: «Я думал, что все души, которые однажды станут человеческими душами, уже содержались в зародышах. Они всегда существовали как сформировавшиеся тела в своих предках, начиная с Адама, с начала начал». Халлер, овулист, авторитетный физиолог, автор знаменитой книги «Elementa physiologiae», решительно отстаивал свои принципы: «Nulla est epigenesis, nulla in corpore animalipars ante aliam facta est, et omnis simul creatae existunt», то есть ничего нового создать невозможно, ни одна часть тела животного не создается раньше остальных, все было создано одновременно. Подсчитав (опираясь на библейскую космогонию), сколько людей должно было содержаться в яичниках Евы, Халлер даже называет точное число — 200 миллиардов. Вот каково было состояние науки, когда в 1759 году Вольф опубликовал свою «Теорию зарождения», где на основании опытов и наблюдений при помощи микроскопа за эмбрионами цыплят утверждал, что новые существа не сформированы изначально, но возникают постепенно из ничего, или, лучше сказать, из микроскопической клетки, обычной, похожей на все другие. Вольф описал простой способ настоящей эволюции организма: из одной клетки делением образуются две, затем 4, 8 и т. д. Клетки зародыша делятся на 2 или 3 чешуйки, или первоначальных листка, из которых впоследствии образуются все органы, начиная с пищеварительной трубки. «Это утверждение не вымышленная теория, а описание фактов, собранных при самом внимательном наблюдении».

Все ученые того времени умели обращаться с микроскопом. Каждый мог взять яйцо, то есть эмбрион цыпленка, для наблюдений. Проблема происхождения индивида была им небезразлична, волновала воображение, превращала в противников в борьбе умов. Неужели никто не смог провести наблюдения, пройти испытание, повинуясь чувству Самсона, уничтожившего себя вместе с филистимлянами? Сама мысль о том, что они обретут истину в увиденном, должна была заставить хоть кого-нибудь рискнуть и ступить на этот путь. Ведь в случае успеха он приведет к величию, к открытию и к славе. Нет! Густой туман окутал умы, и сияющая правда не смогла его преодолеть. И прогресс в эмбриологии стал невозможен.

Лишь 50 лет спустя, когда Вольф, нищий, преследуемый, изгнанный с родины, умер в Санкт-Петербурге, ученые Пандер и Эрнст Бэр вернулись к теории бластодермических листков. Научный мир только тогда заметил истину и признал очевидное, возобновив исследования в области эмбриологии, прославившие XIX век.

Почему понадобились 50 лет, чтобы люди увидели очевидное? Что произошло за это время? Работы Вольфа, забытые, непризнанные, уже не могли ни на что повлиять. Факт налицо: через полвека увидели то, что невозможно было увидеть раньше. Люди достигли определенной внутренней зрелости, позволившей умам пробудиться и прозреть. Пока они не видели, вся очевидность явления была напрасна. 50 лет назад наступление разбилось о непреодолимое препятствие. Время прошло, не было никакой борьбы, даже никаких усилий в этом направлении. Просто все безоговорочно признали явившуюся истину.

Можно спорить о зрелости масс. Но по отношению к отдельной личности процесс неоспорим. Если очевидного не замечают, не нужно настаивать, просто дадим мысли созреть в том, кого хотим убедить. Борьба за то, чтобы заставить увидеть очевидное, всегда жестока, изматывает противников. Но едва настанет пора зрелости, человек сам воодушевится, ясность принесет плоды, как виноградник в земле обетованной.

Когда Дарвин в 1859 году изложил эволюционную теорию в книге «Происхождение видов», он предчувствовал, какое огромное влияние его теория окажет на образ мыслей современников. «Моя теория приведет к философии». Концепция борьбы за жизнь и естественного отбора, так активно воспринятая сообществом, стала популярна, включив в себя и почти обосновав своим содержанием, законы Ламарка относительно появления новых видовых признаков вследствие адаптации к окружающей среде. Эти законы, исключая одновременно и акт творения, и его цели, неявно приводили к отрицанию бессмертия души. Революция оказалась сокрушительной. Душа в течение стольких веков была целью жизни, что теперь рухнули основы веры, перевернулось сознание людей. Некоторые стали испуганно искать противоречия в этой разрушительной теории, повинуясь инстинктивному стремлению сохранить древние верования, укоренившиеся в человечестве.

Рассмотрим два революционных принципа, столь воодушевивших и поразивших многие поколения. Первый: «Нет функции без органа». Второй: «Функция создает орган». Как? Нет функции без органа, функция не может существовать без органа. И тут же противоположное утверждение: функция может существовать без органа, да так мощно, что сама создает себе новый орган. Никогда более очевидное противоречие не было заложено в теории. А ведь нельзя сказать, что дарвинизм и законы Ламарка изучались наспех, между прочими философскими теориями. Дарвинизм победоносно выделился, изгнав прочие идеи, как свет дня прогоняет ночной мрак. Студенты сосредоточенно изучали его, желая основать на этих законах новую мораль и новое сознание. Вот почему два упомянутых мною принципа рассматривали пристально, пристрастно. Они вместе проникали в умы, возбуждали энтузиазм, каждый в отдельности. Основываясь на таком вопиющем противоречии, хотели разрушить наш мир, построить другой.

Ведь окончательный вывод теории такой: «Мы настоящие животные, нет принципиальной разницы между животными и людьми. Мы обезьяны, благодаря долгой эволюции, произошедшие от земляных червей». С каким пылом профессора с высоты своих кафедр анализировали психологию человека, чтобы показать: в нас нет ничего такого, чего нет у животных. Какими аплодисментами поддерживала их аудитория!

Профессора психиатрии удаляли мозг живого голубя или обезьяны, а потом, если подопытный не умирал, его представляли на международных конгрессах и требовали самого искреннего внимания к его реакциям, положению тела, активности восприятия и проч. Ученые действительно верили, что животное, лишенное мозга, поможет понять психологию человека!

Тот, кто думает, что это была эпоха «позитивизма», когда «не верили, не пощупав», будет поражен одним глубоким впечатлением: ум избегает опасностей, как и дух человека. Он может омрачаться, впадать в противоречия, ошибки, не замечая этого, но одна-единственная незамеченная ошибка способна ввергнуть его в своего рода помешательство, смертельное извращение.

Но есть путь спасения, разуму, как и духу, нужна поддержка, чтобы не растеряться. Эта поддержка исходит не от органов чувств. Нужно очищение, которое исцелит слепоту. Забота о себе, которую современная гигиена рекомендует для тела (мы тратим на него столько времени, очищая и полируя до кончиков ногтей), нужна и внутреннему миру, чтобы он сохранял свое здоровье и целостность.

Образование ума должно иметь в виду прежде всего эту цель. Образование ума — это спасение его от внутренних опасностей, грозящих болезнью и смертью, это очищение от ошибок. Усталость от зубрежки не формирует ум. Мы хорошо понимаем это, видя, сколько сегодня неуравновешенных, сумасшедших людей, есть даже те, которые кажутся совершенно здоровыми, но вдруг проявляют признаки безумия, способные погубить все человечество.

Мы должны заботиться не о том, чтобы заставить ребенка выучить что-то, но всегда поддерживать в нем свет, называемый разумом. Даже когда приходится посвятить этому всю жизнь (как поступали древние весталки). Но дело того стоит.







 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх