Россия в неволе. Современные хроники

А ночью слышать буду я
Не голос яркий соловья,
Не шум глухой дубров –
А крик товарищей моих,
Да брань смотрителей ночных
Да визг, да звон оков.

(Пушкин А.С., 1833.)

Розенкранц. Тогда весь мир – тюрьма.
Гамлет. И превосходная: со множеством затворов,
темниц и подземелий, причем Дания – одна из худших.

(Шекспир, "Гамлет")

Свобода, воля – дорогой дар, который как воздух – не замечаешь, когда им дышишь вволю. Многие полагают, что свобода – это возможность делать что угодно в любом направлении, но только в заключении, в заточении, в пещере – понимаешь, какая это иллюзия: можно и свободным быть, будучи замурованным в четырех стенах, и рабом на "воле".

В Псково-Печорской лавре были отшельники, которые сами откапывали себе кельи, в глубине пещер, а для связи с миром оставляли во вновь замурованной стене своего последнего земного пристанища отверстие размером в кирпич. В это отверстие им подавали еду или нечто необходимое. А иногда приходили к этому оконцу – а оно уже заложено изнутри. И это были не какие-то незаметные никчемные бездельники – это были лучшие, добровольно избравшие этот тесный путь.

Вынужденная изоляция – другое дело. Здесь рвутся сердца, разыгрываются маленькие трагедии и драмы. Это заключенный в непрочную бетонную коробочку с метровой толщины стенами опаснейший ядерный материал – люди – который общество неосознанно пытается захоронить заживо, чернобыльский могильник, вместе с теми, кто там оказался. Общество – неосознанно, инстинктивно, верхушка власти – вполне планово и цинично, отстраненно наблюдая, как эта мясорубка перемалывает Россию, превращая еще недавно единый русский народ в фарш, в нарезку из "ментов" и "людей в законе", "пацанов", "мусоров", "обиженных", "первоходок", "откинувшихся или нагнанных", "фартовых" и невезучих, "закрытых по безику (беспределу)", "шерстяных", "черных" и "красных" – всех виновных и безвинно осужденных, страдающих "заслуженно" и попавших в переплет "чисто случайно".

Челюсти непомерно растущего репрессивного аппарата неустанно мелют изо дня в день все большее количество человеческого материала, одновременно укрепляя свой раковый механизм все новыми винтиками – вот киргизское несколькотысячное пополнение влилось в московскую фалангу мышино-голубых наемников, вот чеченский батальон, еще недавно амнистированных горцев, рвется навести порядок в проснувшейся на миг Карелии, и напротив – северяне все едут, опустошая на обратном пути запасы вагонов-ресторанов, в бесконечные "командировки":

Это Россия в неволе – каждый ее житель связан кровными узами с этими, постоянно растущими и стимулируемыми к новому злокачественному росту, лагерями антагонистов. И чем больше ядерного топлива внутри неуправляемого могильника, тем больше нужно цемента на заплаты. Иначе – неконтролируемый, слепой и беспощадный взрыв, которого нужно обязательно избежать – вот порочная чернобыльская логика, внушаемая обществу "разбитых фонарей", живущему "тайнами следствия", встающему в стойку когда "суд идет", бесконечный криминальный тупик… Но правда ли, что Россия так криминальна, что не может без "чрезвычайных происшествий" и "дорожных патрулей"? Мы обречены на десятилетия криминальной агонии – так ли это? Какой бы ни был здесь человек – злой, весёлый, спокойный – но во сне у всех лицо страдальческое, скорбное, детски-огорченное. Какой бы ни был заправский матерщинник – а закрыл глаза, потекла "контролька"[1], и зачастую проглядывает плохо прикрытое детское чувство беззащитности.

Примечания:

"контролька" - нитка для установки дороги, а здесь – висюлька слюны.

Оглавление