• Слава Богу, а не человеку
  • Слава не от Бога, а от человеков
  • Альтернативные формы религии
  • Альтернативные мотивы
  • Альтернативные награды
  • Современное фарисейство и средство избавления от него
  • 8. СТРЕМЛЕНИЕ ВСЕЙ ЖИЗНИ: к своей славе или к Божьей?

    Скрытые мотивы играют большую роль в нашем ежедневном поведении. Важно знать не только, что именно делает тот или иной человек, но и почему он это делает. Современная психология старается познать основные человеческие мотивы. Промышленность и торговля изучают человеческую мотивацию для своих целей, прежде всего, для того, чтобы привлечь к себе хороших работников, а затем побудить их трудиться на совесть.

    Конечно, ни один человек не узнает себя как следует до тех пор, пока не спросит сам себя о своих стремлениях. Что является главной движущей силой его жизни? Что преобладает и управляет им?

    По большому счету, существуют только два основных жизненных стремления, к которым можно свести все остальные. Одно из них — это желание нашей собственной славы, а второе — славы Божьей. Четвертый евангелист описал их как непримиримые противоположности и таким образом раскрыл сущность фундаментального разногласия Христа с фарисеями, ибо они «возлюбили больше славу человеческую, — писал он, — нежели славу Божию» (Ин. 12:43).

    Но что же такое «слава Божия», которую мы должны «возлюбить», всеми силами стремясь к ней? Само выражение по–гречески звучит несколько двусмысленно. Буквально оно читается, как «слава Бога». Вообще, подобные словосочетания, где одно из слов стоит в родительном падеже, можно понимать по–разному: не всегда понятно, где здесь подлежащее, а где дополнение. Возьмем сходную по структуре греческую фразу: «хвала Бога». Если слово, стоящее в родительном падеже, является подлежащим, то становится ясно, что Бог здесь главный и именно Он кого–то хвалит. Если же, с другой стороны, в родительном падеже стоит дополнение, то подразумевается, что Бог является объектом нашей хвалы (мы хвалим Бога). То же самое и с нашим выражением: «слава Бога». Если слово в родительном падеже рассматривать как подлежащее, то здесь имеется в виду слава, исходящая от Бога; если же рассматривать его как дополнение, то речь идет о славе, которую мы воздаем Богу. Некоторые переводы Библии предпочитают первый вариант и передают процитированный нами стих (Ин. 12:43) следующим образом: «они возлюбили больше славу человеческую, нежели славу от Бога». И лингвистически, и контекстуально это, несомненно, правильно. Тем не менее, можно утверждать, что этой фразе намеренно была придана некоторая двусмысленность и что Иоанн хотел выразить сразу оба ее значения. Конечно же, фарисеи были виновны в обоих грехах. Они желали, чтобы похвала и слава была воздаваема человекам, а не Богу, и хотели получать эту похвалу и славу от человеков, а не от Бога. В этом — вся вершина (и глубина) фарисейского безумия. Ибо все Писание учит, что Бог (а не человек) должен быть источником славы и Ему же должно воздавать всю славу и честь. Только Он один по праву может наделять других славой и принимать ее как должное. Нам нужно рассмотреть эту двойную истину и увидеть, насколько далеки были от нее фарисеи.

    Слава Богу, а не человеку

    Возлюбить славу Божию больше, нежели славу человеческую, значит стремиться воздать славу Ему, а не людям. Это значит желать того, чтобы все люди чтили Бога (а не нас с вами и не кого–то еще), желать, чтобы и мы, и все остальные воздавали Ему всю славу, которой Он достоин. Это значит исполнять все чаяния, выраженные в Молитве Господней («Отче наш!»), ревностно относиться к тому, чтобы святилось имя Господне, чтобы пришло Божье Царство, чтобы исполнилась Божья воля.

    Будучи человеком, Иисус Христос буквально дышал этими желаниями. «Я не ищу Моей славы», — говорил Он. И снова: «Говорящий сам от себя ищет славы себе; а Кто ищет славы Пославшему Его, Тот истинен, и нет неправды в Нем» (Ин. 8:50; 7:18). «Отче, — молился Он, — прославь имя Твое!» В этом была высшая цель Его жизни и служения, и в конце жизни Он смог сказать: «Я прославил Тебя на земле» (Ин. 12:28; 17:4).

    В этом же самом стремлении заключался, пожалуй, самый главный секрет силы протестантской Реформации. Одним из самых существенных различий между религией, бывшей до Реформации, и религией Реформации было то, что первая во многих отношениях была направлена на людей, а для приверженцев Реформации в центре всего стоял Бог. Что касается авторитетов, они отвергали человеческие предания, потому что верили в то, что высшим и достаточным авторитетом является Божье запечатленное Слово. Что касается спасения, они отрицали необходимость человеческих заслуг, ибо верили, что дело спасения было раз и навсегда совершено Христом. Вот почему они так выделяли учение об оправдании только по благодати и только верой. Кранмер писал об этом в своем наставлении «О спасении человечества только Христом, Спасителем нашим, от греха и вечной смерти» так: «Сие учение возвещает и являет истинную славу Христову и повергает наземь суетную славу человеческую»[135]. Как раз поэтому сторонники Реформации отвергли и мессу. Само понятие мессы, которая, в каком–то смысле, являла собой жертву Христа, было для них бесконечно ненавистным, потому что в ней они видели поругание славы единственной и совершенной жертвы Христовой. Николас Ридди сказал, что подобные действия были «великим и нестерпимым бесчестием для Христа, нашего Спасителя». Кранмер употребил еще более сильные выражения и назвал мессу «величайшим богохульством и оскорблением, которое только можно нанести Христу»[136]. Причины всех этих реформаторских протестов были четкими и ясными. Подчеркивая, что авторитетом церкви должно быть только Писание (sola scriptura), а спасение грешникам несут только благодать и только вера (sola gratia и sola fides), они стремились к тому, чтобы слава воздавалась лишь одному Богу — soli Deo gloria!

    Наверное, ни о ком из вождей Реформации нельзя сказать всего этого в большей степени, нежели о самом Жане Кальвине. Все его богословие было построено вокруг Божьего всевластия и Божьей славы. Вот как один из биографов Кальвина завершает рассказ о его жизни: «Кальвин скончался 27 мая 1564 года на закате солнца. Его похоронили очень просто, на кладбище в Пленпале. На его могиле нет надгробия. Так без славы умер человек, всю свою жизнь провозглашавший, что вся слава должна принадлежать только Богу»[137].

    В этом благочестивом стремлении сторонники Реформации отвернулись от фарисейства. Ибо фарисеи были одержимы тщеславием. Они не заботились о том, чтобы воздать славу Богу; им самим хотелось славы. Они «возлюбили больше славу человеческую» [то есть свою собственную], нежели славу Божию». Позднее мы увидим, как это обеднило и испортило их собственную жизнь. Сейчас же надо приостановиться и посмотреть, сколько фарисейства гнездится даже в христианских сердцах. Вообще, в нашей греховной натуре столько гордыни, что даже в самые священные минуты мы вдруг обнаруживаем, что нами движет не столько стремление к Божьей славе, сколько личное тщеславие. Примеры нетрудно найти в нашем поклонении, благовестии и служении.

    Подлинное поклонение сердца — это, пожалуй, единственная доступная человеку деятельность, в центре которой неизменно стоит Бог и которая больше всего возвышает и возвеличивает Бога. Поклоняться — значит воздавать Богу всю славу, которой только и достойно Его имя; это значит отдавать всего себя Богу и только Богу. Кто–то совершенно справедливо заметил, что поклонение, как ничто другое, избавляет нас от заразы эгоизма.

    Но как неприметно и быстро тщеславие проникает в церковное поклонение! Пастор начинает гордиться тем, как умело он ведет служение. Проповедник гордится своим красноречием, хор и органист — своими музыкальными способностями, а община — своей набожностью: как же, мы же пришли сегодня в церковь! И вот именно в тот момент, когда все наше внимание должно быть поглощено исключительно Богом, когда настает время самозабвенного восхищения Им, мы снова думаем только о себе, гордясь собственной праведностью, чувствуя свою значительность и поздравляя себя с духовными успехами.

    Подлинное благовестие тесно связано с настоящим поклонением. Павел сравнивает его со служением жертвоприношения, где благовестник превращается в священника, приносящего к Богу своих новообращенных (Рим. 15:16). Кроме того, благовестие — это и провозглашение Евангелия, которым люди спасаются из рабства эгоизма, подчиняя свою жизнь Богу. Однако большая часть нашего благовестия сосредоточена именно на людях. Наши плакаты рекламируют знаменитого евангелиста или его спонсора больше, чем Самого Спасителя. Мы начинаем гордиться тем, как славно у нас все организовано, или раздуваемся тщеславием, взирая на собственный благовестнический пыл.

    Или возьмем в качестве третьего примера исполнение церковного служения. «Служить» — значит быть слугой, исполнять прозаичную, непритязательную, черную работу. Поэтому было бы уж совсем странно превращать служение в повод для хвастовства. Иисус специально разделил понятия «господствовать» и «служить», а также «властитель» и «слуга» и добавил, что первые два понятия относятся к язычникам, а вторые должны отличать Его последователей: «Вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мк. 10:42–45). Таким образом, в качестве своего образца христианский служитель должен брать не язычников (или фарисеев), которые предпочитали господствовать, но Христа, пришедшего послужить.

    Я не отрицаю того факта, что со служением сочетается некоторая власть (см., напр.: 1 Фес. 5:12,13; 1 Тим. 3:5; Евр. 13:7, 17); мне просто хотелось бы определить и ограничить ее. Это власть, присущая здравому учению и последовательности в личном примере. Она никогда не становится авторитарной в том смысле, что один человек пытается властвовать над разумом, совестью или волей другого. «Пасите Божье стадо… не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример…» (1 Пет. 5:2,3). Однако фарисеи как раз и господствовали, держа людей у себя в подчинении. Такими же были и священники предреформационного времени, чья деспотическая власть держалась на всеобщей убежденности в том, что в их руках находятся ключи от небесных врат.

    Иисус обличил тиранию фарисеев, обратив внимание людей на их любовь к громким титулам (которая сама по себе уже о многом говорит). Он настаивал на том, чтобы в той Церкви, чье основание Он заложил, люди не присваивали ни себе, ни кому другому никаких званий: «А вы не называйтесь учителями, ибо один у вас Учитель — Христос, все же вы — братья; и отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах; и не называйтесь наставниками, ибо один у вас Наставник — Христос» (Мф. 23:8–10). Иными словами, в церкви обычные прихожане по отношению к священнослужителям не должны находиться в положении ребенка перед своим отцом, во всем зависящего от него; или в положении слуги перед своим хозяином, беспрекословно ему повинующегося; или в положении ученика перед своим учителем, безмолвно принимающего все, что ему говорят. Конечно, служители не вправе требовать подобного отношения к себе со стороны прихожан, да и ни один христианин не может требовать или принимать такое отношение к себе со стороны братьев или сестер. Подобные вещи вдвойне греховны. Во–первых, они нарушают христианское братство: «Все же вы — братья». Во–вторых, они предполагают, что человеку воздается то, что по праву принадлежит только Богу:

    «Один у вас Отец (от Которого вы зависите), Который на небесах», «один у вас Наставник (Которому должно повиноваться) — Христос» и (мог бы добавить Иисус) «один у вас Учитель (чьим наставлениям вы можете верить) — Святой Дух». Таким образом, господство служителей церкви над прихожанами — это грех и против Бога, и против человека, и против Святой Троицы, и против братства верующих.

    Уж кто–кто, а апостол Павел хорошо усвоил этот урок. Когда коринфская церковь раскололась на отдельные части, каждая из которых избрала себе вождем соответственно Павла, Аполлоса и Кифу, он пришел в ужас. Можно предположить, что еще один лозунг «Я — Христов» был не знаменем еще одной, четвертой партии, а восклицанием самого апостола. То есть если коринфяне упорно клялись в верности людям, то, по крайней мере, он, Павел, хотел ясно заявить: что касается его самого, то он принадлежит Христу! На самом же деле Христу принадлежали и коринфяне, хотя их поведение этому и противоречило. Они уверовали и были крещены во имя Христа, а не Павла. И они вовсе не принадлежали Павлу; как раз, наоборот, Павел и его собратья–апостолы принадлежали им: «Все ваше: Павел ли, или Аполлос, или Кифа, или мир, или жизнь, или смерть, или настоящее, или будущее — все ваше; вы же — Христовы, а Христос — Божий» (1 Кор. 1:10–13; 3:21–23).

    Как было бы чудесно, если бы церковь последующих поколений помнила и исполняла эту Господню заповедь также ревностно, как и апостол Павел! Действительно, большинство взращенных Богом лидеров–христиан так же, как и Павел, не желали, чтобы люди носили их имена (я уже цитировал Лютера: «Пожалуйста… называйте себя не лютеранами, но христианами»). Но их последователи не всегда оказывались столь же здравомыслящими и скромными. Мы должны согласиться с чувствами, которые выразил по этому вопросу Джон Венн, ректор Клэпема, в начале прошлого столетия: «Наш благословенный Господь мудро наставлял нас не называть ни одного человека наставником. Бог желал бы, наверное, чтобы имена Кальвина и Арминия как лидеров церковных партий были бы преданы забвению — подобно телу Моисея. В том и должна быть заключена особая слава Церкви Христовой, что у нее лишь один Наставник и Господь, самый лучший, самый мудрый и самый высший. Становясь под знамена своей партии, мы тем самым покидаем Христовы знамена и впитываем в себя дух, гораздо более противный христианству, нежели любое отклонение от христианской веры по незначительным вопросам. Любовь к братьям была заповедана нашим великим Наставником как отличительная черта Его учеников. Но всякий раз, когда мы предаемся духу разделения и соперничества, эта любовь (которая, подобно любви Христовой, должна обнимать всех) сужается и застывает в тесных рамках; а христианский характер сводится к одной из форм себялюбия»[138]. И снова: «Как раскололся христианский мир, как нарушился его покой, когда различные церковные партии присвоили себе имена и доктрины отдельных служителей, прикрепив их на свои знаки отличия: я — кальвинист, я — арминианин, а я — лютеранин. Как бы хотел Господь, чтобы мы всегда помнили, что христиане — всегда Христовы!»[139]

    Если еще раз оглянуться на все приведенные примеры проявления человеческого тщеславия, то становится видно, как оскверняются и наше поклонение, и благовестие, и служение всякий раз, когда с их помощью мы пытаемся воздать славу людям (то есть самим себе), а не Богу.

    Слава не от Бога, а от человеков

    Возлюбить Божью славу больше, нежели славу человеческую, значит еще и то, что мы будем искать одобрения у Бога, а не у людей.

    Это тоже было проявленным стремлением Иисуса. «Не принимаю славы от человеков», — говорил Он (Ин. 5:41). Более того, нам известно, что Его презрел и даже отверг собственный народ, что умер Он настоящим изгоем, на римском кресте. Однако Бог утвердил Его, во время крещения и в момент преображения провозгласив Своим возлюбленным Сыном, в Котором было Его благоволение (Мк. 1:11), и, в конечном итоге, оправдал Его, воскресив из мертвых и вознесши на небеса (см.: Рим. 1:4; Флп. 2:9–11).

    Однако стремления фарисеев были совсем иными. Они в первую очередь заботились о том, чтобы находиться большом почете у людей, а не у Бога, и это оказывало дурное влияние на каждый аспект их жизни.

    Во–первых, это не давало им покаяться. Они не верили в Иисуса потому, что боялись общественного мнения. «Как вы можете веровать, — спрашивал их Иисус, — когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от Единого Бога, не ищете?» (Ин. 5:44) Когда Иисус назвался Мессией, Сыном Божьим и Спасителем, они думали лишь об одном: «А что скажет Синедрион?» Тщеславие ослепило их и не позволило увидеть славу Христа! То же самое происходит и сегодня. «Боязнь пред людьми ставит сеть» (Прит. 29:25). Иисус Христос все еще продолжает наставлять Своих будущих последователей: «Кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда приидет в славе Отца Своего со святыми ангелами» (Мк. 8:38).

    Во–вторых, это мешало их свидетельству. То есть именно по этой причине большинство фарисеев не верили в Христа; но те немногие, кто все же уверовал в Него, оставались Его тайными последователями и не исповедовали свою веру открыто. Иоанн пишет, что к концу служения Иисуса «из начальников многие уверовали в Него; но ради фарисеев не исповедовали, чтобы не быть отлученными от синагоги, ибо возлюбили больше славу человеческую, нежели славу Божию» (Ин. 12:42,43). Их взоры были обращены на людей. Но даже они не могли предвидеть те насмешки и презрение, которые достались бы им, исповедуй они веру в Христа открыто и при всех. Они же жаждали популярности и похвал. То же самое эгоистическое желание возвыситься в глазах окружающих затыкает рот многим нынешним христианам именно тогда, когда им нужно громко свидетельствовать о Господе. Кроме того, такое желание губит служение всякого проповедника, который больше заботится о том, как угодить своим прихожанам, а не Господу (их и своему). Повиноваться и служить «не в глазах только… как человекоугодники, но в простоте сердца, боясь Бога» (Кол. 3:22) — эта заповедь вполне применима не только к домашним слугам или современным служащим, но и к служителям Евангелия. Наше служение никогда не получит Божьего благословения, пока мы честно не махнем рукой на мнения других и не воскликнем: «У людей ли я нынче ищу благоволения или у Бога? Людям ли угождать стараюсь? Если бы я и поныне угождал людям, то не был бы рабом Христовым» (Гал. 1:10).

    В–третьих, от этого портилось их поведение в обществе. Все их манеры на людях были пропитаны тщеславием. Вот как описал это Иисус: «Книжники и фарисеи… все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди: расширяют хранилища[140] свои и увеличивают воскрилия одежд своих; также любят предвозлежания на пиршествах, и председания в синагогах, и приветствия в народных собраниях, и чтобы люди звали их: „Учитель! Учитель!" (Мф. 23:2, 5–7; ср.: Мк. 12:38–40).

    Таким образом, и в своей одежде, и в тех собраниях, что они посещали, и в местах, которые они занимали, и в почетных титулах, которыми их наделяли, — во всем этом они любили выделяться и принимать почет и уважение окружающих. Более того, они изо всех сил старались завоевать всеобщее восхищение.

    В–четвертых, — и это было, пожалуй, самым серьезным — любовь к славе начисто губила их религиозную жизнь, их «набожность». Поэтому в Нагорной проповеди Иисус предостерегал Своих учеников, чтобы они не последовали дурному примеру фарисеев (Мф. 6:1–6, 16–18): «Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас», — говорил Он (ст. 1). В одном из переводов этот стих совершенно справедливо выделен в качестве отдельного вступительного абзаца. Это общее наставление о том, как творить благочестивые дела; вслед за ним Иисус перечисляет три конкретных примера, говоря о щедрости (ст. 2–4), молитве (ст. 5, 6) и посте (ст. 16–18). Все это весьма подчеркнуто соблюдалось фарисеями: все они давали милостыню бедным, проводили время в молитве и воздерживались от пищи по духовным причинам. Против самих этих дел Иисус не возражал. Напротив, поскольку каждое из трех Его наставлений–примеров начинается словом «Когда…» (а не «Если…»), то, по всей видимости, Он желал, чтобы Его ученики тоже совершали все эти добрые дела. В какой–то степени они выражают наш христианский долг: щедрая милостыня ближнему, которого мы любим и которому служим; молитва — Богу, от Которого мы во всем зависим; а пост — для нас самих как упражнение в воздержании и самодисциплине.

    Значит, фарисейская и христианская набожности отличаются не тем, что именно должен делать человек, а тем, как и почему он это делает, — а также тем, каковы последствия его дел.

    Это настолько важно, и то отличие, на которое указал нам Иисус, является настолько значительным для современной религиозной практики, что нам стоит остановиться и подробнее взглянуть на эти стихи.

    Каждый из трех абзацев начинается одинаково. Сначала Иисус сравнивает два возможных способа (фарисейский и христианский) совершать благочестивые поступки, затем Он говорит о двух разных мотивах, которые могут за этими поступками стоять, и, в заключение, упоминает о двух альтернативных наградах за это.

    Альтернативные формы религии

    Он начинает с того, что называет две альтернативные формы набожности, а именно: тайное благочестие — и благочестие напоказ. Подробно, даже с ноткой юмора, Иисус описывает религиозную кичливость фарисея. Собираясь подать милостыню, тот оглушительно трубит, чтобы все заметили, как он щедр (Мф. 6:2). Становясь на молитву, фарисей выбирает себе самое заметное место в синагоге или прямо на улице (ст. 5). Постясь, он нарочито делает мрачное лицо, не умывается и не причесывается, а может, даже пачкает лицо пеплом, чтобы оно выглядело бледным и измученным от сурового воздержания, — и смотрит при этом весьма уныло (ст. 16).

    Легко смеяться над этими иудеями–фарисеями; наше христианское фарисейство далеко не так забавно. Может, мы и не трубим перед собою, но нам нравится видеть свое имя в списках людей, прилежно отдающих десятины и пожертвования. Может, мы и не молимся на перекрестках, но нам нравится, когда за нами закрепляется репутация людей, дисциплинированных в своей молитвенной жизни. Может, мы и не надеваем рубища, не посыпаем голову пеплом, но уж если мы решили попоститься, то нам, конечно, хотелось бы, чтобы об этом узнали все.

    С другой стороны, христианская набожность — это тайная набожность. Слово «тайно» заметно выделяется во всей этой части Нагорной проповеди, так как повторяется шесть раз. Так, в ст. 3,4 говорится, что если уж мы даем милостыню, то мы не только не должны никому рассказывать о своей христианской щедрости, но и не разрешать левой руке знать, что в этот момент делает правая. Это значит, что нам не нужно самодовольно напоминать себе о собственном поступке и поздравлять себя с таким достижением. Напротив, давая, мы должны как можно меньше думать о себе.

    Для молитвы (ст. 6) нам следует отправиться в свою комнату и закрыть дверь — не только для того, чтобы никто не мешал и чтобы не отвлекаться самому, но и для того, чтобы никто нас не видел. И там, в уединении и тайне, мы и должны молиться своему Отцу, «Который втайне» (ст. 6).

    Точно также во время поста (ст. 17, 18) нам следует умыть лицо и помазать голову. Это вовсе не значит, что мы должны делать со своим лицом и волосами что–то из ряда вот выходящее. Христианская набожность не занимается «лицемерием наоборот» и не заменяет унылую физиономию лучезарной улыбкой, не сходящей с лица ни при каких обстоятельствах. Нет, нам следует просто умыться и причесаться, как обычно. Тогда, не видя у нас на лице или в прическе ничего странного, никто и не догадается о том, что происходит втайне.

    И в каждом случае показные благочестивые поступки оказываются обычными уловками фарисеев. Христианское благочестие обычно остается за кулисами.

    Альтернативные мотивы

    За этой разницей в форме и способе проявления благочестия кроются разные мотивы. Публично демонстрируя свою праведность, фарисей руководствуется одним побуждением: привлечь к себе внимание людей и завоевать их восхищение. В сущности, фарисеи были человекоугодниками. Они совершали добрые дела «перед людьми», при всех, «чтобы показаться пред людьми» (ст. 1, 5, 16), и творили милостыню, «чтобы прославляли их люди» (ст. 2).

    Иисус обозначил это религиозное шоу словом «лицемерие». И когда Он велел Своим ученикам остерегаться «закваски фарисейской», то имел в виду не только само их учение, но и то, как они себя дели (ср.: Мф. 16:5–12 и Лк. 12:1—3). Слово hypokrites (лицемер) означает актера, который играет на сцене роль (ср. лицедей) и притворяется тем, кем на самом деле не является. На нем надета маска. Его внешность нельзя назвать настоящей; это всего лишь грим. Лицемер в религии — это то же самое. Он играет в «притворяшки» и делает это для того, чтобы все вокруг его увидели (греч. theathenai — ср. с русским словом «театр»). Значит, он дает театральное представление перед публикой. И делается это ради того, чтобы показать себя и сорвать побольше аплодисментов.

    Трагедия всего этого заключается в том, что к щедрости, молитве и посту просто нельзя относиться подобным образом. Ибо они представляют собой реальные дела, совершаемые реальными людьми. Обратив их в притворство, мы погубим их. Милостыню дают для того, чтобы облегчить страдания неимущих. Молится человек затем, чтобы радоваться общению с Богом. Постимся мы для того, чтобы сдерживать себя ради какого–то духовного блага. Но лицемеру неинтересно подлинное предназначение этих дел. Он использует их для того, чтобы удовлетворить свое тщеславие. Он дает не для пользы другого, но для себя. Он молится не для того, чтобы искать Божьего лица, но ради собственной славы. Он постится не для того, чтобы научиться воздерживаться, но для того, чтобы показать себя. На деле он просто пользуется Богом и собратьями–людьми (или делами, предназначенными для того, чтобы чтить Бога и спасать их) в угоду собственному самодовольству. Он превращает религию и милосердие в показной парад, чтобы еще больше возвеличить свое «я».

    Вряд ли можно чрезмерно преувеличить всю порочность такого поведения.

    Если за фарисейской набожностью кроется себялюбие (стремление раздуть свою собственную славу), то христианами движет подлинное благочестие (стремление воздать славу Богу). Прежде всего, христианин осознает, что щедрость, молитва и пост важны сами по себе. Они существуют для того, чтобы выразить искреннее желание служить другим, искать Бога или воспитывать себя. В каком–то смысле, дальше этого нам и не нужно — да и не хочется — заглядывать. Тем не менее, придется сказать кое–что еще, ибо хотя, как мы уже сказали, щедрость, молитва и пост связаны, соответственно, с другими людьми, с Богом и с самим человеком, тем не менее, христианин также связывает все это с Богом. Он знает, что его долг по отношению к другим людям и к самому себе является частью его долга перед Богом, поскольку все, что бы он ни делал как христианин, совершается для того, чтобы угодить Богу, воздать Ему честь и славу. И поэтому, хотя для людей его милостыни, молитвы и пост остаются тайной, для Бога все это тайной не является. Напротив, как раз тогда, когда человек «втайне» творит милостыню, молится и постится, Бог видит все это и пребывает вместе с ним.

    Заключенная здесь истина прекрасна: если мы творим дела своей религии перед людьми, то непременно низведем ее до самого омерзительного уровня. Если же мы творим эти дела перед Богом, то религия наша непременно обретет благородство. Это единственный способ сохранить ее реальной, неподдельной и истинной. Почему это так? Отчасти потому, что у нас таков Бог (Кто Он такой и Что Он — подумайте!). А отчасти потому, что Он «видит» не только внешний блеск, заметный всем вокруг, но и сердце; не только сам поступок, но и помышления и мотивы, кроющиеся за ним. Поэтому жить и действовать в присутствии Бога — значит жить в подлинной реальности, а совершать набожные дела перед людьми — значит просто давать представление.

    Мне кажется, сейчас нам нужно сделать небольшое отступление. Некоторые верующие озадачены кажущимся противоречием между этим запретом творить дела благочестия на публике, чтобы все их видели (Мф. 6:1), и несколько более ранней заповедью Христа: «Так да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5:16). Так что же нам теперь, спрашивают они, творить добрые дела, чтобы люди вокруг их видели или нет? Однако все это противоречие является таковым только на словесном, поверхностном уровне. Чтобы пояснить это, нам нужно рассмотреть три момента.

    Во–первых, эти два стиха относятся к совершенно разным аспектам нашей христианской жизни. Наша «набожность», которую не стоит выносить на публику, чтобы показаться перед людьми, — это милостыня, молитва и пост; эти обязанности могут и должны оставаться в тайне. С другой стороны, наш «свет», который должен сиять, дабы его видели люди, — это «добрые дела», дела милосердия, которые мы творим, когда кормим голодных, одеваем нагих и ухаживаем за больными; эти дела никак не спрятать от тех, для кого они совершаются.

    Во–вторых, эти два стиха предостерегают нас против совершенно разных ошибок. Иисус сказал: «Так да светит свет ваш перед людьми», предупреждая грех трусости; а Его слова «Не творите милостыни перед людьми» были сказаны в противовес греху тщеславия. Как писал об этом А. Б. Брюс, мы должны «выступать вперед, когда возникает искушение спрятаться, и прятаться, когда возникает искушение показаться»[141].

    В–третьих, несмотря на все эти различия, конечная цель у обеих заповедей одна, а именно: воздать еще большую славу Богу. Набожность наша должна быть тайной, а добрые дела — на виду у людей, чтобы они прославляли не нас, а Отца, Который на небесах.

    Покончив с отступлением, мы можем теперь посмотреть на разные награды, причитающиеся за совершенные дела благочестия.

    Альтернативные награды

    Какое вознаграждение получает фарисей за свою тщеславную кичливость? Самый простой ответ на это — никакого: «Не будет вам награды от Отца вашего Небесного» (Мф. 6:1). Здесь говорится, что фарисей ничего не получит от Бога; однако отсюда вовсе не следует, что ему не будет вообще никакой награды. Он свое получит. Получит он ту награду, к которой стремился, ни больше ни меньше — похвалу людей. Какого вознаграждения ждет актер по завершении спектакля? Аплодисментов публики. Какой награды ждет религиозный лицедей? Да той же самой — аплодисментов! Но как только они стихают, больше ничего не остается. Вот в чем заключается смысл отрезвляющих слов Иисуса, повторенных Им трижды: «Истинно говорю вам: они уже получают награду свою» (ст. 2, 5,16). Это значит, что или «они уже получили свою награду» (и больше ничего не будет) или «они уже достаточно награждены». В греч. переводе применено здесь слово apecho[142]. Это слово часто употреблялось в те времена, когда речь шла о выдаче денежной расписки. По словам профессора Таскера, оно означает, что «все уже выплачено сполна»[143].

    Христианин же, с другой стороны, поскольку он дает милостыню, молится и постится в тайне, не ожидает и не получает никакой награды от людей. Но Иисус обещал, что его наградит Небесный Отец. Кстати, в Евангелии от Матфея прямо так и сказано: «Воздаст тебе явно» (то есть открыто). Сравнение проводится не между тайным деянием и публичным вознаграждением, но между людьми (которые ничего не видят и никоим образом нас не вознаграждают) и Богом (Который делает и то и другое). Три раза Иисус подтверждает это: «Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (ст. 4, 6, 18). Некоторые христиане в ужасе отшатываются от этих слов. Они заявляют, что никакой награды им не надо, и даже отмахиваются от

    Господня обетования. Однако последователи Христа не вправе так своевольно распоряжаться учением своего Господа и Наставника. Если уж Иисус это сказал, то можно быть уверенными, что так оно и будет. Но вот что именно Он имел в виду?

    Сложность возникает отчасти из–за слова «явно» — перед глазами сразу встает церемония публичного награждения где–нибудь в школе или институте, где все нам хлопают, — и отчасти из–за слова «награда» — нам представляется серебряный кубок, одобрительные хлопки по спине или конверт с деньгами; что–то другое нам очень сложно себе представить. Что же это за награда? Контекст не позволяет нам заключить, что ее будут вручать на некоей грядущей церемонии. Поскольку лицемер получает свое вознаграждение здесь и сейчас, я склонен считать, что и христианин тоже получит ее уже в настоящем. Разве такой наградой не может быть немедленное духовное благословение? Воистину щедры Божьи вознаграждения тем, кто искренне творит дела благочестия. Они втайне раздают милостыни и вместе с Богом тихо радуются удивительному открытию: оказывается, «блаженнее давать, нежели принимать» (Деян. 20:35). Они молятся в уединенном месте и встречают там Бога, Который является, чтобы насытить их всеми благими дарами, освежить их дух и обновить их силу. Они постятся, никому об этом не говоря, и вознаграждены за это все возрастающей крепостью воздержания, а также радостью, покоем и свободой, которые и есть плоды воздержания.

    Современное фарисейство и средство избавления от него

    Теперь мы вполне оценили резкий контраст, который Иисус проводит в Нагорной проповеди между фарисейской и христианской набожностью. Они принимают различные формы (явную и тайную), руководствуются разными мотивами (стремлением прославить себя и желанием Божьей славы) и получают разные вознаграждения (людские аплодисменты и Божьи благословения). Ничто другое не смогло бы так явно показать, насколько глубоко пускает корни это ложное, фарисейское стремление искать славы человеческой прежде славы Божьей. Если оно не давало им покаяться, мешало их свидетельству и искажало их поведение на людях, то, кроме всего этого, оно полностью разрушало их личное благочестие.

    Тот же самый фарисейский дух преследует всех детей Адама и сегодня. Легко критиковать современников Христа, не замечая при этом постоянных проявлений тщеславия в нас самих. Уж очень глубоко засела в нашей греховной сущности эта жажда людской похвалы. Скорее всего, это дьявол так исковеркал одну из основных психологических потребностей человека: быть нужным и быть любимым. Мы жаждем аплодисментов, искусно напрашиваемся на комплименты, добиваемся своего с помощью лести. Нам нужны человеческие рукоплескания; нам недостаточно нынешнего Божьего одобрения или Его слов в последний день: «Хорошо, добрый и верный раб!» Однако, как сказал об этом Кальвин: «Есть ли что более безумное, нет, даже более тупое, нежели предпочитать Божьему суду ничтожное людское восхищение?» [144].

    По всей видимости, Иисус хочет сказать нам, что избавиться от тщеславия можно только в том случае, если мы признаем в нем форму идолослужения. «Друг от друга принимаете славу, — сказал Он Своим современникам–иудеям, — а славы, которая от Единого Бога, не ищете» (Ин. 5:44). Здесь Он намеренно и со значением называет Своего отца «Единым Богом». Этим самым Он говорит, что принимать «славу» как должное и давать ее по праву может лишь один Бог. Слава (или хвала) принадлежит только Богу и искать славы можно только у Него, именно потому, что Он — Бог. Как только мы это осознаем — осознаем, что слава всегда является Божьей, что только Он раздает ее и принимает, — для нас тут же станет очевидной та истина, что заменять Бога человеком в любом случае будет идолопоклонством. Это значит отнимать у Бога по праву принадлежащую Ему славу и самовольно наделять ею людей. А этим самым мы практически отрицаем, что Он один есть Бог.

    Но почему же Бог является единственным законным обладателем этой славы? Почему лишь Он один может наделять ею других и принимать ее от людей?

    Слава принадлежит по праву только Богу, потому что Он — наш Творец. Бог есть источник нашего бытия. Все материальное и духовное творение берет начало от Его воли и силы. Истина о том, что это «Он сотворил нас» (Пс. 99:3), — а не мы сами! — относится и к духовному, и к материальному миру. Сама наша жизнь находится в Его руке. Физически Он «дает всему жизнь, и дыхание, и все». Духовно Он тоже, благодаря Христу, «оживляет, кого хочет» (Деян. 17:25; Ин. 5:21; ср.: Ин. 10:28; 17:2 и т. п.). Поэтому христианин, живущий физически и возрожденный духовно, признает полную зависимость своей души и тела от Господа, дающего жизнь. И он никогда не устает повторять: «Благодатию Божиею есмь то, что есмь» (1 Кор. 15:10). Для него это не простое набожное притворство, но реальный факт. Смирение — это не что иное, как истина.

    Исходит слава также только от Бога, ибо Он есть наш Судия. Иисус говорил и об этом: «Я не ищу Моей славы: есть Ищущий и Судящий» (Ин. 8:50). В конечном итоге, все мы ответим только перед Богом и лишь перед Ним нам придется отчитываться за свою жизнь. Значит, к Нему одному нужно идти за всяким оправданием или похвалой. Кроме того, только Он способен рассудить истинно, ибо Он справедлив и милостив, абсолютно нелицеприятен и знает все тайны всех сердец. Таким образом, если мы вдруг начинаем принимать славу от других людей или берем на себя обязанность наделять славой кого–то еще, то тем самым мы самовольно присваиваем себе Божье дело и воздвигаем «человеков» на место Бога–Судии.

    Апостол Павел был прекрасным примером человека, искавшего только Божьей славы, то есть славы от Бога. Он научился быть глухим к человеческой лести и критике — не потому, что с самого начала был к ним невосприимчив (это далеко не так), но потому, что знал своего небесного Господа и Судию, перед Которым ему предстояло отчитываться и перед Которым сердце его было подобно открытой книге. Он жил в Божьем присутствии. Неоднократно в своих посланиях он призывал в свидетели Бога. Будучи слугой Христовым и хранителем тайн, открытых ему Богом, Павел знал, что должен оставаться верным своему призванию. Поэтому он и мог сказать: «Для меня очень мало значит, как судите обо мне вы или как судят другие люди; я и сам не сужу о себе. Ибо хотя я ничего не знаю за собою, но тем не оправдываюсь; судия же мне — Господь. Посему не судите никак прежде времени, пока не придет Господь, Который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения, и тогда каждому будет похвала от Бога» (1 Кор. 4:1–5; ср.: Рим. 14:1–12).

    Каждый грех — это уступка первородному искушению стать подобным Богу. Это бунт против «божественности» Бога, гордое человеческое нежелание самому оставаться лишь человеком и позволить Богу быть Богом. Как сказал об этом Эмиль Бруннер: «Человек хочет оказаться на одном уровне с Богом и тем самым перестать от Него зависеть… Грех — это желание человека стать автономным; поэтому, в своем крайнем выражении, это не что иное, как отрицание Бога , и обожествление самого себя; этим человек избавляется от Господа Бога и провозглашает себя самого верховной властью»[145]. А тщеславие — это грех, больше всего походящий на идолопоклонство, потому что оно, в сущности, отнимает у Бога славу, принадлежащую Ему одному как Творцу и Судие.

    Фарисейство внутри нас уступит место христианству только тогда, когда мы смиримся и признаем, что Бог есть Бог — наш Творец и Судия, наше Начало, из которого все мы исходим, и наш Конец, к Которому все мы придем. И тогда мы уже не будем, подобно фарисеям, жить в горизонтальном измерении (ища славы человеческой и воздавая славу «человекам»), но станем жить в измерении вертикальном (признавая, что лишь Бог вправе давать и принимать славу). Мы возлюбим славу Божию более, нежели славу человеческую. Избавившись от бремени и оков себялюбия, мы воистину познаем небесную жизнь на земле, ибо в центре нашей жизни будет вечный престол Божий.


    Примечания:



    1

    Честертон Г. К. Ортодоксия. М: Политиздат, 1991. Гл. III.



    13

    These quotations are taken from 'The «Credo» of the People of God' as recorded in The Tablet of 6 Iuly 1968, pp. 681–683.



    14

    These quotations are taken from 'The «Credo» of the People of God' as recorded in The Tablet of 6 Iuly 1968, pp. 681–683.



    135

    Homilies and Canons (SPCK, 1914), pp. 25, 26. The Homilies were first published in 1547.



    136

    Ridley's/I Piteous Lamentation in his Works, p. 52. Cranmer's Defence of the True and Catholic Doctrine of the Lord's Supper, 1550, in his Works (Thynne, 1907), Book V, ch. I, p. 232.



    137

    The Man God Masteredby Jean Cadier, translated by O. R. Johnston ( IVF, 1960), p. 176.



    138

    Letter to the Editor of the Christian Observer in 1803. This and the following quotation appear in John Venn and the Clapham Sect by Michael Hennell (Lutterworth, 1958), pp. 262, 263.



    139

    Sermons, vol. Ill, p. 192.



    140

    Имеются в виду две небольшие (ок. 2,5 см) коробочки кубической формы, одну из которых носили на лбу, а другую на левой руке. Внутри хранились четыре кусочка пергамента с написанными на них цитатами из закона.



    141

    The Synoptic Gospels (The Expositor's Greek Testament). Commentary by A. B. Bruce (Hodder and Stoughton, 1897). Comment on Mt. 6:1.



    142

    See examples of this use of apecho from the papyri and ostraca, given by Moulton and Milligan.



    143

    The Gospel According to St. Matthew (Tyndale New Testament Commentaries). Commentary by R. V. G. Tasker (Tyndale Press, 1961), p. 71.



    144

    The Gospel According to St. John. Comment on Jn. 12:43.



    145

    Dogmatics, //(Lutterworth Press, 1952), pp. 92, 93.







     


    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх