Глава 21. Жизнь полна страданий

Третья неделя июля

Комендант явился на рассвете. Караульный молча подвёл его к моей камере, дверь которой так и осталась открытой. По-прежнему скорчившись, я лежала на полу, там, где упала, рядом с брошенной дубинкой.

Приоткрыв глаза, я увидела ноги коменданта. Послышался голос Бузуку, однако теперь он почему-то звучал совсем иначе. Слова падали ровно и холодно, будто их произносил не обыкновенный преступник, а королевская особа:

— Комендант… если у вас осталась… хоть капля порядочности…

вы накажете вашего подчинённого. Прямо сейчас!

Комендант с шумом втянул в себя воздух. В поле моего зрения появилась его рука, сжавшая дубинку — так сильно, что костяшки пальцев побелели от напряжения. Потом я услышала, как он в бешенстве выволакивает пристава из его комнаты и тащит ко мне, не обращая внимания на полусонные протесты. Грубо брошенный на пол, мой ночной мучитель оказался рядом со мной. Он задыхался и дрожал всем телом, лицо было искажено страхом.

— Встать! — прозвучала резкая команда.

Пристав лишь зажмурил глаза и помотал головой. Я всё ещё не могла пошевелиться и по-прежнему видела лишь ноги коменданта и конец ужасной дубинки, на которую он опирался.

— Встань и разденься! Это приказ! Живо! — снова выкрикнул комендант.

Пристав лишь трясся, не открывая глаз. Карающая рука вновь опустилась, одним движением разорвав рубашку у него на спине. Конец дубинки исчез из виду.

— Нет! — простонала я в пол, пытаясь повернуть голову. На этот раз получилось — я увидела красное свирепое лицо коменданта и поднятую дубинку.

— Нет! — снова выдохнула я, глядя ему в глаза, и его гнев обратился на меня.

— Молчать!

— Нет, не буду, — прошептала я. — Вы мой ученик, и я вам говорю: положите дубинку.

Лицо коменданта побелело от бешенства.

— Главный здесь я, понятно?

Я покачала головой.

— Вспомните йогу. Вспомните, что заставляет вас видеть его таким.

— Я всё вижу сам! И видел достаточно! — заревел он, занося дубинку для удара. Я рванулась вперёд, прикрыв пристава своим телом, как родное дитя, и ощутив под собой тёплую дрожащую плоть. В ноздри ударил запах перегара.

— Вон! Слезь с него! — теперь даже голос коменданта было трудно узнать, он вопил, словно ребёнок, зашедшийся в истерике.

— Вспомните наши уроки! — крикнула я.

— Нет, это ты запомни! — Дубинка ударила в пол рядом со мной.

Комендант всхлипнул и набрал в грудь воздуха… — БУДЬ ПРОКЛЯТА! — Дубинка опустилась на мою спину… — ТВОЯ! — Опустилась снова… — ЙОГА! — Опустилась в третий раз.

Мои глаза заволокла пелена боли, но я слышала, как, отбросив своё оружие, он с рыданиями выбежал на улицу. Я прислушалась к тёплому биению жизни в дрожащем теле, на котором лежала, ощутила горячую кровь, вновь заливающую израненную спину, и позволила себе расслабиться среди этого тепла. Через некоторое время пристав зашевелился. Он осторожно выбрался из-под меня, подполз на коленях к двери и уже снаружи обернулся, прижавшись к бамбуковым прутьям и вглядываясь сквозь них, словно сам был в тюремной камере, а я снаружи.

Я закрыла глаза и вернулась к книге Мастера, к тому месту, на котором остановилась ночью:

Воистину,

Вся наша жизнь

Есть страдание.
(II.15C)

Оглавление