Глава 22. Сосуд

Четвёртая неделя июля

Весь тот день я пролежала на животе в своей камере. Меня страшно мучила жажда. Наконец пришёл караульный, помог мне приподнять голову и дал напиться. Глаза у него были заплаканные, и он был один. Я заснула и проснулась лишь поздно вечером, услышав шаги, вернее, почувствовав их щекой, прижатой к полу. Послышался голос, это был пристав, но я была в таком состоянии, что уже ничего не боялась.

— Девочка, ты… не бойся меня.

Я попыталась взглянуть на него, но не смогла, увидев лишь глиняный кувшинчик и блюдце, которые он поставил на пол.

— Не шевелись, я всё сделаю, — продолжал он, бережно приподнимая мои волосы и отделяя их от засохшей массы крови и гноя, покрывавшей спину. Потом я почувствовала, как его пальцы отделяют от воспалённой кожи обрывки платья. — Сейчас будет больно, приготовься. Ничего не поделаешь, это нужно… Я умею… — сбивчиво проговорил он, — я знаю, как надо… как лечить, — и стал поливать мне спину остро пахнущей жидкостью.

Это была тростниковая водка, которая обжигала как огонь, но у меня не было сил даже кричать. Затем пристав взял блюдце и стал медленно накладывать на мои рубцы что-то холодное, такое холодное, как лёд на вершинах моих родных гор, распространявшее аромат сандалового дерева и свежего масла. Закончив, он прикрыл мне спину куском чистой белой ткани, встал и снова взял в руки кувшин. Вскоре я услышала бульканье — он выливал остатки водки в дырку в стене, служившую отхожим местом.

Потом его шаги стали удаляться. Я спокойно заснула, и мои раны начали заживать.

Комендант снова появился лишь на третий день. Первым делом он заглянул ко мне в камеру, где я сидела на полу, и спросил, достаточно ли я поправилась, чтобы дойти до кабинета и поговорить. Я молча кивнула.

Он сел за стол, я устроилась напротив, с трудом выпрямив спину.

Сделав вид, что не заметил, комендант начал. — Ну что ж, я ещё немного поразмышлял о тех идеях, и… — он осёкся, встретившись со мной взглядом.

— Вы думаете, господин комендант, что мы сможем так вот просто всё забыть и двинуться дальше?

Его лицо налилось краской, он потупился. Наступила неловкая пауза.

— Да, конечно… Я очень сожалею, что… что ударил тебя.

Через некоторое время наши глаза снова встретились, и я отвернулась к окну.

— Дело не в том, что вы меня ударили, — медленно проговорила я, собираясь с мыслями. — Главное не это… — и снова замолчала. — Дело не в вашей ошибке. Их делает каждый ученик, на то он и ученик. В противном случае и учитель бы не понадобился. Так что ошибки, подобные вашей, в порядке вещей, и настоящий учитель относится к ним спокойно. Нет, дело в другом… — Я задумалась, потом внезапно поняла. — Это то, о чём говорит Мастер в своей «Краткой книге»:

Другой способ —

Это попросить Мастера

О благословении.

(I.23)

— Другой способ… для чего? — поднял брови комендант.

— Другой способ достичь высших целей йоги: как раз перед этими строками Мастер Патанджали перечисляет некоторые способы достичь истинного счастья и физического совершенства. А потом вдруг он говорит: «Вы можете добиться того же самого, всего лишь попросив Мастера о благословении».

— Я думал, что Мастер — это он, — удивился комендант, — разве существует какой-то другой?

— Он говорит о том Мастере, который есть у каждого ученика: о его собственном учителе.

Я почувствовала, что в очередной раз задела гордость коменданта, а гордости ему было не занимать. Таковы, наверное, все способные ученики, и задача учителя в том, чтобы вытащить их гордость наружу, обработать хорошенько с помощью своей особенной дубинки и вложить обратно в сердце уже в виде здоровой уверенности. Этим мне и предстояло заняться.

Брови коменданта вновь поползли кверху.

— Ну, не знаю… — начал он, — не думаю, что мог бы называть тебя Мастером, ведь ты же ещё почти девочка.

— Нет, конечно, я не Мастер, — спокойно кивнула я, стараясь сдержать вспыхнувшие эмоции. Он удовлетворённо кивнул в ответ. — Но я… я ваш учитель.

Он подозрительно прищурился, ожидая подвоха. Действовать следовало осторожно.

— Ты меня учишь немного, это верно, — сухо признал он. — Но только потому, что я сам попросил тебя и сам организовал эти… эти, скажем так, встречи.

Я с трудом заставила себя улыбнуться. Он даже не назвал их занятиями.

— Выходит… то есть, вы хотите сказать, что на самом деле главный здесь вы, потому что вы сами решили заниматься, а меня просто использовали для занятий, фактически наняли, так что я просто… в каком-то смысле, я ваша служанка, а вовсе не учитель.

В его глазах зажглись злые огоньки. Он молчал. Похоже, я попала в точку.

— Вот в этом и есть главная проблема, — мягко сказала я, изо всех сил стараясь быть услышанной. — Видите ли, йога… йогу нельзя так изучать.

Будь это даже какая-нибудь дорогая школа, моя школа, куда вы приходите и платите за уроки, вы никогда не овладеете йогой, а я, как бы ни старалась, не смогу вас обучить, пока вы не станете относиться ко мне как к учителю, то есть с уважением, с глубоким уважением. Я не хочу сказать, что учителя — это некие совершенные существа, которым ученики должны слепо подчиняться. Каждый учитель — всего лишь сосуд, внутри которого находится нечто куда более высокое и прекрасное, чем его собственная личность. Вы знаете, что йога уходит своими корнями в далёкие, очень далёкие времена, она существовала задолго до того, как Мастер написал свою книгу. С тех пор эти знания передавались от учителя к ученику, переливаясь из сосуда в сосуд, в течение многих столетий. Они сохранялись не в книгах, а в живых людях, в словах, прикосновениях и мыслях, которыми те обменивались — ни одна, даже самая лучшая книга, на такое не способна. Значение книг огромно, они поистине бесценны, собирая в себе опыт, завоёванный за счёт усилий и страданий, ошибок и открытий многих поколений, — так насколько же ценнее живые слова учителя! Что бы мы ни думали о нём, как о личности, какие бы слабости и недостатки в нём ни видели, он для нас — единственная дверь в сокровищницу живого опыта бесчисленного множества его предшественников. Каждый учитель — даже такой молодой и неопытный, как я — несёт в себе знания, которые неизмеримо старше его самого. Мой сосуд наполнен тем же самым бесценным содержимым, которое когда-то влил в Мастера Патанджали его собственный Мастер, а он, в свою очередь, передал ученикам. В этом смысле я тоже Мастер, ваш Мастер, потому что я вас учу.

Комендант хотел что-то сказать, но я остановила его, подняв руку.

— Не поймите меня так, что я ваш наставник в религиозном смысле — вы не должны мне кланяться, делать подношения и всё такое прочее. Я лишь хочу сказать, что вы должны уважать меня — уважать не ради меня, а ради себя самого, как, например, вы уважали бы доктора, который лечит вас всю вашу жизнь, начиная с младенческих пелёнок… Так вот, когда пациент или ученик испытывает такого рода почтение или уважение к своему доктору или учителю, в какой бы области ни происходило обучение, в их отношениях возникает нечто особенное, происходит настоящее чудо. Мастер называет это «благословением». Вся энергия знаний и духовных ценностей, которые люди старательно накапливали из века в век, не давая угаснуть, передаётся следующему поколению и вспыхивает с новой силой. Вот тогда-то и происходит настоящее лечение, йога начинает работать. В противном случае, если вы будете относиться ко мне так, как сейчас — я не говорю о той ошибке в моей камере, а об уважении ко мне как к учителю, вашему учителю, — вы никогда не подниметесь на новый уровень. Однажды вы просто-напросто потеряете интерес к йоге и займётесь чем-нибудь другим, так и не почувствовав её настоящих возможностей. Не говоря уже о… — Я сделала паузу, давая возможность коменданту закончить самому.

— Не говоря уже о моих подчинённых, — вздохнул он, опустив глаза, — чью боль теперь стало ещё труднее… не замечать. Сила правды и гордость отчаянно боролись в его душе. Я с волнением ждала, молясь в душе за победу светлых сил. Прошло несколько минут, которые показались мне вечностью. Наконец глаза его прояснились, и я поняла, что мы победили.

— Караульный! — крикнул он.

Дверь распахнулась. Ввалившийся в неё караульный споткнулся и грохнулся наземь. Неловко поднявшись, он со смущённым видом отряхнул брюки.

— Господин? Э-э… прошу прощения.

— Ничего страшного. Пристав на месте?

— Так точно, господин! Э-э… вообще-то он тут рядом, за дверью… господин.

Комендант раздражённо закатил глаза.

— Пусть войдёт.

Караульный и пристав почтительно подошли к столу. Пристав был абсолютно трезв, но далось это ему, явно нелегко: лицо побелело, руки дрожали. Он украдкой покосился на дубинку, стоявшую в углу.

— Значит, так… — начал комендант. — Я… мне нужно кое-что сказать, и вы… В общем, я хочу объявить это сейчас, чтобы и вы тоже слышали.

Застыв на месте, его подчинённые молча кивнули. У меня было впечатление, что за всё время службы они впервые беседовали вот так, втроём.

— Итак, — продолжал комендант, — я хочу сказать, что… э-э… — судорожно сглотнув, он перевёл дыхание, поднял голову, глядя то ли на потолок, то ли куда-то дальше, потом, решив шись, быстро проговорил: — Я хочу сказать в вашем присутствии, что глубоко сожалею о том, что случилось в тот день, когда… когда я вышел из себя и… — Он снова запнулся. Я хорошо понимала, как ему трудно. — Взял дубинку и ударил… моего учителя… — Главное было сказано, остальное пошло легче. — Моего учителя… э-э…

Он резко остановился, поморщившись. Мне стало страшно, я бросила взгляд на вытянувшихся в струнку подчинённых, они тоже с опаской взглянули на меня.

— Послушай, — выпалил комендант, — послушай, я даже не знаю твоего имени!

От неожиданности я даже не сразу ответила.

— Ну… Пятница.

— Да нет же! — рассердился он. — Какой сегодня день, я знаю! Имя! Как тебя зовут? 112

— То есть… я хочу сказать… — смущенно пробормотала я, — это меня так зовут… Пятница.

Комендант непонимающе наморщил лоб. Потом до него, наконец, дошло.

— Ах, вот оно что! — рассмеялся он. — Ну ладно, в общем, вы поняли, — повернулся он к подчинённым, — что я… я извиняюсь… извиняюсь перед Пятницей — моим учителем.

Двое мужчин стояли, раскрыв рты от изумления. Обретя прежнюю уверенность, комендант заорал:

— Эй, вы! Вам что, нечего делать? По местам, живо! Крутом, марш!

Караульный и пристав вывалились в дверь также поспешно, как и вошли. Мы с комендантом занялись забиранием и отдаванием, а потом я назначила ему серию упражнений, которые должны были заставить его тело ныть не меньше, чем моё.







 


Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх