— 3—

Воронин стал первым футболистом, с которым я познакомился.

Произошло это в июле шестьдесят четвертого года. А могло произойти шестью или семью годами раньше. Мой младший брат, купавшийся в пятьдесят шестом-пятьдесят седьмом годах в местном пруду чаще, чем я, вспоминает, что видел Валерия в Переделкине в те как раз годы. Он приезжал на пруд с девушкой — брат утверждает, что девушка была балериной. Но я никогда не спрашивал Воронина, кто была девушка — будущая ли жена, возлюбленная ли, с которой, как строго вспоминают заводские начальники, летал он в разгар футбольного сезона в Сочи, а потом, опять же по слухам, окольцовывающим знаменитость, встречался накануне автомобильной катастрофы, оборвавшей спортивную карьеру. Мне не избежать здесь вторжений в личную жизнь Валерия — иначе кто бы стал по нынешним бесцеремонным временам читать книгу о выдающейся личности? Я и такого бы читателя не хотел разочаровать, тем более, если это послужит продолжению воронинской славы. Но боюсь все же разочаровать, предположив, что занимавшие немало места в его жизни женщины не уводили Валерия из футбола в скандальную хронику. В смелом, щедром, а порой и безоглядном, с известным риском для дела, которому он профессионально служил, общении с женщинами он подсознательно, наверное, искал гармонии своего футбольного образа с образом всей остальной жизни, которую надеялся вести с тем же искусством, что и мяч. В этом непозволительном на тот момент максимализме, скорее всего, и таились случавшиеся с ним неприятности и беда. Беда, я утверждаю, а не вина…

Не знаю: лучше ли было бы для книги о нем, узнай я Воронина во времена, когда он только начинался как футболист? Не думаю: впечатление от знаменитого человека сильнее, внимание к нему мгновенно обостряется — и дистанцируешься для рассмотрения правильнее, хотя и делаешь массу ненужных, досадно суетливых движений.

Я встретился с Валерием в лучшую для него пору. И могу судить не понаслышке о понесенных им потерях.

Тем не менее, мне немного жаль, что юность воронинскую я восстанавливаю, связывая отдельные его реплики и замечания, в разные годы произнесенные. Мне никогда не приходилось интервьюировать Валерия в качестве журналиста — в период особо близкого нашего знакомства я не был работником печати. И разговоры наши не предназначались для фиксации.

Отец Воронина работал в Переделкине директором так называемого писательского, крошечного, по типу сельпо, магазина. Я не знал, чей он отец, — и внешне не запомнил его. Валерий говорил мне, что до войны папка заправлял всей торговой сетью, кажется, в Одессе. Но сильно погорел — и в дальнейшем до командных высот не поднимался. Хотя на посту директора писательского магазина выпивал с Фадеевым, чья дача была от магазина в нескольких шагах, что характеризует папу будущей знаменитости как человека боевого. Думаю, однако, что работал он в дачной местности с большой осторожностью. Судя по воронинским рассказам, достатка в многодетной семье в предфутбольные годы Валерия не ощущалось.

Воронин-старший понимал в футболе. Рано заметив способности сына, он вспомнил, что служил в армии с Бесковым, восстановил знакомство — и сводил к нему шестнадцатилетнего Валерия. И Валерий сразу пришелся Бескову по требовательной тренерской душе — возглавив «Торпедо», Константин Иванович определил сына сослуживца в дубль.

Жила семья Ворониных тогда на Калужской. Футбол Валерия романтически начинался не столько во дворе, сколько в Нескучном саду. И опять в его футболе, если станешь искать женщину, — не ошибешься. Рассказывая мне как-то об играх с мячом в детстве, Воронин почему-то не вспомнил никого из партнеров по двору, кроме двух девочек, уходивших с ним в сад — и помогавших ему самостоятельно отрабатывать приемы, показанные ему на тренировках на «Химике» тренером. Стадион «Химик» стоял на берегу Москвы-реки напротив Парка Культуры. Способному юноше немедленно выдали бутсы, но он их жалел — и предпочитал тренироваться в собственной обуви. Между прочим, на «Химике» Валерий познакомился с будущим игроком трех команд мастеров испанцем Мишей Посуэлло. Партнерами на поле они были недолго, но развлекались очень часто вместе. Они очень подходили друг другу и в чем-то были похожи. Воронин подозревал в себе южную кровь, что отвечал о его теориям о невозможности настоящего футбола в северной стране — к отечественным звездам, даже к Яшину и Стрельцову, которым отдавал, конечно, должное, он относился с некоторым скепсисом, во всяком случае, в реестре личных симпатий ставил их ниже испанцев или латиноамериканцев. Он вообще удивительно вкусно, чувственно произносил фамилии иностранных звезд — и тех, между прочим, кому сам, на мой взгляд, не уступал.

Не знаю: насколько глубоко понимала в футболе мама Воронина. Я с ней познакомился, когда навещал Валерия в больнице. Она посмотрела на меня, сразу определив: «Вы не из команды» — значит, всех, кто играл с ее сыном, она в лицо знала.

Из всей семьи Валерий больше всего любил старшую сестру Валю. Она его, по всему видно, тоже — и, допускаю, не уйди она из жизни раньше брата, вдруг бы и помогла она ему в очередной раз выкарабкаться-выцарапаться из той безнадеги быта, что угнетала Воронина все последние годы его существования.

На стадион Валерий впервые попал с Валиным мужем — офицером органов. В детстве Воронин болел за «Динамо», как и Валентин Иванов. И только Стрельцов рос приверженцем «Спартака».

Оглавление