• 1. ИЗУЧЕНИЕ ДЕЛА
  • 2. СУЩЕСТВО ЗАЩИТЫ
  • 3. СОБИРАНИЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ
  • ГЛАВА II. ПРИГОТОВЛЕНИЕ К ЗАЩИТЕ

    1. ИЗУЧЕНИЕ ДЕЛА

    Подготовка защиты должна, конечно, начинаться с изучения дела. Предупреждаю, читатель, что и на этот раз первый мой совет покажется скучным и ненужным; сомневаюсь, чтобы вы последовали ему. Но это ваше дело; мое – сказать то, что я знаю. Поэтому говорю: перепишите собственноручно все дело от первого до последнего листа, не упуская и бумаг, не подлежащих оглашению. Единственное исключение – это печатный текст бланков следователя; то, что в них вписано, также необходимо переписать. Советую изготовить копию дела в таком виде, чтобы ее страницы совпадали со страницами следственного производства, чтобы в судебном заседании перед вами было такое же дело, какое лежит на столе перед председателем: при этом условии вы будете таким же хозяином дела, как и он; иначе будете игрушкой в его руках. При этом условии для вас не будет таких неожиданностей, которые вы могли предупредить. Нельзя предугадать заранее всех мелочей, которые на судебном следствии могут вдруг оказаться решающими; поэтому надо знать все, что только можно знать. Судьба подсудимого может зависеть от одного слова, от одной буквы. Вам придется переписывать акты полицейского дознания, написанные часто неразборчивым почерком, заключающие объяснения свидетелей, не допрошенных следователем. Это очень скучно, но защита не развлечение, а ответственный труд. Спишите все. На судебном следствии может неожиданно промелькнуть намек на обстоятельство, разъясненное в этих записях. Оглашение их невозможно, но, зная факты, вы будете иметь возможность задать несколько таких вопросов наличным свидетелям, которые приведут к цели. В начале протокола допроса свидетеля у следователя излагаются сведения о его возрасте, исповедании, происхождении, судимости и прочее. И это следует выписать, ибо каждое из этих обстоятельств может неожиданно оказаться имеющим значение так же, как и время допроса свидетеля, осмотра преступления или экспертизы. Предположим, что один из важных свидетелей обвинения не явился по законной причине и на суде оглашено показание, данное им у следователя. Один защитник будет распространяться о недостатках письменных показаний и преимуществах устного допроса; он может говорить много и умно, но прокурор возразит, что свидетель был предупрежден о присяге и за неимением указаний на его слабоумие или лжесвидетельство суд не имеет оснований сомневаться в его словах. Другой защитник сначала укажет, что свидетелю было, как видно из акта его допроса, восемь, пятнадцать или девяносто лет, и тогда уже приведет те же соображения, что и первый: они будут казаться взятыми из дела, а не притянутыми со стороны. Осмотр пожарища, произведенный следователем над горящими угольями, – одно доказательство; тот же осмотр через день или спустя две недели – совсем другое, и т.д.

    Конечно, в больших делах будут встречаться и бумаги, явно лишние для защиты. Но, оставляя эти бумаги в стороне, надо помнить, что это уже непоправимо, и потому во всех сомнительных случаях надо снять копию. Однако, скажет читатель, хорошо, если дело не велико, если в нем каких-нибудь двадцать – тридцать листов; их можно переписать в несколько часов. А если в деле несколько томов, да в каждом томе 150 – 200 листов? Переписка потребует нескольких дней. Тем лучше; тем важнее, чтобы все было вами переписано. Тем важнее, потому что большое дело труднее изучить, чем маленькое, а знать его надо так же хорошо. Тем лучше, потому что переписка принесет вам тем большую пользу, дольше задерживая вас над делом. Не пугайтесь этой работы. Следователь трудился несравненно больше вашего; не жалейте потраченного времени и отнюдь не считайте его потерянным. Имейте только под руками особую тетрадку для записи всех вопросов, недоумений, соображений и догадок, которые промелькнут у вас в голове во время переписывания. Ни в каком случае не поручайте этой работы товарищу или помощнику, не говоря уже о наемном писце; никому, кроме себя, в этом доверять нельзя. В деле иногда встречаются пространные, часто безграмотные объяснения потерпевшего или подсудимого; они также заслуживают самого внимательного изучения как исходящие от людей, всего ближе знакомых с обстоятельствами дела. С течением времени собственные наблюдения дадут вам доказательства того, что я здесь утверждаю; пока примите мои слова на веру.

    То же надо сделать и по отношению к вещественным доказательствам. Необходимо прочесть их, ничего не пропуская, ибо следователи часто пропускают многое. Все, что может иметь значение, надо переписать. Своими словами никогда не пишите: это источник ошибок. Иногда недостаточно списать содержание бумаги, надо сделать снимок с нее, сохранив расположение строк, переносов, изгибов бумаги. Не оставьте ни единого клочка, не осмотрев его с обеих сторон, особенно в делах о подлогах. Дневники, частные письма, черновые заметки – все надо прочесть от первой до последней строчки. У меня было в руках письмо, в котором один из подсудимых после ряда озлобленных обвинений против другого, между прочим, написал: «Не узнаю себя в этом письме». В руках небрежного следователя эта фраза могла проскользнуть не замеченной и не попасть в акт осмотра; между тем ясно, что она подрывает доверие ко всем предшествовавшим нареканиям писавшего на другого подсудимого. Мне часто приходилось наблюдать, как защитник, не зная вещественных доказательств, топтался на месте среди беспомощных догадок, тогда как, зная, мог бы утверждать определенные факты. «Как председатель суда, – говорит А. О. Кони, – я бывал не раз свидетелем прискорбных сюрпризов, которые создавались для сторон во время судебного заседания вследствие незнакомства их с тем, что содержится в непросмотренных ими пакетах и свертках, лежащих на столе вещественных доказательств».

    Итак, если в деле есть письменные доказательства или приложены подлинные производства других учреждений, скажите себе, что ключ к уразумению неясного заключается в них; вглядывайтесь и вчитывайтесь в эти бумаги. Не забудьте также перечесть всю переписку в так называемом производстве суда; и там могут оказаться полезные или опасные указания.

    К судебному следствию надо готовиться с пером в руке; все заметки вести в таком порядке, чтобы сразу находить в них все нужное. Те или иные приемы в распределении данных дела в своих заметках зависят от личных ваших привычек; если подсудимый обвиняется в нескольких преступлениях, надо с самого начала завести соответственное число отдельных тетрадей и по мере чтение актов следствия записывать в каждую все, что относится к данному обвинению. Эти записи можно делать без особых подробностей, но обходиться совсем без них не следует: иначе вы растеряете материалы, относящиеся к отдельным обвинениям.

    Если подсудимый передаст вам какие-нибудь бумаги для представления суду, то надо с каждой из них снять копию и иметь ее под руками во время судебного следствия и прений. Если свидетелей много, советую составить особый список их по алфавиту с обозначением всех листов дела, в коих заключаются их показания; это очень поможет вам при изучении дела.

    Система – основное условие подготовительной работы.

    В производстве следователя материалы дела накопляются в случайном порядке их поступления; в протоколах перемешаны обстоятельства, относящиеся к отдельным обвинениям и событиям. Иногда подробность, изменяющая весь характер свидетельского показания или степень его достоверности, попадает в заключительные слова затерянного где-нибудь дополнительного допроса без указания на первоначальный. Ссылки на приложение и вещественные доказательства делаются в самых неопределенных выражениях; при этом дело загромождено всяким сором, в котором трудно находить существенные данные; одним словом, оно напоминает плюшкинскую кучу. Из этой кучи надо составить отчетливый геометрический чертеж. Итак, карандаши, чернила, клей, ножницы, стопа бумаги, тетради, конверты – вот ваше вооружение. Та или иная система в распределении данных предварительного следствия зависит, повторяю, от вашего выбора, но только система оградит вас от недосмотров и даст возможность действительно использовать дело в полной мере в целях защиты. Заведите для каждого свидетеля отдельную тетрадку, запишите туда все существенные факты, им удостоверяемые, и его характерные выражение, показания других свидетелей, подтверждающих и опровергающих его рассказ, выдержки из вещественных доказательств, к нему относящихся, и перечень вопросов, которые ему следует задать. Для каждого значительного события также заведите отдельную тетрадь; запишите туда соответствующие части свидетельских показаний, отметьте соответствующие вещественные доказательства, запишите соображения, связанные с этим событием в пользу обвинения и в пользу защиты. Отбрасывайте ненужное и старайтесь как можно короче и отчетливее излагать существенное. Но ведь это будет повторением тех же данных на разные лады? Вот именно. Это бесплодная работа? О, нет! Повторяю, вы усвоите и запомните обстоятельства дела и узнаете его вдоль и поперек. Это не бесплодный труд, а залог успеха. Если можно, вы должны знать дело лучше всех; если нельзя, то не хуже председателя и обвинителя. Если ваш противник будет настоящий прокурор, вы увидите, что он знает дело именно вдоль и поперек, помнит не только страницы, но и внешний вид каждой бумажонки, знает, сколько раз и когда допрошен каждый свидетель, где встречаются недомолвки и где попадаются описки в актах следователя. Вот опасный противник. Таким должны быть и вы. Такая работа будет отнимать невероятное количество времени? Разумеется. Так что же? Ведь вы защитник. Ваш досуг принадлежит не вам, а подсудимому.

    2. СУЩЕСТВО ЗАЩИТЫ

    Чтобы знать, в чем должна заключаться защита, надо прежде всего знать, в чем состоит обвинение. Это указание может показаться смешным. Однако его нельзя назвать лишним. Это видно из следующего невероятного случая. Профессор университета, член Государственной Думы, был предан суду по 3 п. 10344 и 10345 ст. ул. о нак. Ему вменялось в вину помещение в газете, коей он был редактором, ложных сведений о действиях властей и войск при подавлении вооруженного восстания в 1907 г. в провинции и в оскорблении воинских частей. Защитником был профессор уголовного права в одной из наших столиц. Указанные две статьи уложения, как известно, существенно отличаются по своим карательным последствиям. По 10344 ст. виновному может быть назначен или штраф, или арест, или тюрьма от 2 до 8 месяцев; по 10345 ст. – только тюрьма от 2 месяцев до 1 года и 4 месяцев. При этом т.к. в этой последней статье определены не только род и степени наказания, но и высшая и низшая его мера, то за силою 148 ст. улож. суд обязан назначить виновному наказание в этих же границах и не имеет права переходить к низшему роду наказания по 134 и 135 ст. Другими словами, если подсудимый признан виновным по этой статье, ему не миновать тюрьмы. Столь тяжелое положение подсудимого, конечно, должно было быть известно его защитнику. По оглашении обвинительного акта последний заявил суду, что подсудимый признает себя ответственным за содержание статьи. Скажите, читатель, могли ли судьи догадаться, что этим заявлением подсудимый признавал себя виновным не в тех деяниях, которые вменялись ему в вину по обвинительному акту, а в менее тяжком преступлении? После этого защитник, отказавшись от допроса свидетелей, просил суд приобщить к делу две представленные им книги для оглашения напечатанных в них официальных документов. Так как это были издания неофициальные, то суд отказал в этом ходатайстве. В прекрасно сказанной речи защитник подробно разобрал содержание статьи, возражал против обвинения в намеренном извращении фактов, доказывал отсутствие у автора умысла на оскорбление войск и коснулся напряженного общественного настроения, господствовавшего во время появление статьи, как основания к возможному уменьшению наказания. Все эти соображения заслуживали внимания, но не опровергали состава обоих преступлений, т.к. по толкованию сената под 10344 ст. подходит распространение в печати фактов не только заведомо ложных, но и явно неправдоподобных и впоследствии оказавшихся ложными, а оскорбительные выражения караются по 10345 ст. независимо от намерения обвиняемого. Суд признал указанные защитником смягчающие обстоятельства; но вместе с тем, находя, что высокое образование и видное общественное положение подсудимого вдвойне обязывало его соблюдать уважение к власти в его литературной деятельности, судьи назначили ему наказание в средней мере. Спустя несколько дней мне пришлось говорить об этом деле с одним родственником осужденного. Каково было мое удивление, когда собеседник, не подозревая значения своих слов, сказал мне: он, т.е. подсудимый, сам развел руками, когда увидал эту статью в своей газете. Статья была напечатана без его ведома! За то, в чем он был действительно виноват, он подлежал ответственности не по 10344 и 10345 ст. улож., а по 1044 ст. По этой статье редактор газеты за «допущение по неосмотрительности выхода в свет такого номера издания, в содержании которого заключаются признаки преступного деяния», наказывается денежным взысканием не свыше 500 рублей. Защитник не заикнулся об этом. Он не заметил, что подсудимому вменялись в вину умышленные деяния, а не простой недосмотр, и вследствие этой ошибки подсудимый вместо штрафа в 250 рублей был присужден к тюремному заключению на восемь месяцев. В судебной палате он был оправдан.

    Не надо говорить лишнего. Подсудимый обвинялся по 9 и 1647 ст. улож. Защитник говорил de rebus omnibus et quibusdam aliis и только в самом конце речи догадался сказать, что гигантский замок, предъявленный присяжным, не мог быть сломан голыми руками, а между тем ни на месте преступления, ни у подсудимого, схваченного у самой двери чердака, никаких орудий взлома не оказалось. К чему было говорить все прочее? Пустословие могло только ослабить внимание присяжных к неопровержимому и потому единственно нужному соображению. Чем сложнее дело, тем хуже такие ошибки.

    Во всяком деле существо обвинения бывает определенно указано в обвинительном акте или в определении о предании суду. В чем же должна заключаться защита? Ответ на это выяснится, пока вы будете изучать дело. Скажу прежде всего, в чем состоит основное требование. Защита должна быть верная; защитник всегда должен быть прав. Но это невозможно, воскликнет читатель. Иногда бывает прав защитник, иногда прокурор. Как можно быть правым всегда? Это совсем не трудно. Не нарушайте здравого смысла и не искажайте закона.

    Вот и все. Защитой я называю спор против обвинения и вопреки ходячему мнению думаю, что бывают такие дела, в которых настоящей защиты быть не может. Если виновность подсудимого несомненна, а преступление по закону наказывается справедливо или даже недостаточно строго, о чем же спорить законнику? В таких делах возможно пустословие, но не защита. Один из наших криминалистов рассказывает такой случай. Подсудимый обвинялся в причинении в состоянии раздражения тяжкого увечья семнадцатилетней девушке. Он в течение продолжительного времени преследовал ее настойчивыми предложениями жениться на ней. Она, не любя и не доверяя ему, на все его настояния отвечала отказом. При последней встрече с нею на улице, в присутствии свидетелей, он, повторив свое предложение, опять получил отказ и тогда, вынув из кармана нож, ударил им девушку прямо в глаз и проколол его. По объяснению эксперта, потеря зрения на этот глаз ввиду возможности сочувственного воспаления здорового глаза угрожала полной слепотой потерпевшей. Подсудимый был бездельник и пьяница, пострадавшая – безупречная девушка. «Присяжные, – говорит автор, – молча следили за тем, как постепенно восстанавливалась перед ними картина проявления такой выдающейся злостности по отношению к не повинной ни в чем потерпевшей. Они не предлагали ни одного вопроса свидетелям и подсудимому, ни вопросов, клонящихся к выяснению прошлой жизни его, нередко интересующей судей совести, ни вопросов, указывающих на их стремление установить, в какой степени возможно исправление подсудимого в будущем. Они оживились только, когда им были разъяснены наказания, положенные в ст.1480 улож. о наказ., но это было оживление, сопровождавшееся явным изумлением и разочарованием. А впоследствии, после постановления, на основании вердикта присяжных, приговора с определением наказания, заключавшегося в полуторагодичных арестантских отделениях, – высшей мере, указанной в законе, они с недоумением вспоминали другое дело, по которому подсудимый, отбывший наказание, – первое за кражу сапог ценою в два рубля и второе за кражу кофты стоимостью в один рубль, – был приговорен за кражу столового ножа из трактира к лишению всех особенных прав и преимуществ и отдаче в исправительные арестантские отделения на два года, и сравнивали это наказание с той недостаточной, по их мнению, мерой ответственности, которая была назначена за такую выдающуюся жестокость и за такой непоправимый вред, причиненный потерпевшей, так возмутившие общественную совесть[1] ».

    Возможна ли в таком деле справедливая защита, направленная к спору о виновности? Конечно, нет. Обязанность защитника ограничивается наблюдением за тем, чтобы во время подготовительных по суду распоряжений и на судебном следствии не было нарушений процессуальных прав подсудимого. Но, оставляя в стороне такие сравнительно редкие случаи, я утверждаю, что во всяком ином деле возможна верная, правая защита, если только защитник сумеет разумно и справедливо ограничить свою задачу. Предположим, что в состав преступления входят признаки а, b, с. Первые два установлены с очевидностью, третий допускает спор, фактический или юридический, по соображениям d, e, f, g. Сколько бы ни распространялся защитник об этих соображениях в границах здравого рассудка и правдоподобия, защита останется правильной, хотя бы и оказалась безуспешной. Предположим, что подсудимый обвиняется в умышленном поджоге, сопровождавшемся многочисленными человеческими жертвами, и возраст его с точностью не установлен. Защитник разумными соображениями доказывает, что поджог произошел по неосторожности подсудимого и что последний не достиг совершеннолетия (144 ст. ул. о нак.). Как бы ни решили присяжные и судьи, защита останется правильной. Предположим, что спор идет только о толковании закона, и сенатские решения дают противоречивые указания. Если защитник остановится на явно случайном решении, защита будет неверной; если с обеих точек зрения сенатом высказаны серьезные соображения, защита останется правильной, хотя бы присяжные или судьи и не согласились с защитником. Итак, надо ограничить свою задачу пределами разумной и справедливой возможности.

    Я помню одно тяжелое дело. Подсудимый обвинялся в убийстве матери. Защитником был молодой помощник присяжного поверенного. Его появление перед судом в таком деле, где от четырех слабых косвенных улик зависела бессрочная каторга, встревожило судей. Но когда присяжные удалились для совещания, товарищ председателя подошел к защитнику и, пожав ему руку, сказал: «Если оправдают – это всецело ваша заслуга; если обвинят – имеете право сказать себе, что сделали все, что могли сделать».

    В чем заключались заслуги защитника? Он не сбил ни одного свидетеля – они говорили правду; не привел какого-нибудь остроумнейшего довода – таких и быть не могло по несложности фактов; не блистал риторическими красотами – они были бы неуместны. Но он не задал ни одного неудачного вопроса, не привел ни одного неверного или вымышленного соображения, и он говорил с уверенностью в справедливости того, что утверждал: виновность подсудимого не была доказана. Он достиг следующего. После речи обвинителя присутствовавшие испытали чувство подавленности перед тем, что казалось очевидным и бесспорным; казалось, не было в зале ни одного человека, который мог бы возразить против фактов. Речь защитника показала, что это было ложное впечатление. Присяжные увидали перед собою человека, который сумел ответить на обвинение так, что все, им сказанное, осталось неприкосновенным и после возражения товарища прокурора. Он сказал, что разумные сомнения возможны, и это его положение оказалось неуязвимым. Другое последствие превосходной защиты заключалось в том, что заключительное слово председателя явилось не опровержением, а подтверждением защиты. Председатель не мог не сказать, что рассуждения защитника заслуживали полного внимания, так же как не мог не указать установленных против подсудимого доказательств. Это была настоящая защита. Присяжные видели перед собою justum ас tenacem propositi virum, – не мальчика, но мужа, уверенного в своей правоте и настойчивого в своей задаче.

    Общая система защиты зависит, конечно, прежде всего от подсудимого. Он может признать себя виновным вполне, или в менее тяжком преступлении, чем указанно в обвинительном акте, или вовсе отрицать свою вину. Во многих случаях это отрицание будет явной ошибкой, и защитник сумеет предупредить его об этом. Некоторые указания в этом отношении приведены мною ниже в главе о подсудимом. Но общих правил о том, насколько можно требовать откровенности последнего, насколько защитник должен подчиняться подсудимому, насколько стараться подчинить его себе в подготовке защиты, я установить не берусь. Изучив дело и обдумав возможные шансы, молодой защитник может посоветоваться с опытным старшим товарищем во избежание какого-нибудь грубого промаха. Но прямого ответа на свои со мнения не должен искать у других. Только те, кто знает все обстоятельства дела, т.е. защитник и подсудимый, только они и могут решить вопрос о системе защиты.

    Как быть, если подсудимый будет требовать, чтобы вы доказывали его полную невиновность, тогда как вы находите возможным только смягчить состав преступления или добиваться снисхождения? Если предполагалась защита по соглашению, вы откажетесь; если назначены судом, будете защищать по своему разумению: подсудимый останется недоволен, но вы будете правы как перед собою, так и перед ним.

    Другое основное правило заключается в следующем: опровержение явно несостоятельных частей обвинения не должно входить в систему защиты. Если обвинение явно преувеличено, например кража с перочинным ножом в кармане названа вооруженной, нанесение смертельных повреждений без указаний на желание лишить жизни пострадавшего – намеренным убийством и т.п., то спор в этом отношении является лишним, а при неумении оратора избегать обоюдоострых соображений может повредить подсудимому. В таких случаях защитнику следует только сказать, что он не считает уместным отнимать время суда на разъяснение того, что понятно само собою. Это и будет наиболее убедительным возражением. Отсюда следует, что если в меньшем объеме обвинение вполне доказано, а в большем – явно несообразно, то защиты как борьбы также не существует, и роль защитника опять сводится к ограждению процессуальных прав подсудимого. Все прочее будет пустословием.

    При каждой новой защите надо внимательно перечесть как статью уложения, указанную в обвинительном акте, так и другие законы, могущие имет отношение к делу. Хотя бы вам казалось, что вы знаете их наизусть, перечтите их непременно. Исход дела может зависеть от одного слова. Суд разбирал в апелляционном порядке дело о безпатентной торговле спиртными напитками. Подсудимый был осужден уездным членом за тайную продажу водки и пива в распечатанной посуде. В апелляционной жалобе он признавал себя виновным лишь в продаже крепких напитков в запечатанных бутылках и просил о соответствующем уменьшении наказания, т.е. о замене восьми месяцев тюрьмы штрафом. Со стороны обвинения был один свидетель, урядник, удостоверивший, что в чайной лавке подсудимого водку и пиво пили ежедневно; при обыске у него было обнаружено два ящика пива и несколько дюжин бутылок водки. Со стороны защиты было вызвано несколько местных крестьян. Каждый из них заявлял, что покупал водку у подсудимого, но всегда в запечатанной посуде. Каждого председатель спрашивал, где пил он купленное пиво или водку, и каждый, не задумываясь, отвечал: в чайной подсудимого. По окончании судебного следствия молодой защитник в немногих словах объяснил суду, что добросовестные показания свидетелей вполне выяснили дело и остается только исправить ошибку уездного члена и применить к деянию подсудимого 1 ч. 1112 ст. улож., а не 2 ч. той же статьи, соответственно уменьшив наказание. Дело действительно было вполне ясно, и суд через несколько минут огласил резолюцию, утверждавшую приговор первой инстанции. Если бы защитник прочитал закон, он мог бы заметить, что 2 ч. 1112 ст. карает не только продажу спиртного в запечатанной посуде, но и распивочную продажу.

    Лучшая защита – это защита законом. Она не всегда ведет к полному оправданию, но ее преимущество заключается в том, что, если защитник нашел юридически верное положение, оно обязательно для судей.

    21 июля 1903 года Лариса Комарова пришла в ренсковый погреб запасного ефрейтора Михаила Васильева, помещающийся в доме № 7 по 12-й линии Васильевского Острова, и потребовала от Васильева по имевшейся у нее долговой расписке этого последнего уплаты 100 рублей денег, которые Васильев не доплатил ей за купленный у нее винный погреб. Взяв от Комаровой свою расписку как бы для обозрения ее, Васильев на глазах Комаровой разорвал ее на мелкие куски и предложил Комаровой удалиться, так как теперь все расчеты между ними покончены. На суде подсудимый признал приведенные выше факты. Прокурор отказался от судебного следствия. Защитник потребовал допроса одной Комаровой. Она показала, что Васильев уплатил ей долг и что она простила его. Защитник указал присяжным, что расписка была уничтожена подсудимым не из желания уклониться от уплаты, и просил их отвергнуть корыстную цель. Присяжные так и сделали, и так как уничтожение документа без корыстной цели (1622 и прим. к 1625 ст. ул.) преследуется не иначе, как по жалобе потерпевшего, а Комарова простила Васильева, то суд освободил его от наказания.

    Двадцатилетний приказчик крупного торгового дома растратил за несколько месяцев более 5000 рублей. Он признал себя виновным и обязался возместить убытки своих хозяев. Защитник доказывал легкомыслие и громил преступный соблазн, в который богатые люди ввели «молодого мальчика». Председатель сказал по этому поводу: «Лучше, вероятно, было бы оставить такого мальчика без работы – бросить его на улицу! А ему дали хороший заработок: сначала пятнадцать, потом двадцать и наконец пятьдесят рублей». При деле находилась копия доверенности, выданной подсудимому уполномоченным торгового дома; он имел право заключать всякого рода сделки и получать по ним деньги без ограничения суммы. Отчего не сказал защитник, что самый закон – ст. 38 уст. торг. – воспрещает выдачу доверенностей несовершеннолетним приказчикам и разрешает давать им в распоряжение товар не более как на тридцать рублей? Нарушение этого правила хозяином не освобождает виновного приказчика от уголовной ответственности (реш. 1875 г. № 116), но это обстоятельство не могло бы не иметь известного значения для присяжных. Не надо было говорить о соблазне, а следовало сказать о допущенной ошибке и просить их в деянии подсудимого также признать ошибку, хотя и преступную и достойную наказания, но в меньшей мере.

    По особым правилам улож. о нак. о поджоге деяние виновного признается покушением, когда пожар был потушен в самом начале. На основании 3 п. 1610 ст. покушение наказывается как оконченный поджог, если виновный скрылся или, «оставаясь на месте, ничем не доказал раскаяния в своем поступке». На основании ст. 1606 – 1609 это наказание колеблется между арестом, исправит отдел. и каторгой от 4 до 20 лет или без срока. В противоположность этому жестокому правилу 1 п. 1610 ст. предоставляет суду право ограничить наказание тюрьмою на 4 – 8 месяцев без ограничения прав, если пожар потушен самим «раскаявшимся» виновным или призванными им на помощь людьми. Это, конечно, бывает очень редко, и защитник может доказывать это только при исключительно благоприятных обстоятельствах. Но 2 п. 1610 ст. представляет возможность без труда спасти подсудимого от каторги. В этой части статьи предусмотрены случаи, когда пожар потушен не по известию поджигателя и не им призванными людьми; таким образом, 2 п. 1610 ст. отличается от 3 п. 1610 отсутствием отрицательного признака: «ничем не доказал раскаяние»; наказание по 2 п. – арест. отд. от 3 до 31/2 лет; выбор между 2 п. и 3 п. предстоит суду всякий раз, когда поджигатель застигнут на месте; ясно, что защитник должен объяснить присяжным эту опасную для подсудимого дилемму: каторга или исправительное наказание зависит от того, усмотрел ли околоточный надзиратель или десятский в поведении виновного «доказательство раскаяния».

    Не вынуждайте судей изобличать вас в юридической безграмотности.

    Подсудимый украл у хозяина три вексельных листа с подписью, вписал в двух из них текст и предъявил их к протесту. Он был предан суду по ст. 1157 и 1160 ст. ул. о нак. и на суде признал себя виновным. Защитник просил об оправдании, объясняя присяжным, что это было похищение документов, ничего не стоящих, и что заполнение текста подписанного вексельного листа не может быть подлогом.

    Подсудимая обвинялась по 2 ч. 224 ст. ул. Суд предложил вопрос присяжным в следующих выражениях: виновна ли крестьянка Марфа Дмитриева в том, что тайно похитила из незапертой часовни медную лампаду, освященную употреблением при богослужении? Присяжные ответили: да виновна, но лампада не была освящена. Прокурор дал заключение о применении 226 ст., защитник не возражал. Если бы он был внимателен к своим обязанностям, он заявил бы суду, что подсудимая может быть наказана только по 229 ст., потому что в вопросе суда был пропущен существенный признак святотатства – принадлежность похищенного предмета к церковному имуществу; другими словами, вместо четырех лет тюрьмы с ограничением в правах она подлежала не более как шестимесячному заключению. Если бы суд не заметил своей ошибки, она, вероятно, не была бы исправлена и в кассационном порядке за отсутствием протеста и жалобы, и Дмитриева просидела бы лишних три года в тюрьме.

    Чтобы судить о том, как часты и разнообразны бывают ошибки неопытных людей, предлагаю читателю остановиться на следующем случае. Пьяная старуха Олимпиада Козлова подожгла из мести нежилой сарай своей соседки. Постройка сгорела, сгорело сложенное в сарае сено и другое имущество, всего на 600 рублей; страховое вознаграждение было выдано в сумме 25 рублей. В обвинительном акте было намеренно опущено указание на близость подожженной постройки к жилым избам селения, и Козлова была предана суду по 1 ч. 1609 ст. ул. Защитник спросил потерпевшую, на каком расстоянии от обитаемых строений находился сожженный сарай; свидетельница ответила: в трех саженях, а то и трех не будет. Тот же вопрос был задан со стороны защиты и следующей свидетельнице. И это перед уездными присяжными! Две ошибки. Старуха была сильно избита после пожара. Защитник ходатайствовал об оглашении полицейского акта освидетельствования подсудимой, не подлежавшего прочтению, и не настоял на оглашении сообщения больницы о том, что она была на излечении от побоев в течение двух недель, которое могло быть оглашено. Еще две ошибки. В своей речи защитник пытался доказать, что преступление может быть подведено под 1614 ст. ул., т.е. поджог хлеба или сена на корню или в необитаемом строении, а не самого строения; и, решившись на такую натяжку, забыл просить о дополнительном вопросе. Еще две ошибки. Итого шесть (засед. С.-Петерб. окр. суда в Ямбурге 25 Сент. 1908 г.). Сущность защиты часто лежит в стороне от события преступления, в случайных обстоятельствах, лишь косвенно к нему относящихся. И часто случается, что защитник не умеет заметить этого. В 1903 году кр. Сорохтин, Лебедев и Поляков были задержаны на краже конской сбруи со двора кр. Чиркова на Ст. Петергофском проспекте. Дело поступило к мировому судье, который присудил всех трех к тюремному заключению – первого на полгода, второго и третьего на год. Сорохтин и Лебедев подчинились приговору, но Поляков обжаловал его. В 1904 г. мировой съезд, разбирая дело по его жалобе, усмотрел, что во время кражи был разобран забор, окружавший обитаемые строения, и отменил приговор мирового судьи не только по отношению к Полякову, но и относительно Сорохтина и Лебедева. Дело было передано судебному следователю. Между тем мировой судья уже обратил свой приговор к исполнению, Сорохтин был посажен под стражу, чтобы отбывать наказание, и просидел в тюрьме четыре месяца. Потянулось предварительное следствие. Закончив его, судебный следователь освободил Сорохтина под надзор полиции. Дело поступило в окружной суд с обвинительным актом по 1647 ст. ул., но тут Поляков и Лебедев скрылись. Пошли безуспешные розыски; шло и время, и, наконец, к самому концу 1909 г., т.е. спустя шесть лет после кражи, Сорохтин предстал перед присяжными для нового суда, один. На вопрос председателя он признал себя виновным в краже и прибавил, что состоит на службе на железной дороге и уже сидел в тюрьме за свое соучастие в краже. Потом он пробормотал несколько несвязных слов, которые председатель полувопросительно перевел словами: вы просите, чтобы присяжные отнеслись к вам с возможною снисходительностью? Товарищ прокурора ограничился несколькими мягкими фразами. Попытайтесь, читатель, угадать, что сказал защитник подсудимого – не помощник, а присяжный поверенный. Он встал и еле слышным голосом прошептал: «Ввиду чистосердечного сознания подсудимого я прошу отнестись к нему со снисхождением». Присяжные были очень строгие. Они признали Сорохтина виновным, отвергнув взлом.

    Человек был осужден, подчинился решению суда и отбыл больше половины определенного ему наказания; этот приговор был незаконно отменен судебным местом, а затем по вине других людей он шесть лет жил под угрозой арестантских отделений. И все это ускользнуло от юриста, назвавшего себя его защитником!

    Возьмем другой подобный случай.

    Подсудимый, обвиняемый по 169 ст. о нак., судится перед присяжными, п.ч. Его соучастник обвиняется в четвертой краже (ст. 207 уст.). Дело откладывалось раз или два, и подсудимые содержались под стражей более года. Оба признают себя виновными. Как вести защиту? Все, что должен объяснить присяжным защитник первого, это случайный характер подсудности и несоразмерность предварительного и карательного лишения свободы: если бы его судил мировой судья, он отбыл бы законное наказание шесть или даже девять месяцев тому назад; другими словами, он пробыл под стражею вдвое или в четыре раза дольше, чем определено в законе, ибо повышение наказания до одного года по 5 п. 170 ст. уст. не обязательно. Все это надо сказать так, чтобы присяжные почувствовали несправедливость в деле. Тогда у них явится побуждение оправдать подсудимого, несмотря на его сознание. Но сам защитник может говорить лишь о неблагоприятных случайностях, неудачных для подсудимого совпадениях, о накоплении дел, вызывающем замедление в судопроизводстве, и т. п., – только не о несправедливости.

    Подсудимый обвинялся по 2 и 3 ч. 1455 ст. ул. и был оставлен на свободе. Защитник обратил внимание присяжных на это обстоятельство: «Прокурор говорит о тяжком преступлении. Но не кажется ли вам замечательным, что следователь, производивший следствие, и товарищ прокурора, за следствием наблюдавший, предъявив подсудимому обвинение в убийстве, не признали нужным и справедливым отправить его в тюрьму. Это, во всяком случае, указывает, что они смотрели на дело иначе, чем г. обвинитель». Вот неотразимое и убедительное соображение!

    Земский служащий обвинялся по 410 ст. ул. в медлительности по исполнению каких-то бумаг. Защитник просил огласить время начала и заключения следствия. Суд установил, что оно было в производстве у следователя около года. Тогда защитник просил установить, когда оно поступило в суд. Председатель удостоверил и это. Вышло, что в суде дело лежало без движения полтора или два с половиною года. Мог ли после этого суд отнестись строго к подсудимому?

    Вот в немногих словах то, что мне кажется нужным сказать по этому важнейшему предмету. Но для начинающих недостаточно прочесть и запомнить эти указания. Их надо основательно продумать.

    3. СОБИРАНИЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ

    Ст. 557 уст. предоставляет подсудимому просить о вызове свидетелей, не включенных в список прокурора. Это одно из важнейших прав защиты. Но такие свидетели неизбежно являются некоторым осложнением дела. Поэтому иные судьи, обсуждая просьбу о вызове их согласно 575 ст. у. у. с, исходят из соображения, нельзя ли отказать, и, если можно, стоят за отказ в вызове. Сенатская практика, запутавшаяся между отношением к делу, значением и существенным значением показаний, создает благоприятную почву для отказов в сомнительных случаях. При этом вызов свидетелей на счет подсудимого по 576 ст. уст. не обязателен безусловно. Суд не должен вызывать таких свидетелей, показания коих признает не относящимися к делу, не могущими служить для выяснения истины и т.п. Такие указания Сената также дают простор произвольным отказам. Между тем показания новых свидетелей часто бывают важны, а иногда и необходимы для защиты. Надо считаться с возможностью и опасностью отказа и принять все меры к тому, чтобы требование защиты было удовлетворено. Поэтому прошение о вызове новых свидетелей должно быть составлено с величайшим вниманием. Факты, о которых имеет показывать каждый свидетель, должны быть указаны точно, с пояснением их значения для защиты. Если свидетель может удостоверить несколько отдельных событий, не следует удовлетворяться указанием одного из них; надо перечислить все, ибо возможно, что судьи, признав, что некоторые не имеют значения, затруднятся перед другими. Не следует также забывать, что неправильный отказ в вызове только тогда может быть надежным кассационным поводом, когда основания ходатайства изложены в первоначальном прошении с достаточной определенностью и убедительностью. Это прошение есть первое положительное действие защитника. Приучите себя заботиться, чтобы оно было не мусором, а прочным основанием защиты.

    Всегда, когда можно, старайтесь обеспечить себя письменными доказательствами. Клочок бумажки иногда бывает сильнее дюжины красноречивых свидетелей.

    Две женщины, пожилая Никитина и другая, молодая женщина, проходили по улице; к ним подошли трое пьяных парней, и один из них спросил Никитину, который час; та, не глядя на часы, ответила: половина десятого. Один из встречных, Иванов, сказал на это: «Не может быть». Никитина расстегнула кофту и, вынув часы, показала их Иванову; он схватил цепочку и, с силою дернув, оборвал ее; женщины подняли крик, Иванова схватили; его товарищи убежали. Он был предан суду по 9 и 1643 ст. улож. Защитник представил суду свидетельство о явке его к отбыванию воинской повинности и об отсрочке призыва его до разрешения производившегося о нем дела, аттестат владельца типографии, в которой он работал (при согласии сторон суд нередко оглашает эти документы), расчетную книжку, из которой было видно, что он зарабатывает 45 р. в месяц, и выписку из домовой книги, удостоверявшую, что он жил в течение нескольких лет в одном и том же доме, у самого места происшествия. Этим защитник доказал, что Иванов был порядочный человек. Это дало ему твердое основание утверждать, что предположение о его покушении на грабеж было маловероятно. Большего не требовалось. Присяжные признали, что подсудимый действовал без корыстной цели, и суд приговорил его по 142 ст. уст. о нак. к аресту на один месяц.

    Защитник женщины, ослепившей мужа азотной кислотой, предъявил суду свидетельство, выданное подсудимой несколько лет тому назад врачом, освидетельствовавшим ее после побоев мужа. В свидетельстве были описаны кровоподтеки и ссадины и заключалось мнение врача о том, что повреждения были легкие, но их многочисленность указывала на постоянные истязания, причем свидетельствуемая была в последнем периоде беременности. Не стоит ли один такой листок бумаги многих красноречивых слов? Скажите подсудимому, чтобы он перерыл все свои вещи и принес вам каждый клочок бумаги, имеющий какое-либо, хотя бы самое отдаленное, отношение к делу. Не ему, а вам судить о том, что может быть нужно для защиты. Я знаю случай, когда у подсудимого пропало крайне важное письмо и сохранилась лишь частная копия, т.е. бумага, лишенная всякой достоверности; но у приятельницы его жены нашлось письмо, в котором последняя писала: «Такой-то передает тебе важный документ». Этого было достаточно для того, чтобы, пользуясь совпадением времени и других подробностей, защитник мог утверждать, что утерянное письмо действительно существовало. Без второго письма частная копия казалась бы подложным доказательством.







     


    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх